Здесь был Шва, стр. 25
Он отмахнулся.
— С тобой говорить — только попусту воздух расходовать. Ты всё равно не в состоянии понять, о чем я толкую.
— А по-моему, очень даже хорошо понимаю.
Я думал, что он опять только отмахнётся, но, к моему удивлению, Кроули внимательно слушал; из чего следовало, что мне нужно было найти верные слова для изложения своих мыслей. На всякий случай я начал медленно, чтобы более-менее стройный эшелон моих мыслей, налетев на внезапное препятствие, не свалился под откос.
— Сейчас все знают вас как полоумного Старикашку Кроули, у которого есть четырнадцать собак и достаточно власти, чтобы лишить яиц половину Бруклина.
Он ухмыльнулся.
— До сих пор помнят те яйца, а?
— А разве их можно забыть? Но как только вы попадёте в дом престарелых, вы превратитесь в обычного старого пердуна, который целыми днями только играет в шашки да ждёт, когда же придёт инструктор по водной гимнастике. Вы перестанете быть некоей таинственной силой, с которой всем надо считаться. Вот чего вы боитесь.
Он долго-долго молча смотрел на меня. Я начал подозревать, что он изобретает особо изощрённое оскорбление, но Кроули в конце концов проговорил:
— Да ты, кажется, капельку умнее, чем я полагал.
— Знаете, ваш сын всё равно обо всём узнает. Лекси расскажет. Если уже не рассказала.
— Ну и пусть. Мне только бы выбраться отсюда и вернуться домой, а там можно и с с?сыном разобраться. — Помолчав, он добавил: — Надеюсь, что с Лекси ничего не случится, пока она там с этим твоим дружком, мистером Нирыбанимясо.
— Уверен — они со Шва прекрасно проводят время. Небось, щупают друг у дружки физиономии.
При мысли об этом мне поплохело. Пришлось даже встать и пройтись по крохотному отсеку, выглянуть за занавески — не идёт ли к нам доктор. Ага, как же, жди. Галоша цивилизации. Может, Старикан прав.
— Моя внучка очень сердита на тебя.
Вот это новость.
— Да ей-то чего сердиться? Это же она меня бортанула и захотела Шва.
Кроули посмотрел мне прямо в глаза.
— Ну ты и остолоп.
— Кажется, вы только что сказали, что я умнее, чем вы думали.
— Значит, ошибся.
Выяснилось, что Кроули опять сломал бедро. Травма не была такой уж тяжёлой, но перелом есть перелом. Старикан не мог держать своё положение в тайне от «с?сына», но поскольку родители Лекси всё ещё кутили в Европе, военные действия ограничились трансатлантическими телефонными переговорами. Предки Лекси настаивали, чтобы Кроули отправился в спецлечебницу, а он сообщил им, куда им эту самую лечебницу засунуть. Под конец Старикан согласился нанять круглосуточную сиделку, а пока удовольствовался тем, что вовсю тиранил больничных медсестёр.
Из своей палаты Кроули велел Лекси на следующий день отправляться в школу, вместо того чтобы переться к нему в больницу, и развонялся так, что она послушалась. А вот мои предки разрешили мне прогулять, поскольку я всю ночь проваландался с Кроули. Я использовал предоставленное время на то, чтобы добраться на подземке до Академии для слепых. Успел — занятия ещё не кончились.
После уроков ученики покидали школу спокойно и размеренно, совсем не как толпы оглашенных в других учебных заведениях. У многих были при себе собаки-поводыри, других забирали родители или гувернантки. Несколько старшеклассников ушли самостоятельно, постукивая перед собой белыми палочками. Некоторые из однокашников Лекси, похоже, очень хорошо приспособились к своему состоянию, но другим явно приходилось нелегко. Я никогда себе даже и представить не мог, насколько по-разному люди справляются со слепотой.
Самым странным было то, как шофёры подавали различные звуковые сигналы, чтобы показать своим пассажирам путь к автомобилю: некоторые пощёлкивали трещотками, другие гудели, третьи свистели — и ни один сигнал не походил на другой. Просто невероятно — каждый ученик находил свой автомобиль после всего лишь пары гудков или щелчков.
Мокси увидел меня прежде, чем я увидел Лекси, и привёл хозяйку ко мне.
— Мокси? Что с тобой, пёсик?
— Привет, Лекси.
Она мгновенно узнала мой голос.
— Энтони, что ты здесь делаешь? С дедушкой всё в порядке?
— Да, да, с ним всё хорошо. Я пришёл поговорить с тобой.
— Пришёл сюда? Не мог подождать, пока я вернусь домой?
— Мог, но не захотел.
Какая-то машина притормозила у тротуара, стекло опустилось и водитель свистнул в свисток.
— Неужели так во всех школах для слепых? — спросил я у Лекси.
— Не думаю, — ответила та. — Тут школа выпендрёжная. — Она еле заметно повернула голову в сторону. — Я слышу своего шофёра; он там, дальше по улице. Пошли, мы подбросим тебя домой.
Лекси привела меня к чёрному «линкольну» — её родители наняли машину, чтобы она возила их дочку в школу и из школы. Водитель, на вид пакистанец, решил блеснуть оригинальностью и вместо банальной трещотки играл на губной гармошке. Жутко фальшиво.
— Мой отец снабдил его казy — такой маленькой африканской дудкой — чем страшно напугал беднягу. Я дала ему гармонику — она куда более респектабельная. Может, к концу учебного года он даже научится на ней играть.
Мы сели в машину, Мокси улёгся у ног хозяйки, и мы поехали.
— Твой дедушка говорит, что ты на меня сердишься.
— Он так сказал?
— Ага. Думаю, что имею право знать, почему. Ты сама меня отшила прямо в середине концерта, и теперь ты же на меня и сердишься?
Мокси почувствовал некоторое возмущение в моём голосе и гавкнул. Впервые за всё время я услышал его лай.
— Я отшила? Ты и вправду так думаешь?
— Нет, наверно, нет. Лучше сказать так: ты меня уволила. Хотя чем это лучше? Вот я и хочу узнать, почему ты сердишься. Если уж кто-то должен сердиться, то это я.
— Я не сержусь. Я просто… разочарована.
— Почему?
— Потому что это ты отшил меня.
— Кажется, ты морочишь мне голову.
— Нет, не морочу, — сказала она. — До тех пор пока ты получал плату, мы не могли по-настоящему встречаться. Я же так и сказала на концерте. Ты что, не помнишь?
— Помню, но…
— Ну и вот. Если мой официальный платный эскорт — это Кельвин, то всё в порядке. Дедуля получает, что ему надо, а ты мог бы пригласить меня на свидание. — Она помолчала. — Но ты не пригласил.
У меня челюсть отвисла, совсем как у Уэнделла Тиггора на уроке математики. Я потерял дар речи.
А Лекси продолжала:
— Знаешь, есть люди, слепые по-настоящему — они ничего не видят, пока их не ткнут носом.
И с этими словами она наклонилась и поцеловала меня. Прямо в губы, без промаха, как будто у неё был встроенный радар, нацеленный на мой рот. А потом проговорила:
— Ещё что-то непонятно, или открытку послать? Холлмарк с сердечком?
Я оглянулся по сторонам, засмущавшись, но кругом никого не было, кроме Мокси и водителя-пакистанца, который не отрывал глаз от дороги, как будто это был высший уровень в какой-то видеоигре.
— Сердечко можно, Холлмарк не надо. — На что-то более остроумное я оказался неспособен. И тут меня пронзила неприятная мысль, и момент был испорчен.
— А как же Шва?
— Кельвин мой друг, — сказала Лекси. — Он поймёт.
— Вот уж не думаю. Он считает, что вы с ним теперь вроде как пара.
— Не придумывай. Ничего такого он не считает.
— Слушай, я же знаю его лучше.
— Он мой официальный эскорт. Нам весело вместе. Он знает, что больше между нами ничего нет.
— До тебя не доходит, Лекси? Если мы начнём встречаться, Шва будет раздавлен. Он из тех «настоящих слепых», которые верят тому, что видят.
Лекси оскорблённо передёрнула плечами.
— Думаю, я куда лучше разбираюсь в людях, чем тебе кажется.
— А я говорю, что мы не можем поступить так со Шва.
— Значит, ты не хочешь со мной встречаться?
Я вздохнул.
— Этого я тоже не говорил.
12. О том, как королева «Клуба 3 З» слушала фильм ужасов
В отличие от моих родителей, я мало что понимаю в стряпне. Согласно им же, область приложения моих талантов — беды, а не обеды. Вот рецепт последней заваренной мной каши: взять слепую девочку, которая вовсе не так хорошо разбирается в людях, как ей кажется, добавить итальянского поросёнка, всё обильно полить соусом «беШвамель», положить в котёл и поддать жару.