Чэнси, стр. 26

На самом деле я не собирался по-настоящему его стреножить. А хотел лишь привязать ему голову к передней ноге и тем убедить его отказаться от побега. Намерения у меня были добрые, и бык особенно не пострадал бы от того, что походил бы немного с согнутой шеей. Но даже хорошо задуманное не всегда удается осуществить, а я строил планы, совсем забыв о том, какая подо мной лошадь.

Еще разок объехав стадо, я накинул на быка петлю и затянул. Но едва я спрыгнул на землю, чтобы завязать узел, как эта бестолковая, тупая тварь ослабила натяжение веревки, и бык, опустив голову, ринулся на меня.

Должен заметить, что бык может ударить человека очень сильно, поэтому как только он кинулся на меня, я схватился за револьвер, непроизвольно развернув левое бедро вправо, и поэтому получил лишь скользящий удар, перелетел через рога и упал в грязь, выронив при этом оружие.

В глаза и рот набилась пыль, я перекувырнулся, горя желанием убраться от быка куда подальше, и встал на колени как раз в тот момент, когда он снова бросился на меня. На этот раз быку помешала связанная с ним веревкой перепуганная лошадь, обрушившаяся ему на спину.

Отплевавшись, прочихавшись и протерев глаза, я огляделся в поисках револьвера. И конечно, в темноте ничего не нашел. Решив, что нет смысла искать его до рассвета, уныло побрел к лагерю.

Остальные коровы, казалось, не обратили на происшествие особого внимания. Сытые, утолившие жажду, одним словом, всем довольные, они удобно устроились на ночлег.

Когда я пришел, Коттон уже проснулся.

— Что с тобой приключилось? — спросил он.

В ответ на мои объяснения он расхохотался.

— Погоди, все равно пришел мой черед дежурить, я сейчас займусь им.

Мы вместе вернулись обратно и отловили мою лошадь. Веревка все еще была накинута на быка, который тянул за нее, пятясь от нас. Я уселся в седло, а Коттон объехал вокруг и накинул еще одну петлю на упрямца. Вдвоем мы бросились на быка и все-таки привязали голову к ноге. Теперь у него не появится желания бежать, а походит так несколько дней и, глядишь, совсем избавится от дурного характера. Вернувшись в лагерь, я улегся спать.

Когда я открыл глаза, Корки уже был на ногах и жарил яичницу с беконом. Он ухмыльнулся мне.

— Слыхал, как ты всю ночь воевал с одним мохнорогим, — сказал он, — ну да, все хорошо, что хорошо кончается.

— Да уж, повезло, — согласился я, — он меня чуть на рога не поддел.

Я стал надевать ремень и тут заметил пустую кобуру.

— Представляешь, потерял там револьвер. Ты посматривай, может, он тебе на глаза попадется, — попросил я.

Не испытывая желания ходить с пустой кобурой, я порылся в своем снаряжении и достал револьвер, инкрустированный слоновой костью, который забрал у самозваного шерифа в Нейшене и невольно залюбовался изящной вещью. Лучшего не видел, даже держать в руках не приходилось. Я проверил барабан и сунул револьвер в кобуру.

— У тебя запасной револьвер? — спросил Корки.

— Подобрал как-то в Нейшене, — ответил я, — поношу, пока мой не найдется. Чувствую себя без оружия, словно голый.

Яичница с беконом — редкое блюдо в рационе скотовода, и мы ели ее только если находились недалеко от города. Угощение удалось на славу, из чего я заключил, что Корки так же ловко орудует сковородкой, как и кулаками.

— В город поедешь? — немного погодя спросил он.

— Ага.

— Послушай, — обратился он ко мне, — единственное, что мне нужно в Шайенне, это немного консервированных груш, персиков или еще каких-нибудь фруктов. Я жратвой с костра сыт по горло. Прихвати для меня пару банок.

— Для нас, — уточнил я. — Я тоже люблю сладкое.

Вот так дьявол и строит ловушки на путях человека. Из-за злонравного, паршивого быка и нескольких банок персиков я попал в самый крутой переплет в жизни.

В город я стремился главным образом, чтобы узнать, как там Тарлтон. Пришло время возвращаться за Вал, мы не могли больше ждать. Меньше всего на свете мне хотелось лишних проблем, но уж так устроен мир, что прошлое порой имеет власть над людьми, и в Шайенне оно готовилось настигнуть меня.

Глава 11

Когда я отбыл в Шайенн, кучевые облака мерно брели по небу, словно тонкорунные овцы на пастбище. Ветер гнал впереди сухие листья и лупил лошадиным хвостом по стременам и седлу. Я был в приподнятом настроении, уж такое приятное было утро, чистый, прохладный воздух спустился с гор.

Какой-то мужчина мыл окно на балконе гостиницы. Он окинул меня долгим взглядом, когда я проскакал мимо по улице, сопровождаемый облаком пыли. Подъехав к кабинету доктора, я спешился возле двери.

Док сидел за письменным столом, держа в руках большую белую чашку с горячим кофе, распространявшим на всю комнату манящий аромат. Перед ним на столе лежал раскрытый гроссбух, в который он, печально вглядываясь в текст сквозь очки в золотой оправе, заносил счета. Оглянувшись, док узнал меня и ткнул большим пальцем в сторону внутренней комнаты:

— Проснулся. Проходите.

Мне показалось, что, возвращаясь к гроссбуху, он напоследок окинул меня каким-то странным взглядом, но мне так хотелось увидеть Тарлтона, что я поспешил зайти в комнату.

Боб читал, сидя в кровати. Отложив книгу, протянул мне

— Никогда никого не был так рад видеть, как тебя, Чэнси! Неплохо выглядишь.

— Жаль, что не могу сказать этого о тебе. Но по сравнению со вчерашним днем, ты заметно поправился.

— Ты видел Корбина? Это он привез меня сюда.

— Нет, не видел, иначе мы приехали бы вместе. Я нанял еще одного помощника — похоже, неплохой парень.

— Отис, у нас не было шансов. Бандиты напали посреди ровной как стол прерии, они выскочили, словно из-под земли, отогнали стадо и убили двух ковбоев прежде, чем мы успели сообразить, что случилось. Мы рассредоточились, но найти поблизости подходящее место для обороны не смогли. Меня ранили первым же выстрелом, а когда моя лошадь пала, я потерял револьвер. Пришлось отстреливаться из винтовки.

— Мы нашли место боя.

— Они кружили поодаль, и это не давало возможности сделать прицельный выстрел, а потом спокойно угнали скот, а меня оставили там. Знали, что я ранен, что у меня нет лошади, нет воды, и, вероятно, решили, что я все равно помру.

— Мы отыскали твой след. Ты пошел за ними.

— Они угнали наш скот. Я преследовал их, сколько мог, а когда потерял сознание, меня нашел Хэнди Корбин и доставил сюда.

Мы услыхали, как хлопнула наружная дверь, и Тарлтон от неожиданности приподнялся.

— Черт возьми, — сказал он, — док собирался отправить мое письмо с полуденным дилижансом. Хотел бы я знать, чего он сейчас сорвался? — Посмотрев на меня, добавил: — Хочу известить своих родственников, где я. А у тебя есть какие-нибудь родственники, Отис?

— Нет, пожалуй, нету. По крайней мере, близких. Я состою в родстве с Сэкеттами. Их на Западе видимо-невидимо, но они меня не знают, а я их.

Мы сидели и наслаждались приятной беседой в теплой уютной комнате, не чувствуя уже холодного ветра, властвовавшего снаружи. Мне нравился Боб Тарлтон. Для меня, у которого никогда не было настоящих друзей, он казался родным человеком. Боб рассказывал мне о своем доме, семье, оставшейся на Востоке. Он вел жизнь, о которой я ничего не знал и к которой едва ли был приспособлен. Рассказ Боба переносил его в какую-то заоблачную страну, лежащую за тридевять земель от этих горных селений Вайоминга. Это была утонченная, светская жизнь, протекающая среди людей, которые носят белые рубашки и черные костюмы, ездят в ослепительных экипажах и ведут деловые переговоры, попивая кофе и покуривая дорогие сигареты. Подобные люди встречались мне время от времени на страницах журналов, но я понятия не имел, на какие средства они живут и обременены ли вообще такими проблемами.

Боб Тарлтон хорошо знал тот, другой мир, я разинув рот слушал его воспоминания о колледже, о бизнесе, о гусиной охоте, которую затевают для развлечения, о прогулках с девушками в парках по воскресеньям, музыкальных концертах и тому подобном. Теребя в руках шляпу, я чувствовал, что всей душой хочу узнать и понять это волшебный мир.