Лососи, бобры, каланы, стр. 35

Как и следовало ожидать, тюлениха находится неподалеку. Она отчаянно зовет своего отпрыска. Она немного продвигается вперед сквозь водоросли, по направлению к людям; затем ждет, на некотором расстоянии. Громадные черные круглые глаза, освещающие ее выразительную морду, полны нежности и страха.

Ну же! Через минуту мать и дитя воссоединяются. И вот они исчезают, ласт к ласту, в келповом лесу.

И именно в это мгновение двое пловцов с „Калипсо“ останавливаются потрясенные: там, слева, на скалах, смоченных брызгами, — нет, это не тюлень, это же калан!

Мимолетное видение — а какой всплеск эмоций оно породило! В следующее мгновение, даже не изогнувшись, животное в гладком мехе скользнуло, как луч света, в зеленую воду и заструилось между гигантских водорослей восхитительно мягкими и гармоничными движениями.

Другой калан, спящий среди келпа, в трех метрах от первого, просыпается в свою очередь и скрывается в море. Чуть дальше две обеспокоенные матери закрывают малыша своими телами. Три больших молодых калана с черным мехом, наоборот, демонстрируют полное отсутствие страха. А старик, голова которого убелена сединами, даже осмеливается приблизиться к людям…

Это и есть вся колония, которую Бернар Шовлен и Раймон Колл только что открыли.

„Какое удовлетворение, — говорит Шовлен, — наблюдать, как это делали мы, все поселение этих редчайших животных… Мы таращили глаза, считали и пересчитывали всех индивидуумов, отмечая малейшие закоулки пейзажа: так хотелось не пропустить ни одного! Раймон и я подталкивали друг друга локтями — каждому не терпелось поделиться своим открытием друг с другом… А я заметил еще одного! А я увидел еще одного за этой скалой! А ну-ка, посмотри на пляж — там их вдвое больше, чем ожидалось… Но это еще не все.

У нас было ощущение, что мы вернулись на двести лет назад. Мы чувствовали себя исследователями еще девственной Арктики. И мы доставляли себе удовольствие, воображая иную историю отношений между человеком и этим уголком Земли. Такую историю, где ни охотники, ни трапперы, ни торговцы мехами, ни просто любители шкур зверей не существовали. Одним словом, это была бы история любви“.

Повседневная жизнь наяды

О калан! Ты кажешься мне таким мудрым с твоими серебристыми ощетинившимися усами… Какая хитрость, какая сообразительность и скорость реакций потребовались от тебя, чтобы ускользать от твоих естественных врагов в течение многих тысяч лет — до тех пор, пока не пришел человек, этот шулер от эволюции, который вторгся на твои земли с ружьем в руках… Ружье — вот абсолютное отрицание мудрости!

В конце концов пловцы „Калипсо“ отказались поймать двух обещанных каланов на острове Санак: они решили, что это может слишком уж потревожить локальное стадо. Они предпочли провести эту операцию на островах Черни Рифс, где колонии каланов менее затронуты охотой и более многочисленны.

Пара каланов была поймана сетью в одно мгновение, притом без всякого насилия, — я бы лучше позволил животным удрать, чем нанести им малейший вред. Они были быстро перенесены на корабль, где я все приготовил к их услугам (чтобы как-то скрасить им травму, нанесенную отловом) — полный резервуар воды, куда поместили водоросли и всякую вкусную и аппетитную для каланов еду: заманчивых моллюсков и ракообразных на выбор…

Этот восхитительный мех

И вот я наблюдаю с расстояния меньше метра этих двух представителей единственного рода морских Mustelidae — отдаленных родственников горностая, хорька, норки, африканского хорька, куницы, каменной куницы, россомахи, вонючки и всяких барсуков.

Калан легко приспосабливается к неволе: это умное животное, которое быстро оценивает ситуацию и легко узнает того, кто с ним общается.

Стеллер, первый натуралист, описавший этот вид (он принимал участие в экспедиции Беринга, как уже упоминалось), отмечал, какой калан дружелюбный зверь — любопытный ко всему, и в частности к этому странному двуногому созданию, имя которому — человек. Если калан становится боязливым и недоверчивым, писал он (в то время охота на калана только еще начиналась), то единственно по причине непонятной (с его, калана, точки зрения) агрессивности человека…

В Советском Союзе в течение нескольких лет пытались (и, как известно, не без относительного успеха) его одомашнить. [33]

У нас никогда не было такого намерения. Каланы, которых мы поймали, через небольшой промежуток времени будут отпущены на свободу, в свой излюбленный биотоп. Мы держим их в неволе лишь для того, чтобы лучше разглядеть, понаблюдать за ними в течение нескольких часов. И мало сказать, что мы извлекаем из этого удовольствие!

Мех калана очень тонкий, шелковистый, очень плотный. Молодняк при рождении защищен очень обильным коричневым подшерстком, из которого высовываются длинные ости (охранительные волоски) с желтыми кончиками: эти окончания придают ему почти целиком желтоватую окраску.

У взрослых подшерсток и ости имеют почти одинаковый окрас. Животное одето в темный мех, почти черный, который часто переходит в цвет светлой верблюжьей шерсти на голове, шее и груди. Бледно-коричневые особи, а также альбиносы очень редки. По мере взросления (и старения) голова каланов (а иногда и бока) постепенно сереет. У каланов-стариков голова совсем седая.

Как и бобры, каланы не имеют подкожного слоя жира, который бы защищал их от сурового климата, — в противоположность тюленям и китообразным. Сохранением постоянной температуры тела (достаточно высокой: 38 °C) каланы обязаны только лишь своему меху. Эта необходимая изоляция возможна благодаря особой системе расположения шерстинок. Слой воздуха, заключенный в подшерстке, поднимая ости, обеспечивает постоянную температуру поверхности кожи. Пушинки, образующие подпушь, у основания светло-серые и темнеют по направлению к концам; они составляют гомогенный слой, надежно защищающий тело от охлаждения. Ости, часто серебристые на концах, расположены при ближайшем рассмотрении в три слоя: первый слой отстоит от кожи на 23 миллиметра, второй — на 28 и третий — на 34 миллиметра. Сколько слоев — столько и защитных преград от холода.

Уход за мехом

Отличное „функционирование“ меха у каланов обусловливает многочисленные дополнительные приспособления, причем одни из них — физиологического свойства, а другие затрагивают даже поведение вида в целом.

Физиологическим проявлением, к примеру, является характер линьки. Многие тюлени обновляют свой мех на значительных участках тела. Если бы калан производил подобные замены своего покрытия, он неминуемо погиб бы от холода. У него каждая шерстинка (производное эпидермиса — общее научное наименование для чешуи, перьев, шерсти…) выпадает индивидуально и немедленно замещается другой.

Весьма малая агрессивность каланов, не только по отношению к человеку, но и даже в адрес своих собственных соплеменников, в конкурентных ситуациях, может быть, объясняется абсолютной необходимостью для всего вида сохранить мех в целости. У многих ластоногих (морских львов, моржей, некоторых тюленей) битвы между самцами, особенно в пору любви, а также пищевые конфликты, заставляющие пустить в ход зубы, бывают весьма кровопролитными, и животные, обессиленные полученными ранениями, умирают от холода при соприкосновении с водой.

Каланы живут в зоне келпа группами (rafts — как это называют англичане) от 5 до 40, иногда по 100 особей. В этих группах, как и во всех животных сообществах, царит иерархия. Но у каланов главенство поддерживается чаще угрозами и позами тела, нежели агрессивными действиями; битвы их носят чисто символический характер, почти никогда не бывая серьезными. В целом вид от этого выигрывает. Иногда животные кусаются — это случается, когда они нервничают или хотят „привести доказательства“ своей привязанности. Наблюдали, в период полной бескормицы, как калан вырывал у другого пищу — но дело обошлось без драки! Самая замечательная черта коллективного поведения каланов — и, быть может, это единственный подобный пример в животном мире — что „чужаков“ стадо, как правило, не отбрасывает. Советский натуралист С. В. Мараков описывает случай, когда калан приблизился к стаду, к которому он некоторое время уже приглядывался: ученый ожидал увидеть, как пришельца безжалостно выдворят из стада — и, однако, тот, кто пришел „с визитом“ к своим соплеменникам, поприветствовал их кивком головы — и все.