Лососи, бобры, каланы, стр. 39

Но что действительно потрясает и удивляет у каланов, так это то, как они действуют своими „руками“.

Прежде всего они используют их как органы чувств. Сюзи, самка, которая содержалась в Вудлендском зоопарке, ослепнув, без всякого труда отыскивала еду в своем бассейне, ощупывая его дно пальцами.

Передние лапы каланов также служат им для добывания пищи, в том числе и для ловли рыб.

Чтобы оторвать ото дна прочно заякоренную раковину, калан должен приложить значительное усилие. Когда же силы бицепсов не хватает, чтобы отделить „обед“ от скал или песка, животное вооружается камнем побольше. Это уже рабочий инструмент…

Калан не ныряет каждый раз за одной раковиной, одним морским ежом или за рыбой, которую он заметил: он складывает свою добычу под водой, по мере сбора, в складку кожи, которая располагается у него под левой лапой — он наполняет ее только после того, как полон карман под правой лапой. [34] Однажды, когда один самец поднимался на поверхность, нагруженный запасами, он был атакован охотниками. Они преследовали его в течение двух часов, но в конце концов животное ускользнуло от погони; затем оно улеглось на спину и спокойно извлекло обед из своего левого кармана: оно и не помышляло избавиться от него!

Другой калан — на этот раз пойманный, успел собрать в свой подмышечный мешок по меньшей мере 18 моллюсков-сердцевидок диаметром 3–4 сантиметра, на 19-м моллюске — сам стал добычей…

За столом, как римляне

Калан принимается за еду только на поверхности. Под водой он почти никогда не начинает есть: он может решиться на это лишь в совершенно необычных условиях опыта. Например, когда предназначенных для калана рыбу или краба со снятым панцирем помещают в рыболовную сеть.

Отмечалось, правда, что калан берет пищу на суше, но этими наблюдениями можно пренебречь. Хотя в неволе калан и отыскивает себе пищу на берегу — но поедать ее он всегда идет в бассейн. Если ему перерезать дорогу в эту жидкую среду, он впадает в жестокий стресс — это очень страшная и долговременная травма.

Приняв свою излюбленную позу — зрелище исключительное, — то есть лежа, как древние римляне, но, в отличие от них, на спине, животное достает из подмышечного кармана закуску, обед и десерт, которые оно само выбрало по своему вкусу на дне океана.

Своими ловкими пальцами калан открывает раковины, разламывает лапы крабов, разбивает скорлупу (известковый панцирь) морских ежей… Зубы калана (числом 32) хорошо приспособлены для его диеты: среди них есть мощные закругленные коренные зубы, которые дробят твердые части морских животных и позволяют калану извлечь сочную плоть, скрытую известковым покровом.

За обедом, чтобы освободиться от объедков, загрязняющих ему грудь, калан время от времени поворачивается на 360. вокруг своей оси. Он наедается досыта, затем тщательнейшим образом чистится и укладывается спать.

Если калану попала в лапы очень крупная добыча (королевский краб, рыба впечатляющих размеров…), он отдыхает, разложив все это у себя на брюхе, и доедает только после пробуждения.

Использование рабочего инструмента

Много можно было бы еще говорить об обедах, завтраках и ужинах каланов — созерцание их подобно спектаклю.

Можно, к примеру, задаться таким вопросом — а что же животное пьет, зная, что оно редко выходит на сушу и что скалистые берега, возле которых оно обитает, часто вовсе лишены источников пресной воды. Кажется, что ответ на это должен выглядеть так: калан, прекрасно приспособленный к своей среде с физиологической точки зрения, пьет соленую воду. Анатомическое вскрытие доказывает это решительным образом — почки калана, огромные, с многими долями, в два раза превышают размеры почек выдры из пресных вод.

Но что более всего удивляет наблюдателей, от Стеллера до наших дней, так это постоянное употребление каланом рабочего инструмента. Зоологические виды — птицы или млекопитающие — очень часто левши; калан всегда правша; именно правой „рукой“ он набивает свой левый подмышечный карман, ею же он вскрывает панцирь морских ежей, надкусив его по кругу зубами.

Но очень немногие виды животных „додумываются“ удлинить эту руку инструментом, выбранным в окружающей среде. Человек верил, по крайней мере долгое время, что он единственный на Земле осуществил этот подвиг и что именно это выделяет его среди всех живых существ. Это заблуждение.

Нет никакого сомнения в том, что в этой области калан очень близок к нам. Какими словами назвать, кроме как „использование рабочего инструмента“, поведение калана, когда он кладет себе на грудь камень или очень твердую раковину и затем повторными ударами разбивает на ней, как на наковальне, раковину моллюска или ракообразное, твердый панцирь которого никаким другим способом не вскрыть? Калан делает это с того самого дня, как бог сотворил его… И ему известно не только про наковальню, но и про молот тоже: раковина морского уха или краба — на груди, а камень — в руке…

По мнению некоторых зоологов, ошибочно усматривать в этом проявление „ума“. Здесь речь идет всего лишь о частной адаптации, которая восходит к инстинкту, к генетическому наследию. Эта схема поведения (стандартизованная) родилась от каких-то случайных реакций, которые затем превратились постепенно в необходимые действия.

Ученые, придерживающиеся этой точки зрения, аргументируют ее следующим образом: замечено, что калан часто стучит себя в грудь обеими руками, когда его обидят, — например, когда его напарник украдет его еду. Эта мускульная реакция наложилась однажды на такую ситуацию, когда животное, захватив слишком твердую раковину, убедилось в полной невозможности ее разбить. Гнев принудил его яростно застучать ею по груди, где уже могли быть другие раковины, — и тогда он добился результата, там, где раньше не получалось…

Что касается меня, то когда речь идет о высших млекопитающих, „механистические“ объяснения меня отнюдь не удовлетворяют. Почему надо с остервенением отрицать сообразительность, другими словами способность выдумать, ввести новое, понять и отреагировать на новую ситуацию у млекопитающих, от которых мы сами в конце концов не так уж далеко отошли в ходе эволюции? Или мы боимся потерять свою привилегию — быть мыслящими животными?

На мой взгляд, доказательства отнюдь не исключительно инстинктивного использования рабочих инструментов у калана состоят в разнообразии случаев, когда животное пользуется ими, и в многообразии способов, какими это проделывается.

Во-первых, не все особи вида одинаково часто пользуются инструментами. Верно и то, что это зависит от „географии“ популяции. Так, каланы Калифорнии гораздо чаще разбивают раковины и панцири ракообразных у себя на груди, чем их соплеменники с Аляски.

Во-вторых, совершенно очевидно, калан способен выбрать себе инструмент среди многих, стремясь к максимальной эффективности. Если снабдить пойманного калана единственным камнем и достаточным количеством моллюсков-сердцевидок, он начнет с того, что будет разбивать раковины одна о другую, до тех пор, пока от них не останется только одна. Тогда калан возьмет камень в качестве наковальни. Разбивая одного моллюска об другого, он колол их очень быстро, как будто экономил время и энергию…

Наконец, — и, возможно, это окончательное доказательство, — каланы вводят новые виды технических усовершенствований, когда в этом возникает нужда — иногда ради игры. В неволе животные не удовлетворяются тем, что разбивают раковины у себя на груди: для этой цели они используют цементные стенки своих бассейнов, которые они, вероятно, сочли вполне подходящими для такого трудного дела. А иногда воображение толкает их на другой путь. Так, калан, соскучившийся в зоопарке, в один из дней решил разбить о край своего бассейна все — не только моллюсков и ракообразных, голотурий и рыб, которых ему туда бросили, но и камни; когда же все что можно было раздроблено и размазано по стенкам его темницы, он расколол о них все камни. О, символ!