Чик Боудри — техасский рейнджер, стр. 21

Проплутав в лабиринтах скал, Чик вышел к каменному уступу и приблизился к самому его краю, обрывающемуся в черную бездну.

— Тебе придется вести лошадь на поводу и идти очень осторожно. Я пойду впереди. Думаю, что, оказавшись на уступе, мой чалый вспомнит дорогу. Он здесь бегал диким мустангом, а я был тут четыре года назад.

Ведя коня на поводу, он пошел по тропе. Чалый пару раз всхрапнул, затем пошел, ступая осторожно, как настоящий горный конь, которым, собственно, и был. Джинни следовала позади, держась рукой за каменную стену.

Они спустились наполовину, когда сверху услышали топот и ругательства, затем кто-то спросил:

— Как ты думаешь, куда они делись?

…Два дня они ехали строго на восток, и Боудри поглядывал на свой след позади. Квин был не тем человеком, который смирится с поражением.

Они разбили лагерь на берегу Пекоса, когда подошло время расплаты. Джинни нагнулась над костром, Боудри устраивал шалаш. Загремел гром, и Боудри, посмотрев на небо, сказал:

— Лучше забирайся сюда.

— Пусть подождет и увидит все! — Из темноты вышел Джон Квин.

Чик Боудри отошел от шалаша. Начали падать капли дождя. Вот они закапали быстрее и быстрее.

— Ты далеко заехал, Джон, — сказал Чик. — Кончай это дело и поезжай обратно. Джинни Бак у меня, и я везу ее домой. Дамон Квин будет осужден, что бы ты там еще не придумал.

— Я убью тебя, — сказал Квин, — со следующим раскатом грома.

Сверкнула молния, загремел гром. Чик засек интервал. Он так и не узнал, что было быстрее — гром или молния. Он выстрелил и увидел, как Квин пошел на него, но Чик продолжал стрелять так, что звук выстрелов сливался в один непрекращающийся рокот, затем он выполнил «пограничную замену», перебросив правый, пустой, револьвер в левую руку, а левый — в правую.

Снова сверкнула молния, Квин, казалось, был не больше чем в пятнадцати футах. Боудри выстрелил, его противник упал на колени, попытался подняться и снова упал, распластавшись лицом вниз на травянистом склоне.

Чик изумленно смотрел на него. При вспышке молнии он увидел пять выходных отверстий в жилетке этого крупного мужчины. Пять попаданий, и он продолжал наступать!

Повернувшись, Боудри направился было к шалашу, затем поскользнулся и упал. Странно. Он удивленно смотрел на землю, затем оттолкнулся от нее и, шатаясь, встал на ноги. Ему удалось сделать два нетвердых шага, затем он упал лицом вниз.

…Когда он очнулся, было светло. Он прищурился, затем повернул голову.

— Чик, ты в порядке?

Он смотрел не мигая.

— Вроде бы да. Что случилось?

— Ты убил Джони Квина, потом потерял сознание. У тебя дырка в бедре и еще одна — в плече. Ты потерял много крови.

— И ты одна за мной ухаживала?

— Не совсем, — призналась она, — хотя помогала.

— Ты хочешь сказать, что этот ленивый рейнджер наконец проснулся? — В шалаш просунул голову Рип Кокер. — Мак-Нелли подумал, что тебе понадобится помощь, поэтому, как только я закончил работу в Таскосе, он прислал меня приглядывать за тобой. Боудри, ты меня огорчаешь. Всего пять человек? Ты, должно быть, теряешь форму!

— Ерунда, — лениво ответил Боудри. — Еще одна такая девушка, как Джинни, и мне вообще не пришлось бы ничего делать. — Он вдруг нахмурился. — Что произошло с Джеком Мюрреем?

— Он поехал за своим оленем, — сказала Джинни, — да так и не вернулся.

— Это он передал мне, где ты, — сказал Кокер. — Я встретил его на тропе, и он, узнав во мне рейнджера, сказал, что помощь тебе не нужна, но встречу я тебя здесь.

— Это все, что он сказал?

— Он просто сказал: «Когда я говорю „довольно“, я говорю „довольно“, к тому же я никогда не был в Орегоне».

Наступило молчание, затем Боудри улыбнулся.

— Рип, я рад, что ты приехал. Кто-то должен привести лошадей в Техас, а с моими ранами мне придется поехать на поезде вместе с Джинни.

— Вот так мы и живем, — сказал Кокер с деланным негодованием. — Он поедет на красных подушках, а я — в седле. Как он был плюшевым рейнджером, так им и останется!

ЛУЧШЕ ГОЛОВОЙ, ЧЕМ ПУЛЯМИ

Остромордый чалый, поджав ногу, дремал на солнце у коновязи напротив «Салуна скотовода». Время от времени он помахивал хвостом и стучал копытом, отгоняя разомлевших от жары мух.

Поблизости, у некрашеной стены кафе «Бон Тон», в прохладной тени дощатого навеса над деревянным тротуаром дремал Чик Боудри, удобно развалившись на стуле, который спинкой подпирал стену. Надвинув шляпу на глаза, чувствуя приятную сытость после завтрака и кофе, он откровенно наслаждался минутой покоя.

Отражение набегов команчей и бандитов с той стороны границы, а также борьба со своими доморощенными, отнимали у техасских рейнджеров почти все время. Минуты отдыха выпадали чрезвычайно редко, и их нужно было использовать полностью.

Семьи у Боудри не было, поэтому он считал домом то место, где вешал свою шляпу. Если бы не капитан Мак-Нелли, завербовавший его в рейнджеры, он сам к этому времени мог находиться в бегах. Чик стал первоклассным ковбоем к четырнадцати годам и слишком хорошо научился владеть револьвером, а вокруг было много людей, хотевших воспользоваться кажущейся неопытностью юноши: отнять скот, находящийся на его попечении, украсть коня или просто вытереть об него ноги, но Боудри с оружием в руках встречал таких чуть раньше, чем они собирались это сделать.

Его семью вырезали команчи, когда ему исполнилось шесть лет, и следующие пять лет он жил со своими похитителями. Он убежал от индейцев, и его приютила швейцарская семья, жившая подле Сан-Антонио. Три года он ходил в школу, научился говорить по-французски у своих приемных родителей и немного по-немецки у своих учителей.

Чик придерживался бытовавшей в тех местах старой поговорки, которая гласит: «Чем больше мозгов в голове, тем меньше мозолей на ногах». Небольшой отдых и короткое раздумье часто избавляли от длинного утомительного пути, а теперь ему было над чем поразмышлять.

Из соседнего с салуном кафе вышли двое. Один, с зубочисткой во рту, сказал:

— Кто еще мог это сделать, кроме Калвера? Этот код знали только мы двое, а к чему мне красть собственные деньги?

— Он неплохой парень, Линдсей. Я знал его еще ребенком. И даже знал его отца.

— Мы все знали старика Калвера, — сказал Линдсей. — У парня хорошая репутация, может, он честный человек, но факт остается фактом: кто-то открыл сейф с цифровой комбинацией! Нигде ничего не попорчено. Никаких следов взлома, а сейф — совсем новый. — Он сплюнул. — Ну а что касается его отца, то ты знаешь, Коуэн, что в свое время он не брезговал чужими коровами.

Коуэн рассмеялся.

— Конечно, знаю! Я ему помогал! В те дни мы клеймили все подряд, да и на твоем ранчо бегает немало телят, чьи мамы носили другое клеймо. Разве можно на этом основании обвинять человека, ведь времена изменились. Те дни в прошлом, и мы все это знаем. Теперь действует закон, и, поверь мне, это лучше, чем было раньше. Кроме того, кто в те дни знал, кому принадлежит корова? Никто не клеймил годами, и, уж конечно, старик Маверик никогда не клеймил свой скот. Когда мы с тобой здесь появились, бычок стоил ровно столько, сколько стоила его шкура с жиром. После Гражданской войны всем вдруг понадобилась говядина, вот тогда времена изменились.

Боудри не двинулся с места. Если они его и заметили, то, очевидно, считали спящим.

— Дело вот в чем, Коуэн: мне срочно нужны деньги. Я не могу терять двадцать тысяч долларов просто так! — Он щелкнул пальцами. — Из них шесть тысяч — в оплату за скот, который я еще не доставил, скот, который я продал Россу Йерби.

— Он все еще покупает скот? Ведь он на днях взял у меня тысячу голов.

— Да знаю я! Ты положил деньги ко мне в банк, и часть их лежала в том самом сейфе!

— Да ты что? — Коуэн неожиданно рассердился. — Черт возьми, Линдсей, что же у тебя за банк!

— Ну вот, а ты только что защищал молодого Калвера. С другой-то стороны все видится иначе!