Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1, стр. 86

— Никаких обещаний. Я хочу знать, что происходит.

— Что ж, слушайте. Каждый из нас играет свою роль: у Реаля есть Буве де Лозье, который вчера чуть не удавился. У меня есть Лажоле, который, возможно, удавится завтра. Я его арестовал, допросил, хотите взглянуть на протокол? Я захватил его с собой, так как был уверен, что он вас заинтересует. Здесь только то, что он сказал, вопросы я убрал.

«Некоторое время назад я узнал от одного из наших общих друзей, аббата Давида, что давние недруги, Пишегрю и Моро, наконец помирились. Прошлым летом я видел Моро несколько раз, он уверял меня, что хочет встретиться с Пишегрю. Чтобы устроить эту встречу, я выехал в Лондон, нашел Пишегрю и передал ему просьбу Моро. Пишегрю заверил меня, что также хочет примирения и ради этого при первой возможности покинет Англию.

Не прошло и двух недель, как такая возможность появилась, и Пишегрю обосновался на улице Аркады. Он должен был встретиться с Моро на углу бульвара Мадлены и улицы Басс-дю-Рампар. Моро приехал туда из дома, то есть с улицы Анжу-Сент-Оноре, на фиакре.

Пишегрю вышел у бульвара Мадлены, а я остался в фиакре, который продолжал медленно двигаться вдоль бульвара. Генералы встретились в условленном месте. Они прогуливались около четверти часа. Я не знаю, о чем они тогда говорили. Следующие две встречи произошли в доме у Моро, на улице Анжу-Сент-Оноре. Я ждал Пишегрю на улице Шайо, так как мы подыскали ему другое жилье. Он вернулся очень недовольный, и я спросил его, в чем причина.

— Представляете, что сказал Моро, — ответил Пишегрю, — этот бескорыстный муж с сердцем спартанца? Он предложил сделать его диктатором. И тогда он соизволит согласиться! Похоже, этот… не лишен амбиций, ему тоже хочется царствовать. Что ж, желаю успеха, но, на мой взгляд, он не в состоянии править Францией больше трех месяцев».

— Вы собираетесь арестовать Моро? — спросил Бонапарт у Фуше.

— Почему бы и нет? — сказал Фуше свойственным ему безразличным тоном. — Через три месяца он не продвинется ни на шаг. И надо будет сразу же арестовать Пишегрю, чтобы на парижских стенах их имена красовались рядышком.

— Вы знаете, где сейчас живет Пишегрю?

— Это я нашел ему комнату. Он живет у своего бывшего камердинера, Леблана. Старик мне дорого стоит, зато я знаю каждый шаг его постояльца.

— Так вы организуете арест Пишегрю?

— Разумеется. Поручите Реалю задержать Моро, во-первых, такое дело ему по плечу, а во-вторых, ваше доверие подбодрит его. Пусть скажет мне, в котором часу Моро будет в Тампле, и через полчаса я доставлю туда Пишегрю.

— Теперь другое, — вспомнил Бонапарт. — На воскресенье назначен смотр войск. Реаль советует мне отложить его.

— Наоборот, проведите смотр, — посоветовал Фуше. — Этим вы произведете хорошее впечатление.

— Странно, — глядя Фуше в глаза, задумчиво произнес Бонапарт. — Мне всегда казалось, что вы не отличаетесь мужеством, однако вы без конца даете мне самые смелые советы.

— То, что я их даю, — ответил Фуше с присущим ему цинизмом, — не означает, что я должен им следовать.

Приказы об аресте двух генералов были подписаны одновременно, за одним столом и одним и тем же пером. Савари отвез Реалю приказ на арест Моро, Фуше забрал приказ на арест Пишегрю.

Приказ на арест Морю передали генерал-полковнику жандармерии и лучшему другу Моро — гражданину Монсею. Причем, отдавая этот приказ министру юстиции, Бонапарт снабдил его следующей припиской:

"Господин Ренье, прежде чем везти генерала Моро в Тампль, узнайте, не хочет ли он встретиться со мной. Если да, то посадите его в свою карету и привезите ко мне. Возможно, мы договоримся между собой".

Относительно Пишегрю Фуше не получил никаких указаний, хотя Пишегрю был старым знакомым Бонапарта, так как был его учителем в Бриенне.

Бонапарт не любил вспоминать свой коллеж: слишком часто его там унижали за невысокое происхождение и за то, что родители присылали ему мало денег.

XXXV

АРЕСТЫ

Аресты Моро и Пишегрю были назначены на следующий день. Бонапарт с непреходящей тревогой ожидал, какой эффект произведет в Париже арест Моро.

Его ненависть к Моро была соразмерна его уважению к этому генералу. Вот почему Бонапарту очень хотелось, чтобы, по возможности, Моро взяли в его имении Гробуа.

Не получив к десяти часам утра никаких известий, Бонапарт решил во что бы то ни стало узнать, что происходит. Он позвал Констана и велел ему пройтись по Фобур-Сент-Оноре. Покрутившись вокруг дома Моро, который, как мы уже говорили, находился на улице Анжу, он, может быть, узнает, что произошло.

Констан повиновался. Но во всем квартале Фобур-Сент-Оноре и на улице Анжу он не увидел никого, кроме нескольких агентов. Он узнал их по повадкам, так как часто видел, как они прохаживаются вокруг Тюильри. Одного из агентов он знал в лицо, и тот сказал ему, что Моро в доме не застали, возможно, он уехал в деревню.

Констан уже отправился восвояси, когда агент, который понял, что имеет дело с камердинером первого консула, догнал его и сообщил, что Моро только что арестовали на мосту Шарантон и отвезли в Тампль. Он не оказал никакого сопротивления, пересел из своей кареты в полицейский кабриолет, а когда в Тампле министр юстиции Ренье спросил его, не хочет ли он переговорить с Бонапартом, ответил, что у него нет никакого желания видеть первого консула.

Ненависть Бонапарта к Моро была более чем несправедлива, с другой стороны, и Моро ненавидел Бонапарта по причинам мелким и ничтожным.

Он невзлюбил его из-за своей жены и тещи. Именно они внушили ему глубокую неприязнь к первому консулу. И все началось с того, что г-жа Бонапарт женила Моро на своей юной подруге, м-ль Гюло, такой же креолке с Мартиники, как она сама. Покладистая и любезная, она обладала всеми достоинствами хорошей жены и доброй матери, горячо любила своего мужа и гордилась его славным именем. К несчастью, все эти добродетели перечеркивались полным подчинением супруги Моро мнениям, желаниям и страстям ее матери.

Г-жа Гюло была дама с амбициями, ставившая своего зятя на одну доску с Бонапартом и считавшая, что ее дочь должна занимать то же положение, что и Жозефина. Ее материнская любовь выражалась в вечных жалобах и бесконечных претензиях, содержание которых жена передавала мужу. Покой старого римлянина был нарушен, его характер испортился, а дом стал центром оппозиции, так как в нем встречались все недовольные режимом. Каждое деяние первого консула становилось объектом злых насмешек и жестокой критики. Мечтательность и меланхоличность Моро превратились в мрачную озлобленность, предвзятость — в ненависть, а недовольство — в противоборство.

Бонапарт надеялся, что Моро после ареста освободится от влияния своей жены и тещи и вернется к нему.

— Ну как, — спросил он Ренье, — вы приведете его ко мне?

— Нет, генерал, он сказал, что у него нет никакого желания видеть вас.

Бонапарт покосился на министра юстиции и, пожав плечами, проворчал:

— Вот что значит иметь дело с глупцом.

Кого он имел в виду? Ренье решил, что Моро, мы же полагаем, что Бонапарт говорил о Ренье.

Пишегрю также был арестован [112], но его арест прошел не так гладко, как арест Моро. Как мы помним, Фуше заверил первого консула, что знает, где скрывается Пишегрю. И действительно, благодаря бдительности Лиможца, с тех пор, как Пишегрю приехал в Париж, его ни разу не теряли из виду.

С улицы Аркады он перебрался на улицу Шайо, а когда ему пришлось покинуть улицу Шайо, Костер де Сен-Виктор спрятал его у своей давней подруги красавицы Аврелии де Сент-Амур, где он находился в относительной безопасности. Но это убежище Алкивиада противоречило строгим принципам Пишегрю, и он воспользовался гостеприимством своего бывшего камердинера. Некоторые утверждают, что это был его бывший адъютант, но нам хочется думать, что генерала предал его слуга. Пишегрю оставил улицу Колонн, где жила прекрасная куртизанка, и переехал на улицу Шабане.