Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1, стр. 111

— Император оценил вашу отвагу и преданность, — сказал он де Ривьеру, — и потому охотно дарует вам жизнь; более того, он был бы рад видеть вас у него на службе, уверенный, что вы ответите на это предложение согласием. Хотите командовать полком?

— Я был бы счастлив и горд командовать французскими солдатами, но только служа под другим флагом.

— Вы когда-то занимались дипломатией; может быть, вас устроит пост французского посланника в Германии?

— Я лишь случайно был послан Месье и королем к нескольким немецким дворам; и, когда я выполнял эту миссию, я был вашим врагом. Что подумают обо мне государи, если я буду защищать интересы, противоположные тем, которые до сих пор отстаивал? Я потеряю их уважение, да и свое собственное тоже; я не могу согласиться.

— Можно работать в администрации. Хотите возглавить префектуру?

— Я только солдат и буду очень плохим префектом.

— Так чего же вы хотите?

— Очень немногого. Я осужден на казнь и хочу принять свою участь.

— Вы законопослушный человек, — сказал Реаль, сдаваясь, — если я могу быть вам полезен, располагайте мной.

Затем он велел позвать Жоржа.

— Кадудаль, — сказал он ему, — я намереваюсь просить императора о вашем помиловании; уверен, что он согласится при одном простом условии: вы обещаете больше не устраивать антиправительственных заговоров.

Но Жорж отрицательно покачал головой.

— Мои друзья и товарищи последовали за мной во Францию, — сказал он, — я, в свою очередь, последую за ними на эшафот.

Все великодушные люди участвовали в судьбе Жоржа; и потому Мюрат, добившись милости для г-на де Ривьера, стал пытаться сделать то же для Жоржа.

— Если Ваше Величество помиловало Полиньяка и других, почему не распространить эту милость на Жоржа? — спросил он. — Жорж — волевой человек, и если Ваше Величество сохранит ему жизнь, я возьму его своим адъютантом.

— Боже мой, — отвечал Наполеон, — я сам уже об этом подумывал. Но этот чертов тип хочет, чтобы я простил и всех его соратников, а это невозможно: они были рядом с ним, когда посреди улицы он совершал убийства. Впрочем, делайте, как хотите, и что вы сделаете, то и будет хорошо.

Мюрат пришел в темницу, где были Жорж и его подельники. Это случилось утром, накануне дня казни. Он увидел, что все молятся; никто не обернулся, когда он вошел. Он же подождал, когда молитва закончится, а затем, отведя Жоржа в сторону, тихо сказал:

— Сударь, от имени императора я пришел предложить вам службу в армии.

— Господин Мюрат, — ответил Жорж, — мне уже предлагали это сегодня утром, и я отказался.

— Добавлю к тому, о чем говорил с вами господин Реаль, что помилование распространяется и на тех, кто сопровождал вас, если они захотят поступить на службу к императору и решительно откажутся от своих прежних убеждений.

— В таком случае это касается не только меня одного, — сказал Жорж, — позвольте же мне передать ваши условия моим товарищам, чтобы они высказали свое мнение.

Тут он громко повторил предложение, которое Мюрат шепотом сделал ему одному; а затем молча стал ждать, не пытаясь склонить товарищей ни в ту, ни в другую сторону.

Первым поднялся Бюрбан и, сняв шляпу, провозгласил:

— Да здравствует король!

Десять голосов одновременно заглушили его голос тем же кличем.

Тогда Жорж повернулся к Мюрату:

— Вы видите, господин Мюрат, у нас лишь одна мысль и один девиз: «Да здравствует король!» Будьте добры передать это тем, кто вас послал.

Назавтра, двадцать пятого июня 1804 года, повозка с осужденными подъехала к подножью эшафота.

По единственному в кровавой истории судебных экзекуций исключению, Жорж, хотя и был главой заговора, был казнен первым; правда, он попросил об этом сам. Поскольку ему уже несколько раз предлагали помилование, он опасался, что если переживет обреченных на смерть товарищей, пусть даже всего лишь до того момента, как свершится предпоследняя казнь, они будут умирать с мыслью, что его оставили последним, дабы он принял это помилование, не краснея перед соратниками, уже обезглавленными.

Неожиданный случай продлил кровавое представление, разыгранное перед толпой народа. Луи Дюкор, шестой, и Лемерсье, седьмой по очереди, должны были взойти на эшафот перед Костером де Сен-Виктором. Тому было обещано помилование, его ждали с минуты на минуту. Осужденные решили принести себя в жертву и попросили проводить их к губернатору Парижа, говоря, что хотят сделать некоторые признания; в течение полутора часов они занимали губернатора массой ненужных сведений, полтора часа нож гильотины бездействовал. Костер де Сен-Виктор, элегантный Костер, спросил, нельзя ли воспользоваться задержкой и прислать ему цирюльника. Он объяснил палачам: «Видите, сколько женщин пришло посмотреть именно на мою казнь; почти всех я знаю; вот уже четыре дня, как я прошу прислать мне в тюрьму цирюльника, а мне отказывают; у меня, должно быть, отвратительный вид».

Однако прекрасному юноше вновь было отказано, что его несказанно огорчило; но вот вернулись Дюкор и Лемерсье, помилование так и не пришло, и алчный эшафот проглотил их всех до единого.

Два часа пробило на башне ратуши; и это был час подлинного всемогущества Наполеона. В 1799 году он преодолел политическое сопротивление, разогнав Директорию; в 1802 он сломил гражданское сопротивление, прекратив полномочия Трибуната; в 1804 году он победил военное сопротивление, раскрыв заговоры эмигрантов, объединившихся с республиканскими генералами. Пишегрю, его единственный противник, был задушен. Моро, его единственный соперник, отправлен в ссылку. После двенадцати лет борьбы, террора, мятежей, партий, сменявших одна другую, завершилась революция; она постепенно сосредоточилась в нем одном; она до такой степени воплотилась в одной его персоне, что на монете, которую чеканили в 1804 году, красовалась надпись:

Французская республика. Император Наполеон.

На вечернем балу двадцать пятого июня 1804 года, когда Фуше пришел нанести визит новому императору, который в благодарность за добрые услуги, оказанные ему в последнем деле, только что учредил для него Министерство полиции; двадцать пятого июня 1804 года Фуше, повторим мы, оставшись в проеме окна один на один с Наполеоном, счел момент удобным и спросил:

— Итак, сир, что же мы станем делать с бедным юношей, который три года ждет в подземелье Аббатства решения своей участи?

— С каким бедным юношей?

— С графом Сент-Эрмином.

— Что это еще за граф Сент-Эрмин?

— Тот, кто собирался жениться на мадемуазель де Сурди и исчез накануне подписания брачного контракта.

— Этот грабитель дилижансов?

— Да.

— Разве его не расстреляли?

— Нет.

— Но я же приказал.

— Вопреки афоризму господина Талейрана ваше первое побуждение оказалось жестоким [180].

— И поэтому вы…

— Я стал ждать второго. По правде говоря, три года тюрьмы за ошибку, которую он совершил, кажутся мне чрезмерно суровым наказанием.

— Что ж, отправьте его в армию простым солдатом.

— Может ли он выбрать род войск? — спросил Фуше.

— Пусть выбирает, — ответил Бонапарт. — Но пусть не надеется когда-нибудь стать офицером.

— Хорошо, сир… Ему придется доказать Вашему Величеству, что он чего-то стоит.

XLVIII

ПОСЛЕ ТРЕХ ЛЕТ ТЮРЬМЫ

Не прошло и часа после беседы министра полиции с императором, как судебный пристав, дежурящий у двери кабинета Фуше; объявил:

— Заключенный доставлен.

Фуше повернулся и в дверном проеме действительно увидел графа де Сент-Эрмина в сопровождении двух жандармов.

По знаку министра полиции граф вошел.

Со времени его ареста, когда Фуше подал ему надежду быть расстрелянным без суда и следствия, он не виделся с министром.

Неделю, две, почти целый месяц каждый раз, когда ключ поворачивался в двери его камеры, Сент-Эрмин бросался к двери в надежде, что его поведут на казнь.