Блэк. Эрминия. Корсиканские братья, стр. 108
И оба вышли в полнейшей тишине.
— Ну так что, господа? — спросил Шато-Рено, когда дверь закрылась. — Я проиграл, вот и все. Завтра вечером я жду всех, кто здесь присутствует, у «Братьев Провансаль».
Он сел на один из свободных стульев и протянул свой бокал Д., который до краев его наполнил.
Однако все прекрасно понимали, отчего, несмотря на шумное веселье, Шато-Рено оставался мрачным до конца ужина.
XIV
На следующий день, или вернее в тот же день, в десять часов утра я был у дверей дома Луи де Франчи.
Поднимаясь по лестнице, я встретил двух молодых людей, которые спускались: один из них явно был светским человеком, другой, награжденный орденом Почетного Легиона, похоже, был военным, несмотря на партикулярное платье.
Я догадался, что эти два господина вышли от Луи де Франчи, и проводил их глазами до конца лестницы, затем продолжил свой путь и, подойдя к двери, позвонил.
Дверь открыл слуга, его хозяин был в кабинете.
Когда он вошел, чтобы доложить обо мне, Луи, который сидел и что-то писал, поднял голову.
— Ах, как кстати, — проговорил он, скомкав начатую записку и бросив ее в огонь, — эта записка предназначалась вам, я собирался отправить ее. Вот что, Жозеф, меня нет ни для кого.
Слуга вышел.
— Не встретились ли вам на лестнице два господина? — продолжил Луи, пододвигая кресло.
— Да, и один из них награжден.
— Да, да.
— Я догадался, что они вышли от вас.
— И вы правильно догадались.
— Они приходили от господина де Шато-Рено?
— Это его секунданты.
— Ах, черт возьми! Кажется, он принял все всерьез.
— Он и не мог поступить иначе, вы же понимаете, — ответил Луи де Франчи.
— И они приходили?…
— Просить меня послать к ним двух моих друзей, чтобы обсудить дело с ними; вот почему я подумал о вас.
— Сочту за честь вам услужить, но не могу же я поехать к ним один.
— Я попросил одного из своих друзей, барона Жиордано Мартелли прийти ко мне на завтрак. В одиннадцать часов он будет здесь. Мы позавтракаем вместе, а в полдень, сделайте одолжение, съездите к этим господам. Они обещали быть дома до трех часов. Вот их имена и адреса.
Луи передал мне две визитные карточки.
Одного звали барон Рене де Шатогранд, другого господин Адриан де Буасси.
Первый жил на улице Мира, дом 12.
Другой, тот, о ком я догадался по его награде, был лейтенантом из полка Африканских стрелков и жил на улице де Лилль, дом 29.
Я вертел в руках визитки.
— Вас что-нибудь смущает? — спросил Луи.
— Скажите мне откровенно, относитесь ли вы к этому делу серьезно. Вы же понимаете, что от этого зависит наше поведение там.
— Ну конечно! Очень серьезно! Впрочем, вы должны понимать, что я нахожусь в распоряжении господина Шато-Рено, ведь это он прислал мне своих секундантов. Я ничего не могу поделать.
— Да, конечно… но…
— Оставим это, — ответил Луи, улыбаясь.
— Но… хотелось бы знать из-за чего вы деретесь. Нельзя же безучастно наблюдать, как два человека перережут друг другу горло, не зная причину поединка. Вы прекрасно понимаете, что положение секунданта обязывает относиться к этому строже самих участников поединка.
— Тогда я в двух словах расскажу о причине этой вражды. Слушайте.
Когда я приехал в Париж, один из моих друзей, капитан второго ранга, познакомил меня со своей женой. Она была красива, молода. Ее облик произвел на меня такое глубокое впечатление, что я, боясь влюбиться, старался как можно реже пользоваться полученным разрешением бывать у них в любое время.
Мой друг обвинял меня в безразличии, и я откровенно сказал ему правду, т. е. что его жена слишком хороша, чтобы я рисковал видеть ее чаще. Он улыбнулся, взял меня за руку и настоял, чтобы я в тот же день пришел обедать к нему.
— Мой дорогой Луи, — сказал он мне за десертом, — я уезжаю через три недели в Мексику и, может быть, буду отсутствовать три месяца или шесть, а может, и дольше. Мы ведь моряки, мы знаем иногда время отправки, но никогда не знаем, когда вернемся. В мое отсутствие я оставляю на вас Эмилию. Эмилия, я вас прошу относиться к Луи де Франчи как к вашему брату.
Молодая женщина ответила мне, пожав руку.
Я был ошеломлен, не зная, что и ответить, и, должно быть, показался совсем глупым моей будущей сестре.
Три недели спустя мой друг действительно уехал.
Но за эти три недели по его настоянию я ходил к нему обедать по крайней мере раз в неделю.
Эмилия осталась со своей матерью, и нет нужды говорить, что доверие мужа сделало ее для меня недосягаемой и что, любя ее больше, чем должен любить брат, я смотрел на нее только как на сестру.
Прошло шесть месяцев.
Эмилия жила у своей матери. Уезжая, ее муж настоял, чтобы она продолжала принимать. Мой бедный друг ничего так не опасался, как прослыть ревнивым мужем. Он обожал Эмилию и полностью ей доверял.
… Итак, Эмилия продолжала принимать. Но приемы были немноголюдными, а присутствие ее матери не давало возникнуть и малейшему поводу для упреков, и поэтому никому и в голову не приходило сказать хоть слово, задевающее ее репутацию.
Но вот примерно три месяца назад появился господин де Шато-Рено.
Вы верите в предчувствие? При его появлении я вздрогнул, он не сказал мне даже слова, он вел себя в гостиной, как подобает светскому человеку, но, однако, когда он ушел, я его уже ненавидел.
Почему? Сам не знаю.
Скорее всего потому, что заметил: он явно испытывал то же чувство, что и я, когда в первый раз увидел Эмилию.
С другой стороны, мне показалось, что Эмилия приняла его с чрезмерным кокетством. Конечно, я ошибался. Но я вам говорил, что в глубине души не переставал любить Эмилию и поэтому ревновал.
На следующем приеме я не спускал глаз с де Шато-Рено. Возможно, он заметил, что я слежу за ним, и мне показалось, что, разговаривая вполголоса с Эмилией, он пытался высмеять меня.
Если бы я послушался того, что подсказывало мне сердце, то в тот же вечер нашел бы предлог и дрался с ним, но я повторял себе, что такое поведение абсурдно.
И что же — каждая пятница стала для меня отныне пыткой.
Господин де Шато-Рено — человек с утонченными манерами, всегда элегантен, настоящий светский лев; я признавал, что у него было множество преимуществ передо мной, но мне казалось, что и Эмилия приняла его лучше, чем он того заслуживает.
Вскоре я обратил внимание, что не один вижу это предпочтение Эмилии по отношению к де Шато-Рено. И это предпочтение настолько возросло и стало таким заметным, что однажды Жиордано, который, как и я, часто бывал в этом доме, заговорил об этом со мной.
Тогда я принял решение самому поговорить с Эмилией, убежденный, что она просто не задумывалась над тем, что происходит, и что я лишь открою ей глаза на ее поведение, чтобы она изменила его до того, как ее обвинят в легкомыслии.
Но к моему большому удивлению Эмилия не восприняла всерьез мои замечания, утверждая, что я сошел с ума и тот, кто разделяет мои мысли на этот счет, тоже помешался.
Я настаивал.
Тогда Эмилия ответила, что не может на меня положиться в таком деле, потому что влюбленный мужчина будет непременно несправедливым судьей.
Я был просто ошеломлен, ибо это означало, что муж рассказал ей обо всем.
С этого момента, вы понимаете, представ в роли несчастного и ревнивого обожателя, я выглядел нелепо и неприглядно. Поэтому я прекратил ходить к Эмилии.
Хотя я и перестал присутствовать на приемах у Эмилии, но оставался в курсе ее дел… Я знал не меньше, чем прежде, о том, что она делает, однако это меня совсем не радовало, потому что уже все стали замечать ухаживания де Шато-Рено за Эмилией и заговорили об этом вслух.
Я решился написать ей со всеми предосторожностями, на какие был способен. Я умолял ее именем отсутствующего мужа, который ей полностью доверяет, именем ее уже скомпрометированной чести здраво осмыслить то, что она делает. Она мне не ответила.