Блэк. Эрминия. Корсиканские братья, стр. 113

С другой стороны, я не хотел, будучи не совсем уверенным, объявлять ей о смерти брата.

Я продолжил свой путь и вернулся домой лишь в шесть часов вечера.

Моя бедная мать встретила меня как обычно: было очевидно, что она ни о чем не догадывается.

Сразу после ужина я пошел в свою комнату. Когда я проходил по коридору, который вы помните, ветер задул свечу.

Я хотел спуститься, чтобы вновь ее зажечь, когда вдруг заметил сквозь дверные щели свет в комнате брата.

Я подумал, что Гриффо, должно быть, что-то делал в этой комнате и забыл унести лампу.

Я толкнул дверь: восковая свеча горела около кровати брата, а на кровати голый и окровавленный лежал мой брат.

Признаюсь, минуту я стоял, застыв от ужаса, потом подошел.

Я дотронулся до него… Он уже был холодным. Он получил сквозную рану именно в том месте, где я почувствовал удар, и несколько капель крови стекали с лиловых краев раны.

Для меня стало ясно, что мой брат убит.

Я упал на колени, склонил голову у кровати и, закрыв глаза, прочитал молитву.

Когда я их вновь открыл, то увидел, что нахожусь в полной темноте, свеча погасла, а видение исчезло.

Я ощупал кровать, она была пуста.

Знаете, я, признаюсь, считал себя достаточно храбрым, но, когда я на ощупь выходил из комнаты, у меня волосы дыбом стояли, а по лицу струился пот.

Я спустился, чтобы взять другую свечу. Мать, увидев меня, вскрикнула.

— Что с тобой? — спросила она. — И почему ты такой бледный?

— Со мной ничего не произошло, — ответил я.

И, взяв другой подсвечник, я ушел наверх.

На этот раз свеча больше не гасла, и я зашел в комнату брата. Она была пуста.

Восковая свеча исчезла, и не было никаких вмятин на матрасе.

На полу лежала моя первая свеча, которую я вновь зажег.

Несмотря на то, что новых доказательств не было, я к тому времени уже достаточно видел, чтобы убедиться.

В девять часов десять минут утра мой брат был убит, я вышел и спал той ночью очень неспокойно.

Как вы понимаете, мне потребовалось много времени, чтобы заснуть. Наконец усталость поборола волнение и мной овладел сон.

Но это все продолжалось уже в виде сна: я видел, как разворачивалось действие, я видел мужчину, который его убил, и слышал, как произнесли его имя: его звали де Шато-Рено.

— Увы! Это все слишком правдоподобно, — проговорил я. — Но зачем вы приехали в Париж?

— Я приехал, чтобы убить того, кто убил моего брата.

— Убить его?…

— О, не беспокойтесь, не по-корсикански: не из-за ограды или со стены, нет, нет, по-французски: в белых перчатках, жабо и манжетах.

— А мадам де Франчи знает, что вы приехали в Париж с этим намерением?

— Да.

— И она отпустила вас?

— Она поцеловала меня и сказала: «Езжай!» Моя мать — настоящая корсиканка.

— И вы приехали!

— Вот он я.

— Но когда ваш брат был жив, он не хотел, чтобы за него мстили.

— А он изменил свою точку зрения с тех пор как умер, — сказал Люсьен, горько усмехаясь.

В это время вошел слуга, неся ужин: мы сели за стол.

Люсьен ел как обыкновенный беззаботный человек.

После ужина я проводил его в отведенную ему комнату. Он поблагодарил меня, полол мне руку и пожелал спокойной ночи.

Такое спокойствие наступает у сильных натур после принятия ими твердого решения.

На следующий день он вошел ко мне сразу, как узнал от слуги, что я встал.

— Вы не хотите поехать со мной в Винсенн? — спросил он. — Дело в том, что я собираюсь сходить поклониться месту гибели брата. Если у вас нет времени, я поеду один.

— Как это один! А кто вам покажет место?

— О, я его легко узнаю, разве я вам не говорил, что оно предстало перед моим взором во сне?

Мне было любопытно узнать, насколько было точным это необыкновенное видение.

— Я еду с вами, — сказал я.

— Хорошо. Собирайтесь, а я тем временем напишу Жиордано. Бы позволите мне использовать вашего слугу, чтобы он отнес письмо?

— Он в вашем распоряжении.

— Спасибо.

Он вышел и вернулся через десять минут с письмом, которое вручил слуге.

Я отправился искать коляску. Мы сели, и поехали в Винсеннский лес. Когда мы добрались до перекрестка, Люсьен спросил:

— Мы уже приближаемся, не так ли?

— Да, в двадцати шагах отсюда мы входили тогда в лес.

— Вот мы и приехали, — проговорил молодой человек, останавливая коляску.

И он не ошибся.

Люсьен не колеблясь вошел в лес, как будто он уже много раз бывал здесь. Он повернул направо к оврагу, потом ненадолго остановился, чтобы сориентироваться, и пошел вперед точно к тому месту, где упал его брат, затем наклонился к земле и, увидев под ногами красноватое пятно, сказал:

— Это здесь.

Он медленно опустил голову и поцеловал траву.

Поднявшись, он с горящими глазами пересек дно оврага и направился туда, откуда стрелял де Шато-Рено:

— Он стоял здесь, — сказал он, топнув ногой, — и здесь вы его увидите лежащим завтра.

— Как это завтра? — спросил я.

— Да. Он негодяй, и завтра я посчитаюсь с ним.

— Но, дорогой мой Люсьен, — сказал я, — вы же знаете, что во Франции обычно дуэль не влечет за собой каких-либо других последствий, кроме естественных для поединка. Господин Шато-Рено дрался с вашим братом, которого он вызвал. Но вы-то здесь непричастны.

— По-вашему, выходит, что у господина де Шато-Рено было право потребовать сатисфакции у моего брата только потому, что он предложил свою помощь женщине, которую Шато-Рено трусливо обманул? И вы считаете, что он мог вызвать на дуэль моего брата? Господин де Шато-Рено убил моего брата, который никогда не держал в руках пистолет. Он убил его с таким спокойствием, словно стрелял вон в ту косулю, которая смотрит на нас, а я, значит, не имею права вызвать де Шато-Рено? С этим я не согласен!

Я молча склонил голову.

— Впрочем, — продолжил он, — вам ничего не придется делать для этого. Не беспокойтесь, сегодня утром я написал Жиордано, и, когда мы вернемся в Париж, все будет сделано. Вы думаете, что де Шато-Рено не примет мой вызов?

— Господин де Шато-Рено, к сожалению, имеет репутацию смельчака, которая, должен признаться, не позволяет мне иметь ни малейшего сомнения в этом отношении.

— Ну, что же, отлично, — сказал Люсьен. — Пойдемте завтракать.

Мы вышли из аллеи и сели в коляску.

— Кучер, — сказал я, — улица де Риволи.

— Нет, нет, — сказал Люсьен, — завтракать отведу вас я… Кучер, в «Кафе де Пари». Ведь там обычно обедал мой брат?

— Мне кажется, да.

— И там я назначил свидание Жиордано.

— Ну, что ж, поехали в «Кафе де Пари».

Через полчаса мы были у дверей ресторана.

Приход Люсьена в зал ресторана стал новым подтверждением поразительного сходства между ним и его братом.

Слух о смерти Луи уже разошелся, возможно, не во всех деталях, это понятно, но разошелся. И появление Люсьена, казалось, повергло всех в изумление.

Я заказал кабинет в глубине зала.

Люсьен принялся читать газеты с хладнокровием, которое смахивало на бесчувственность.

Жиордано пришел к середине завтрака.

Молодые люди не видели друг друга четыре или пять лет, однако пожатие руки было единственным проявлением дружбы, которое они себе позволили.

— Так вот, все улажено, — сказал барон.

— Господин де Шато-Рено согласен?

— Да, при условии, что потом его оставят в покое.

— О, в этом он может быть уверен: я последний из де Франчи. Он вас принимал лично или вы говорили с его секундантами?

— С ним самим. Он обязался предупредить господ де Буасси и де Шатогранда. Что касается оружия, времени и места, то они будут теми же.

— Чудесно… Устраивайтесь вон там и завтракайте.

Барон сел, и мы заговорили о других вещах.

После завтрака Люсьен попросил нас познакомить его с комиссаром полиции, который все опечатывал, чтобы тот представил его владельцу дома, в котором жил его брат. Он хотел провести эту ночь, отделявшую его от мести, в комнате Луи.