Путешествие стипендиатов (илюстр), стр. 74
Уилл Миц уже не знал, что и сказать. Земля должна быть там, но сколько до нее, кто знает!
Страшная истина же заключалась в том, что если провизии могло хватить еще на несколько дней, то питьевой воды осталось на сорок восемь часов, если, конечно, не пойдет дождь. Однако, судя по ясному небу, надежды на это не было. Ветер, задувший теперь с севера, не принес ни одного облачка. Шлюпка вынуждена была дрейфовать на юг, а побережье Американского континента находилось совсем не там, в той стороне простирался лишь необъятный океан.
В ночь с 30 сентября на 1 октября ветер, однако, окончательно стих, и на заре парус бессильно повис на мачте.
Какое отчаянье было написано на лицах даже самых смелых при виде пустынных бескрайних океанских просторов!
Даже Уилл Миц, скрестив руки, не мог удержаться от последней мольбы к Провидению:
— Боже!… Боже… спаси и помилуй нас!
Так прошел еще один день, и в этой страшной, изматывающей жаре приходилось беспрерывно грести, хотя только четверо могли еще кое-как сидеть на веслах: Тони Рено, Джон Говард, Магнус Андерс и Луи Клодьон. Сломленные усталостью, измученные лихорадкой, их товарищи без сил лежали на дне шлюпки, моля о глотке воды…
Уилл Миц, однако, еще находил в себе силы подбадривать своих юных товарищей. Оставляя руль, он тут же брался за весла. Напрасны были надежды на появление ветра! Редкие облачка, возникавшие на небе, тут же рассеивались. Парус бессильно повис, и если его и оставили на мачте, то только потому, что он давал хоть какую-то защиту от палящих лучей.
Долго так продолжаться не могло.
В ночь с 1 на 2 октября многие из несчастных подростков уже были в горячке. Они бредили… кричали… звали матерей… Не находись юноши под неусыпным наблюдением Уилла Мица, они давно уже бросились бы в море, мучимые страшными галлюцинациями…
Наконец настал день и, как знать, не будет ли он последним, венчающим их страдания?…
И вдруг с горячих губ Луи Клодьона сорвался отчаянный вопль:
— Корабль!
Глава XIV
КОНЕЦ ПЛАВАНИЯ
Пароход «Виктория», шедший из Доминиканской Республики в Ливерпуль, находился в трехстах пятидесяти милях от Антил, когда вахтенные заметили шлюпку со «Стремительного».
Капитан Джон Девис, которого тут же известили, приказал взять курс на шлюпку. Дрейфовала ли она сама по себе, или в ней были несчастные, потерпевшие кораблекрушение?…
В тот момент, когда Луи Клодьон крикнул «Корабль!», Уилл Миц и двое-трое юношей были уже на ногах и протягивали дрожащие руки к судну.
Самые выносливые собрали последние силы, и капитану «Виктории» даже не пришлось посылать шлюпку за несчастными. Уилл Миц и Луи Клодьон сели на весла, Тони Рено — за руль, и вскоре шлюпка уже пристала к борту парохода. Бросили швартов и закрепили трап. Пять минут спустя все пассажиры «Стремительного» уже были на борту «Виктории», где их ждал самый теплый прием и уход, в котором они очень нуждались.
Наконец-то лауреаты Антильской школы, стипендиаты миссис Кетлин Сеймур, были спасены, а вместе с ними и их ментор, мистер Гораций Паттерсон, и храбрый Уилл Миц, которому все были обязаны счастливым исходом столь драматического плавания!
Луи Клодьон рассказал, что произошло с пассажирами «Стремительного» после отплытия с Барбадоса. Капитан «Виктории» узнал, как проходил первый этап их плавания, когда «Стремительный» находился еще в руках Гарри Маркела и его банды, о путешествии по Антильскому архипелагу, о том, как Уиллу Мицу удалось раскрыть планы пиратов, как пассажиры были вынуждены покинуть горящее судно, и, наконец, о том, как проходило их плавание в последние дни.
Итак, «Стремительный», который, как все считали, завершал обратное плавание, нашел свой конец в глубинах Атлантики, унеся с собой пиратов с «Галифакса», бежавших из куинстаунской тюрьмы!
Тут же глубоко взволнованный Луи Клодьон от имени своих товарищей сердечно поблагодарил Уилла Мица за все, что сделал для них этот храбрый моряк. По очереди сжимая его в объятьях, все благодарили его, плача от радости, признательности и счастья.
Пароход «Виктория» был угольщиком водоизмещением в две тысячи пятьсот тонн, доставившим уголь в Доминиканскую Республику и возвращавшимся прямым курсом в Ливерпуль. Итак, пассажиры «Стремительного» будут доставлены прямо в Англию. А поскольку «Виктория» делала пятнадцать миль в час, опоздание мистера Горация Паттерсона и его юных подопечных не превысит и недели.
Разумеется, с первого дня благодаря неустанным заботам никто из спасенных уже не ощущал ни моральной подавленности, ни физической усталости от пережитых ими страшных испытаний. Все отошло в прошлое. А как же путешественники радовались тому, что кончились все их мучения, связанные со вторым плаванием, и все страдания, перенесенные ими в шлюпке среди безбрежного Атлантического океана!
Что касается мистера Паттерсона, то свою длинную и чрезвычайно интересную беседу с капитаном «Виктории», в которой воедино слились образы Гарри Маркела и ужасной рептилии с Мартиники, он заключил следующими словами:
— Решительно, капитан, правы те, кто принимает все меры предосторожности, пускаясь в путешествия!… Suave man magno, как сказал Лукреций, когда море волнуется, как спокойно на душе от осознания того, что ты выполнил свой долг! Что могло случиться, если бы я вдруг исчез в морской пучине… если бы я не вернулся в порт… если бы в течение долгих лет от эконома Антильской школы не было бы никаких вестей… Конечно, миссис Паттерсон могла бы воспользоваться завещанием, которое я счел своим долгом оставить!… Но, слава Богу, я возвращаюсь вовремя, и им не нужно будет пользоваться!… Finis coronat opus — конец венчает дело!
Возможно, капитан «Виктории» не понял ни слова из того, что ментор говорил, ни на латыни, ни даже на родном языке, в отношении миссис Паттерсон; но он не заострял на этом внимания и мог лишь поздравить нового пассажира со счастливым избавлением от стольких напастей.
Как можно заметить, к мистеру Паттерсону вернулось все его самообладание и полная раскованность мышления. И тут ему вдруг пришла на память знаменитая латинская цитата, которую он так еще и не перевел. К тому же Тони Рено и не думал отставать от ментора и буквально на следующий день в присутствии всех своих товарищей с ехидцей спросил:
— Так как же, мистер Паттерсон, с нашим переводом?…
— Вашей латинской фразы?…
— Да-да.
— Letorum rosam angelum?…
— Нет, нет, — поправил эконома Тони Рено, — rosam angelum letorum…
— О, какое значение имеет здесь порядок слов?…
— Напротив, мистер Паттерсон, в этом-то все дело!
— Да это просто забавно!
— Да уж как есть!… Так вы нашли перевод?…
— Я пришел к выводу, что ваша фраза вовсе лишена смысла…
— Вот и неверно! Правда, я забыл вас предупредить, что ее можно перевести лишь на французский…
— Так вы мне скажете наконец, в чем здесь секрет?
— Непременно… как только нам откроется английский берег!
И напрасно все последующие дни мистер Паттерсон вертел так и эдак поистине кабалистические слова! Подумать только, застать врасплох такого латиниста, как он!
Поэтому чрезвычайно грустный, страшно озабоченный ментор, едва услышав крик «Земля!», отвел Тони Рено в сторонку и потребовал объяснений.
— Нет ничего проще, — ответил записной остряк Антильской школы.
— Итак?…
— Rosam angelum letorum по-французски означает: Rose а mange l'omelette au rhum! (Роза съела ромовый омлет.)
В первую секунду мистер Паттерсон ничего не понял, затем, когда до него дошло, что над ним подшутили, подскочил так, как если бы его ударило электрическим током, а вслед за тем… попробуйте представить себе выражение ужаса и негодования на его лице!
Короче говоря, после спокойного плавания 22 октября «Виктория» вошла в пролив Святого Георга и в тот же вечер бросила якорь на своем обычном месте в Ливерпульском порту.