Человек закона, стр. 36

«Я! Бун Сильва! Умираю? Нет!» Он рванулся вперед и упал. На этот раз лежал, не шевелясь.

По другую сторону улицы, в «Коррале», кто-то принялся играть на пианино, чтобы завлечь клиентов. Последним звуком, долетевшим до ушей Сильвы, была эта музыка. Дребезжащий, как пустая жестянка, аккомпанемент к его гибели.

Борден Чантри большим пальцем затолкал патрон на место выброшенного пустого. Сунул револьвер в кобуру.

Большой Индеец тоже был здесь.

— Займись с ним, хорошо? А кончишь, приведи мою лошадь и попроси Бесс завернуть мне еды на дорогу. Меня какое-то время не будет.

И он зашагал обратно в тюрьму и выпустил из-под замка Кима Баку.

— Он не хотел меня слушать, Чантри. Я ему говорил, говорил, а он сказал, он иначе не может; Я вообще без понятия!

— С понятием ты, Ким, как, впрочем, и я. Понятие о том, что честно и что бесчестно, у каждого человека свое. У него было такое.

— Его тот второй выпустил. Я ничего подобного не ожидал, маршал! Ничего не мог сделать.

— Повезло тебе, что он не захотел поднимать тревогу, а то бы он тебя пристрелил. Я иду к ней, но особого толку не жду. Его не будет.

— Думаете, он уже в бегах?

— Он был в бегах, когда приехал сюда. И останется в бегах до конца жизни. Ликвидировал шесть человек, потому что считал, что за ним охотятся, хотя никого он не интересовал. Достаточно раз пойти против закона, и нет тебе больше места, где можно отдохнуть.

Блоссом Гейли стояла перед «Бон тоном», выглядела она постаревшей и опустошенной.

— Он уехал, Борд?

— Думаю, что да. Слишком хороша для него такая женщина, как ты.

— Может быть… может быть. Но мне нужен мужчина, Борд, я хочу снова быть женщиной. Джордж знал обо всем и пытался меня предостеречь. И с этим ехал в тот энный раз, когда был убит, я уверена, и я всегда знала, с ним что-то неладное, но он так гладко говорил, и все слова, которые мне хотелось слышать. Не в нем дело. Не в Лэнге Адамсе, а в этих несчастных словах! Я женщина без семьи, Борд, и я уже больше не ребенок. И я не люблю объезжать пастбища и распоряжаться работами. Я хочу иметь своего ребенка и вставать в десять утра и шить или читать газету. Но я помогала управлять ранчо папе, потом еще большим ранчо — моему первому мужу, и…

— Сходи проведай Бесс. Она тоже будет жить одна несколько дней. Сходи. Я только поднимусь к Лэнгу, глину, нет ли его там.

— Он уехал. Я знала, что он — человек легковесный, знала все время. Не было в нем солидности, Борд. Он не был, как папа, или ты, или старый Ригинз. Говорил легко и красив был, как дьявол, но никакого фундамента, никакой надежности. Я знала, всегда знала. Трезвое соображение мне подсказывало правду, а сердце прислушивалось к пустым словам. Борд, я…

— Иди к Бесс, Блоссом. Она хотела тебя видеть.

— Хорошо, Борд. Хорошо. — Она повернула было, чтобы идти, но остановилась. — Гляди в оба, слышишь? Он стреляет из любого оружия очень хорошо. Та старая пятидесятка была папина. Не вспоминала о ней до вчерашнего дня, а пошла посмотреть на чердаке — и нет ее. Но он теперь с винчестером и двумя сотнями патронов к нему. Будь осторожен.

Борден Чантри взошел по наружной лестнице, ведущей в квартиру над магазином. Он знал, что Лэнга Адамса там не будет, но посмотреть надо.

Комната оказалась довольно опрятной, только, на вкус Чантри, безделушек было сверх меры. На столе лежала записка.

«Дорогой Борд.

Не следуй за мной. Я уезжаю навсегда, и ты меня больше не встретишь, так что брось это дело. Я был лучшим медвежатником в стране, никто не умел так распотрошить сейф, но вот вздумал жениться на богатой и стать оседлым и получил в награду одно беспокойство. Возвращаюсь на Восток и начинаю, где тогда бросил. Не висни у меня на хвосте. Я никогда не хотел бы убивать, честно. У меня никогда не было никого, больше похожего на друга, чем ты.

Лэнг».

И под этим вторая подпись, ниже на странице: «Форд Мейсон».

— Но ты убил шесть человек, убил подло и жестоко. Шестеро сильных мужчин, у каждого впереди своя жизнь. Ты украл эти жизни и не оставил им ничего. И Билли Маккой растет теперь без отца. Старая Хелен Ригинз должна доживать свои дни в одиночестве. И женщина Пина Доувера тоже одна в своем далеком городе.

Чантри произнес эти слова вслух, обращаясь к пустой комнате. Затем повернулся кругом, тихонько закрыл за собой дверь и пошел по ступенькам вниз.

У подножия лестницы его поджидал Блэйзер.

— Если ты за Лэнгом, Борд, я видел, как он уезжает из города. Выехал на восток.

— Спасибо, Джордж. — Чантри поправил револьвер на, бедре. — Знаешь, Лэнгу следовало оставаться там, откуда приехал. Жил здесь, на Западе, восемь не то девять лет и так ничего не понял.

— Может быть, — сказал Блэйзер, — но ты с ним не зевай. Он половину стрелковых матчей тут выиграл с этой своей винтовкой, а до Карсона дорога долгая, и все по равнине.

— Не поехал он в Карсон, — терпеливо сказал Чантри. — Он драпанул на запад. Сейчас или на Денвер едет, или на Лидвилл. После, может, к Сан-Франциско подастся.

Аппалуза стоял под седлом, фляга и седельные сумки полны. Борден Чантри прошел в канцелярию и пихнул в карман горсть патронов. Карманчики в поясе были уже набиты.

— Маршал, — Ким Бака торопливо поднялся, — а если мне с тобой поехать? В следах я разбираюсь, ты же знаешь, и…

— Ты сиди здесь. Приглядывай. Чего не сообразишь, спрашивай Большого Индейца, он лучше меня работу знает.

Чантри достал из ящика стола запасной значок.

— Носи, пока я не вернусь. Что понадобится делать, делать будешь ты.

Лицо Кима Баки покрылось румянцем.

— Но послушай, маршал, я же…

— Выполняй, чего велено, Бака. Я приеду.

Он шагнул в седло и медленно проехал до своего дома. Бесс вышла к нему, с ней Том и Билли.

— Позаботьтесь о маме, парни, поняли?

— Ясно, а нельзя нам?..

— Борден? Тебе обязательно ехать?

— Обязательно.

— Тогда возвращайся обратно. Я оставлю Блоссом здесь. Будет нам не скучно.

Он легко поцеловал ее и повернул аппалузу к дороге.

У Лэнга имелись кое-какие хорошие черты, но в своей основе он был вор. Так что вор, по всей вероятности, сделает, собираясь уехать навсегда? Даже если деньги у него есть?

Постарается своровать еще. Деньги, про которые он каким-то образом знает, знает, где они лежат.

Борден Чантри хотел бы ошибиться. И не хотел найти след в том месте, где рассчитывал.

Но все совпало, и след там был.

Глава 20

Красное небо наверху. Розовый песок внизу. Борден-Чантри ехал по тропе, пролегающей между ними. По тропе, на которой человек может погибнуть.

Кожа седла — как кожа его лица. И он пел песню Бренана — Бренана Болота, ирландского разбойника, ездившего грабить в стране, очень далеко от той земли, на которой жил Чантри.

Времени на розыски следа он тратить не стал. На восток даже и не взглянул, ибо Лэнг знал, как связаться с Буном Сильвой. А такой человек должен удариться в бегство на запад. К изломанным берегам Симаррона, в сторону Меса-де-Майя, Сьерра-Гранде — Великой горы, и к уголку, прозванному Роберз-Руст — Разбойничье гнездо. Или даже к городку Мэдисон, куда собирались бродяги, поставленные вне закона, чтобы пьянствовать и веселиться.

Дикая, пустынная страна, глубоко прорезанная речными ущельями — каньонами, с торчащими ребрами красных скальных стен и бородавками осыпающихся останцов, в черных шапочках лавы давно отгоревших вулканов. Среди красных вертикалей и крошащихся лавовых глыб встречается зелень сосны и можжевельника, кое-где вода — достаточно, в избытке даже, вот только надо знать где.

Аппалуза Чантри, вороно-чалый с россыпью белых точек на бедрах, любил ходить по таким местам и настораживал уши на каждом гребне, на каждом повороте.

В траве звенели цикады, воздух был неподвижен и горяч. Высоко над землей стервятник описывал ленивые круги в закатном небе, спокойный в своем знании, что, где ездят, там будут и умирать, удовлетворенно ожидающий этих смертей. Стервятник был выше всех земных сует, спор и ссора, свист пули и стон стрелы, ухающие копыта и внезапное падение его не касались, как не касались перехватывающая горло жажда и обжигающий, как пламя, жар. Его дело — наклонять темнеющее крыло туда, где небо развешивает облака, заслоняясь от солнца, и ждать неизбежного результата.