Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2, стр. 32

Усердием последних гостей по городу разошелся слух, что прибывший шлюп принадлежит богатому американцу, который дарит пистолеты, ковры и двуствольные ружья. Чуть позже на реке послышался приближающийся шум несколько диковатой музыки.

Рене позвал путешественниц: оберегая их от скуки общения с чиновниками, он хотел доставить им удовольствие музыкой.

Девушки заняли места на полубаке. К шлюпу приблизились три барки, везшие музыкантов, на каждой сидел оркестр из двух флейт, по звуку напоминавших гобой, двух цимбал и барабана. Музыканты размещались на носу барки, на возвышении с павильоном. На каждой барке стояло по два павильона разной формы. Второй павильон, на корме, был весь разукрашен вереницей священных коровьих хвостов из Тибета.

Музыка, не совсем дикарская, звучала в то же время необычно. Рене попросил повторить два или три отрывка, чтобы записать главные мелодии.

Каждая барка получила по двенадцать талков (каждый талк равен трем франкам и пятидесяти сантимам).

Рене с первых дней был крайне озабочен скорейшим захоронением останков виконта де Сент-Эрмина в поместье. Но единственным транспортом здесь были лошади или слоны. К тому же морской комиссар пообещал Рене эскорт из двенадцати человек, которые были нужны, по его мнению, для путешествия через лес.

Но ныне целый город предвкушал религиозный праздник, и ни один человек не соглашался покинуть дом, не исполнив ритуала почитания богов. Праздник являл собой шествие к огромной пагоде. Как только он закончится, уверял шабундер, будут лошади, будут слоны, обученные охоте на тигров, их можно нанять на месяц, два, три — на сколько угодно. За лошадь и проводника брали двадцать талков, за слона и его погонщика — тридцать.

Взяв с Рене обещание, что за лошадьми и слонами тот обратится только к шабундеру, чиновник предложил Рене посмотреть шествие из окна дома, выходящего на лестницу, что вела к главному проходу к пагоде.

Рене принял приглашение.

Придя с девушками, молодой человек, к своему огромному удивлению, нашел специально подготовленные для дам стулья и ковры.

Толпа мужчин и женщин, явившихся участвовать в церемонии, была огромна. С восхода солнца и до десяти часов утра по лестнице поднялись около тридцати тысяч человек, и каждый нес приношения, сообразные с его усердием и удачей. Некоторые, обхватив, несли дерево, ветви которого сгибались под тяжестью подарков для жрецов. Это были бетель, фрукты в сахаре и сладости, Другие тащили крокодилов и гигантов из картона, на которых возвышались пирамиды, изящно украшенные подарками. Наконец, слоны, сделанные из раскрашенной бумаги и воска, дополняли дары, предназначенные пагоде. Все было нагружено фейерверками, звездами и фруктами. Участники церемонии нарядились в лучшие одежды, чаще всего сделанные из шелка, по качеству сравнимого с тем, что выпускают наши мануфактуры, а еще чаще — превосходящего их. Бирманские женщины шли с открытыми лицами, так же свободно, как европейские. Грустно говорить, но редко когда мужчины дозволяли им это. Мужчины считают женщин своею собственностью, полагая, что природа поместила их на ступени между мужчинами и животными.

Бирманцы продают женщин иностранцам, но если те становятся не нужны мужьям, то не считаются опозоренными и могут вернуться к семьям. Правда, извинившись и спросив разрешения мужа. Сперва это был обычай послушания, а позже — нужды, которой они подчинялись, чтобы оказать помощь семьям.

В Рангуне и Пегу жили также куртизанки, но мы не считаем нужным касаться этого вопроса, чтобы не тревожить закон, который поддерживает в такого, сорта домах постоянное количество обитателей. Не из-за лени или духовного разложения юные девушки берутся за бесчестное ремесло, которое и в цивилизованных городах покрывает их позором. Обязанности должников в Бирме были такими же, как и в Риме времен Двенадцати таблиц [44]: кредитор был властен над должником и его семьей. Если долг не оплачивали в срок, должника продавали в рабство, а если его дочери или жена были хороши собой, всегда находились управители веселых домов, которые давали славную цену за подобный товар. Это они торговали бедными созданиями, которых называли дочерьми разорения… Но были гетеры иного рода, своим происхождением обязанные другому обычаю: тех называли женщинами идола.

Если у женщины, которая мечтала о мальчике, вместо сына рождалась девочка, она приносила дочь к идолу и оставляла перед ним. Бывало и так, что женщина сама продавалась идолу за цену, которую за нее давали, и несчастную использовали, нарекая «женщиной идола» и предлагая проезжим чужестранцам. Для обитателей страны такие женщины носили имя валаси («рабыни идола»), а иноземцы знали их как баядер, которые были одновременно и танцовщицами, и куртизанками.

LXVII

ПУТЕШЕСТВИЕ

Праздники пагоды завершились, и Рене напомнил шабундеру о его обещании. На следующий же день три слона и их погонщики ждали его на пристани. Рене слишком мало доверял англо-американской части экипажа, чтобы покинуть на них шлюп, но оставляя на «Скороходе» Керноша с пятью бретонцами, мог быть уверен, что межплеменная вражда обеспечит надежный надзор, а случись свара, на бретонскую верность можно положиться. С собой он взял лишь Парижанина, верного Франсуа.

Двух слонов с паланкинами, в которых могли находиться четверо, было достаточно для двух молодых девушек и молодых людей. Шабундер посоветовал прихватить третьего слона и десять человек охраны — для большей безопасности.

Каждый человек из охраны и его лошадь стоили Рене пяти талков в день на все время пути. Две свободных лошади для него и Франсуа вели под уздцы, на случай, если бы Рене захотелось ехать верхом, а не в паланкине.

Начальник охраны уверял, что путь займет три дня.

Двух лошадей нагрузили провизией, так как на пути к поместью виконта не было населенных деревень и пополнять запасы можно было только дичью, которую надеялись добыть по пути.

Керношу обещали поддержку властей на случай разногласий в команде, и он, уверившись в своих полномочиях и безопасности, остался дожидаться Рене в Пегу, тогда как маленький караван устремился на восток, следуя вдоль речного притока.

Вечером они разбили лагерь у кромки леса, куда предстояло углубиться завтра, и решено было пока не прикасаться к запасам пресной воды, поскольку не было уверенности, что в пути представится возможность добыть свежую.

Первый вечер оказался ничем не примечателен: как было сказано, путешественники удалились не слишком далеко от Пегу, не заходя в лес: Паланкины сняли со слоновьих спин и поставили на землю на манер шатров. Девушки могли спокойно спать в них под покровом из сеток от москитов.

Развели большой огонь, чтобы отпугивать рептилий и диких животных. Предводитель эскорта утверждал, что слонам не требуется дополнительной стражи, потому что эти умнейшие животные, послушные естественному инстинкту, поднимают тревогу, если к лагерю пытается подкрасться враг.

Однако Рене не был в том полностью уверен и решил нести охрану сам: он оставил за собой первую половину ночи и доверил вторую стражу Франсуа.

В ту ночь ему не представилось возможности убедиться, насколько легко слоны распознают опасность. Рене начал с того, что постарался подружиться с одним из двух колоссов и принес ему охапки свежих веток и ломтики яблок, до которых слоны весьма охочи. Эти животные так умны, что различают и узнают людей, которые приносят им пищу по обязанности, и погонщиков, которые дружат с умными подопечными и оставляют для них самые лакомые кусочки не из-за необходимости, а по дружбе. Слоны платят им благодарностью. Чтобы не раздувать ревность между животными, второго слона угостили тем же.

Слоны сперва созерцали приготовления с легким пренебрежением, не понимая, к чему чужеземец уделяет им столько внимания. Но в конце концов приняли угощение.

Затем Рене привел девушек, которые тоже предложили слонам лакомство — два или три стебля свежего сахарного тростника, полного сладости, который животные приняли очень осторожно и с удовольствием отправили в пасть. Рене специально запасся перед отъездом этими лакомствами, надеясь с их помощью подружиться с четвероногими гигантами и сделать их друзьями девушек.