Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1, стр. 88

И Бонапарт оставил Реаля, совершенно ошарашенного решением первого консула относительно человека, заслужившего смертный приговор.

Пишегрю из двух противников был более опасным, но он утратил уже часть своей популярности. Вот почему Бонапарт относился к нему с меньшим недоверием, чем к Моро, пользовавшемуся огромным влиянием. Желая завоевать общественное мнение, Бонапарт решил быть великодушным с обоими: помиловать Моро и наградить Пишегрю. А потом он мог бы расправиться с остальными врагами, уже не придавая значения никаким шептунам.

XXXVI

ЖОРЖ

На свободе остался только Кадудаль.

Приберегали ли его напоследок, чтобы прочие успели себя скомпрометировать, или же он просто был изворотливее и хитрее других? Или же он был лучше осведомлен? Или располагал большими деньгами и какими-то другими, особыми средствами?

В любом случае после ареста Моро и Пишегрю не было никакого смысла и дальше играть с ним в кошки-мышки. Поэтому Фуше бросил все свои силы, чтобы схватить Жоржа. Но тот, как одаренный зодчий, заготовил в дюжине домов тайники, которые без подробных указаний невозможно было обнаружить. Много раз Фуше казалось, что он напал на его след, но, несмотря ни на что, Жорж ускользал из его сетей. Всегда вооруженный до зубов, с карманами, полными золота, он ложился спать, не раздеваясь, и, ворвавшись в первую же дверь первого попавшегося дома, с помощью уговоров, денег или угроз находил себе убежище. Два или три таких случая вошли в легенду.

Однажды в конце февраля целая свора полицейских, выследивших его, заставила Жоржа срочно оставить дом, в котором он скрывался. Как олень, преследуемый лаем собак, мчится к озеру, так Жорж бросился к бульвару в предместье Сен-Дени. Увидев на освещенной вывеске надпись: «Гильбар, дантист-хирург», он позвонил, вошел в открывшуюся дверь и тут же закрыл ее за собой. Затем он устремился вверх по лестнице, сказав консьержу, что идет к г-ну Гильбару, но на полпути столкнулся со спускавшейся вниз служанкой. Та, увидев человека, закутанного в шинель и рвущегося наверх, приняла его за вора и от страха чуть не закричала.

Жорж быстро достал из кармана платок и прижал его к щеке.

— Доктор принимает, сударыня? — со стоном спросил Жорж.

— Нет, сударь! — ответила горничная.

— Где же он?

— Спит. Черт возьми, уже полночь, давно пора спать.

— Он поднимется из сострадания к человеку.

— Даже сострадательные люди спят, как все остальные.

— Да, но они встают, когда взывают к их сердцу.

— У вас болят зубы?

— Скажите ему, что я умираю.

— Может, надо вырвать несколько зубов?

— Боюсь, что всю челюсть.

— Тогда другое дело. Но предупреждаю, доктор берет не меньше луи за один зуб.

— Два луи, если потребуется.

Служанка провела Жоржа в кабинет, зажгла две свечи у кресла и пошла в спальню. Вернувшись через две минуты, она сказала:

— Доктор сейчас будет.

И действительно, врач не заставил себя ждать.

— Дорогой доктор, — вскричал Жорж, — скорее, я уже не в силах терпеть!

— Я уже здесь, не волнуйтесь, — успокоил его доктор. — Садитесь в это кресло… Так, хорошо… Какой зуб у вас болит?

— Какой зуб? О, черт!

— Да, да, какой?

— Посмотрите сами.

Жорж открыл рот, и г-н Гильбар увидел настоящий ларец с тридцатью двумя жемчужинами.

— О! О! — от изумления доктор потерял дар речи. — Какие зубы! И где же тот, что болит?

— Это что-то вроде невралгии, доктор, поищите, пожалуйста.

— С какой стороны?

— С правой.

— Вы шутите, тут нечего искать, все зубы совершенно здоровы.

— Так вы думаете, я ради своего удовольствия прошу вас вырвать мне зуб? Странное, однако, развлечение!

— Хорошо, покажите, какой зуб я должен удалить?

— Вот, — Жорж указал на первый коренной зуб. — Тащите этот.

— Вы уверены?

— Абсолютно, и, пожалуйста, поторопитесь.

— Однако, сударь, уверяю вас…

— Мне кажется, — нахмурил брови Жорж, — я имею право избавиться от зуба, который мешает мне жить.

Жорж слегка приподнялся, и доктор заметил два пистолетных ствола и богато украшенную рукоять кинжала. Решив, что такому человеку нельзя ни в чем отказать, доктор захватил зуб ключом, надавил и вытащил его.

Жорж не издал ни звука. Он взял стакан, капнул туда несколько капель эликсира и наивежливейшим тоном произнес:

— Сударь, у вас самая легкая и в то же время самая крепкая рука на свете. Но позвольте вам заметить, метод английских дантистов нравится мне больше.

Он прополоскал рот и сплюнул в тазик.

— И чем же английский метод лучше?

— Англичане дерут зубы клещами, они просто тянут снизу вверх, не расшатывая больной зуб. Вы, французы, давите со всей силы, и корень зуба проворачивается — это очень больно.

— Судя по вашему поведению, вам не было больно.

— Это потому, что я очень хорошо владею собой.

— Вы француз?

— Нет, бретонец.

И Жорж положил два луи на камин.

Кадудаль ждал с улицы условного сигнала, ему должны были сообщить, что путь свободен, и потому хотел выиграть время. Со своей стороны, доктор Гильбар никак не хотел вызвать недовольство своего вооруженного пациента и потому делал вид, что находит весьма любопытными самые ничтожные темы для беседы. Но наконец раздался свист, которого дожидался Жорж. Он тут же встал, горячо пожал руку доктору и быстро спустился к выходу.

Доктор остался один, не в силах понять, что произошло и с кем он имел дело — с сумасшедшим или с грабителем. И только на следующий день, когда к нему явился полицейский и дал описание Жоржа, след которого затерялся в районе его дома, доктор понял, с кем он столкнулся.

Читая описание, он наткнулся на фразу: «Сочные губы и тридцать два зуба». Доктор прервал чтение и заявил:

— Здесь ошибка! У него уже не тридцать два зуба.

— С каких это пор? — удивился агент.

— С тех пор, — пояснил г-н Гильбар, — как вчера вечером я вырвал ему один зуб.

Спустя два дня после этого происшествия, которое, как я уже сказал, вошло в полицейские анналы, были схвачены два самых важных сообщника Кадудаля.

История, которую мы вам сейчас предложим, не является ни легендой, сочиненной полицией, ни судейским анекдотом.

На борту первого парохода, которым я путешествовал из Генуи в Марсель [115], мне довелось познакомиться с маркизом де Ривьером. За приятной беседой мы сблизились, но в тот момент, когда он начал рассказ о своем аресте, я страшно мучался от морской болезни. И странная вещь: его дрожащий голос, неотступно звучавший посреди моих невыносимых страданий, казалось, ввинчивался в мой мозг. Он умолк, только когда заметил, какие неслыханные усилия я делаю, чтобы слушать его и в то же время скрыть свои мучения. В результате воспоминания об этом разговоре и моих муках и через сорок лет так свежи, как будто все это случилось только вчера.

Г-н де Ривьер и г-н Жюль де Полиньяк были связаны той античной дружбой, которую может разорвать одна лишь смерть. Они состояли в одном заговоре и вместе приехали в Париж, умереть они рассчитывали тоже вместе.

Охота на них началась после ареста Моро и Пишегрю. Оказавшись на улице, они решили попросить убежища у графа Александра де Лаборда, своего ровесника, принадлежавшего к финансовой аристократии и легко уживавшегося с правлением первого консула. У него был свой особняк на улице Артуа, неподалеку от улицы Шоссе-д'Антен.

Маркиз де Ривьер остановился у одного из пилястров Ганноверского павильона [116] и прочитал указ префекта полиции о смертной казни для укрывателей преступников. Он вернулся к Жюлю де Полиньяку, поджидавшему его на бульваре Итальянцев, и сказал:

— Друг мой, мы только что чуть не совершили нечто ужасное. Попросив убежища у графа де Лаборда, мы подставили бы под удар его самого и всю его семью. Думаю, с помощью денег мы найдем не менее надежное пристанище, надо только поискать.