Малыш (илюстр), стр. 20

— Одной крошкой больше на ферме ведь ничего не значит, правда, Мартина?

— Конечно, Мартин!

И Мартина горячим поцелуем осушила крупные слезы на щеках Малыша.

Глава VIII

ФЕРМА КЕРВЕН

То, что Малыш провел не самые счастливые дни в провинции Ольстер, это более чем вероятно, хотя никто не знал, как прошли дни его младенчества в какой-нибудь деревушке Донегол.

Провинция Коннахт не была к нему более благосклонна ни когда он бежал по дорогам графства Мейо, подгоняемый кнутом бродячего кукольника, ни когда провел два года в «рэгид-скул» графства Голуэй.

В провинции Манстер благодаря капризу актрисы перед нашим героем впервые смутно забрезжила надежда покончить с нищенским существованием. Но — нет и нет!… Его только что бросили на произвол судьбы, и теперь он оказался заброшен в самую глухомань Керри, на юго-западной оконечности Ирландии. На этот раз добрые люди сжалились над Малышом… Сможет ли он остаться с ними навсегда?

Ферма Кервен находилась в одном из районов на северо-востоке графства Керри, неподалеку от реки Кэшн. Примерно милях в двенадцати отсюда расположен Трали, центр графства, откуда, если верить легендам, в VI веке святой Брендан отправился открывать Америку [110]. Здесь заканчивалась железная дорога, пересекавшая всю южную Ирландию.

На чрезвычайно пересеченной местности находятся самые высокие горы острова, например, Кленредерри и Стэкс. Здесь же расположены многочисленные притоки Кэшна и огромное количество болот, что весьма затрудняет прокладку дорог. Примерно в тридцати милях к западу простирается сильно изрезанное побережье, вытянутое дугой от устья Шаннона до бухты Керри, о чьи своенравные горные утесы в бессильной ярости бьются морские волны.

Вы, конечно, помните приведенные нами слова О'Коннела: «Ирландия — ирландцам!» А вот что мы имеем на самом деле.

Триста тысяч ферм принадлежит иностранцам. Из них пятьдесят тысяч насчитывают более двадцати четырех акров, то есть примерно двенадцать гектаров, и восемь тысяч имеют от восьми до двенадцати акров, остальные — значительно меньше. Однако из всего вышесказанного не следует, что земельная собственность чрезвычайно раздроблена. Совсем наоборот. Три из земельных наделов превышают сто тысяч акров, а один, принадлежащий господину Ричарду Бэрриджу, занимает площадь в сто шестьдесят тысяч.

Но что значат крупные землевладельцы-ирландцы рядом с лендлордами Шотландии, такими как граф Бриделбэн, владеющий четырьмястами тридцатью пятью тысячами акров; господин Дж. Мэтьюсон — обладатель четырехсот шести тысяч акров; герцог Сатерленд, распоряжающийся тысячью двумястами акрами, — иначе говоря, целым графством?

Однако со времени завоевания норманнами в 1100 году, «остров-брат» управлялся феодальным способом, и его земля так и осталась феодальным владением.

Герцог Рокингемский был в то время одним из крупнейших лендлордов графства Керри. Его собственность, общей площадью в сто пятьдесят тысяч акров, составляли и возделываемые поля, и леса, и луга, и пруды, на которых насчитывалось полторы тысячи ферм. Иностранец, он был одним из тех, кого ирландцы совершенно справедливо обвиняют в абсентеизме [111]. Последствием такой политики было то, что деньги, заработанные трудом ирландцев, уплывали за пределы страны, а не шли на пользу Ирландии.

Зеленый Эрин, не следует забывать, был частью Великобритании. Герцог Рокингемский был шотландским лордом. По примеру многих других своих собратьев, владевших девятью десятыми острова, он никогда и не пытался посетить свои владения, и арендаторы даже не знали его в лицо. При условии получения оговоренной ежегодной суммы, он передал эксплуатацию земли управляющим, которые пользовались этим, сдавая участки в аренду земледельцам. Таким образом, ферма Кервен, как и несколько других, полностью зависела от некоего Джона Элдона, управляющего герцога Рокингемского.

Это была ферма, так сказать, «средней руки», поскольку насчитывала всего-навсего около сотни акров. По правде говоря, земли, расположенные в верхнем течении Кэшна, не очень пригодны для земледелия, и только изнурительный, каждодневный труд позволяет крестьянину выручить сумму, необходимую для уплаты аренды, так как денежки для этого требуются немалые.

Такова была ферма Кервен, на которой работал фермер Маккарти.

Конечно, в Ирландии существуют и добрые хозяева; однако арендаторы, как правило, имеют дело не с ними, а с управляющими — обычно людьми жестокими и безжалостными. К тому же следует заметать, что аристократия, довольно либеральная в Англии и Шотландии, проявляет себя настоящим угнетателем в Ирландии. Вместо того чтобы отпустить, она натягивает вожжи. А тот, кто сеет ненависть, пожнет бурю.

Мартину Маккарти, мужчине в полном расцвете сил, было пятьдесят два года — он считался одним из лучших фермеров во всей округе. Трудолюбивый, умный, весьма сведущий в вопросах обработки земли, поддерживаемый детьми, воспитанными в строгих правилах, он сумел отложить некоторую сумму, несмотря на необходимость вносить арендную плату и поборы, обременяющие и без того скудный бюджет ирландского крестьянина.

Жену фермера звали Мартиной, точно так же, как самого фермера — Мартин.

Хранительница очага фермы Кервен и впрямь обладала всеми качествами хорошей хозяйки. В свои пятьдесят она работала так, как если бы ей было всего двадцать. Зимой, когда заканчивались сельскохозяйственные работы, она запускала веретено прялки и по всему дому раздавался мерный шум шкива. Она неизменно пряла перед очагом, если не было других забот по хозяйству.

Семья Маккарти проводила все дни на свежем воздухе, была привычна к нелегкому крестьянскому труду и не тратилась ни на лекарства, ни на врачей. Эти люди принадлежали к той крепкой породе ирландских крестьян, что прекрасно чувствуют себя и среди прерий американского Дальнего Запада, и на просторах Австралии, и в Новой Зеландии. Будем надеяться, что в дальнейшем эти мужественные люди не будут вынуждены отправляться за моря и океаны. Да будет угодно Небу, чтобы родной остров не выбросил их так же далеко, как многих и многих своих детей!

Старший из наследников Маккарти, Мердок, двадцати семи лет, более образованный, чем отец, живо интересовался проблемами, что всегда занимали Ирландию, и родители испытывали постоянный страх, как бы он не попал в какую-нибудь неприятную историю. Мердок принадлежал к числу тех, кто не думает ни о чем, кроме требовании «home rule» [112], то есть завоевании автономии, не подозревая о том, что гомруль предполагает скорее политические, нежели социальные реформы. И тем не менее именно в последних Ирландия испытывает острую необходимость, поскольку до сих пор подвергается жестокому гнету, прямо-таки феодальному.

Мердок, крепкий парень, весьма неразговорчивый, необщительный, недавно женился на дочери соседнего фермера. Красивая, крепкая молодая женщина, которую любило все семейство Маккарти, отличалась величавой красотой, ровным и спокойным характером, изящными, благородными манерами, что весьма нередко для ирландок из низших слоев общества. Лицо Китти — так звали невестку Маккарти — оживляли большие голубые глаза, белокурые волосы вились локонами под лентами головного убора. Китти обожала мужа, и Мердок, обычно весьма сдержанный, иногда не мог сдержать мягкой улыбки, глядя на жену, поскольку испытывал к ней глубокую привязанность. Поэтому Китти употребляла все свое влияние, чтобы успокоить его всякий раз, когда очередной посланец националистов разъезжал по стране с пропагандистской кампанией, объявляя, что никакое примирение между лендлордами и арендаторами невозможно.