История Петербурга в городском анекдоте, стр. 14

Глава 3. Золотой век русской культуры

Впервые поручик Ржевский стал персонажем целой серии городских анекдотов в 1960-х гг., после выхода на экраны популярного фильма Эльдара Рязанова «Гусарская баллада», сценарием которого стала пьеса А. Гладкова «Давным-давно». Фамилия Ржевских старинная. Она упоминается в летописях еще в 1315 г., когда Ржевские были удельными князьями во Ржеве Тверской губернии.

Наряду с дворцовыми праздниками, придворными собраниями и литературно-художественными салонами, в Петербурге был еще один представительный общественный форум, где люди не только отдыхали, развлекались и, как говорится, повышали свой культурный уровень, но и встречались друг с другом, общались между собой, обменивались информацией и делились мнениями. Таким форумом был театр. Именно в Петербурге театр впервые появился, здесь он получил свое дальнейшее развитие и здесь же достиг полного и абсолютного совершенства. Роль театра в содействии более тесному общению людей между собой трудно переоценить. Вольно или невольно этому способствовало даже его внутреннее устройство. Кроме длинных коридоров и просторных фойе, где люди встречались друг с другом перед началом представления и во время антрактов, за последними театральными рядами партера было предусмотрено свободное пространство, не заставленное креслами. Его так и называли: «места за креслами». Здесь можно было свободно перемещаться не только в антрактах, но и во время спектаклей. Это предоставляло дополнительную возможность для случайных или намеренных знакомств и общения.

В дополнение к сказанному надо иметь в виду, что театр в то время был, пожалуй, единственным общедоступным местом, где одновременно находились и сосуществовали представители различных социальных и сословных кругов. Если на придворные и аристократические балы, дворцовые приемы, званые обеды или иные светские мероприятия рассылались именные приглашения, а гостями салонов были исключительно определенные заранее лица, хорошо известные и близкие хозяевам дома, то билеты на театральные спектакли распродавались достаточно свободно и были доступны практически для всех.

О том, какое огромное значение придавалось театру в Петербурге, сказано так много в художественной и мемуарной литературе, что добавить, кажется, уже нечего. Однако обратимся к фольклору.

Знаменитая певица Габриели запросила у русской императрицы пять тысяч дукатов за два месяца выступлений в Петербурге.

— Я своим фельдмаршалам плачу меньше, — запротестовала императрица.

— Отлично, Ваше Величество, — отпарировала Габриели, — пусть ваши фельдмаршалы вам и поют.

Императрица уплатила ей пять тысяч дукатов.

В 1811 году в Петербурге сгорел Большой каменный театр. Пожар был так силен, что в несколько часов уничтожил его огромное здание. Нарышкин, находившийся на пожаре, сказал встревоженному государю:

— Нет ничего более: ни лож, ни райка, ни сцены, — все один партер.

В пушкинском Петербурге посетители литературных салонов, как правило, были и завсегдатаями театральных представлений. Например, Пушкин, особенно в его послелицейский период, постоянно упоминается как в салонном, так и в театральном фольклоре.

В столице славился салон Елизаветы Михайловны Хитрово. Елизавета Михайловна была дочерью фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. С замужеством ей не везло. Она дважды выходила замуж, и дважды мужья оставляли ее вдовой. В 1819 г., после того как она вторично овдовела, Елизавета Михайловна начала вести открытый образ жизни. В ее доме на Моховой улице собирались писатели, среди которых были В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, В. А. Соллогуб, А. И. Тургенев, А. С. Пушкин и многие другие. Принимала своих друзей Елизавета Михайловна, как правило, по утрам, лежа в постели. Дальнейшие пикантные подробности личной жизни Елизаветы Михайловны мы знаем из петербургского городского фольклора.

Когда гость, допущенный в спальню, собирался, поздоровавшись с хозяйкой, сесть в кресло, Хитрово останавливала его:

— Нет, не садитесь на это кресло, это кресло Пушкина; нет, не на этот диван, это место Жуковского; нет, не на этот стул — это стул Гоголя; садитесь ко мне на кровать — это место всех.

Вскоре по выходе из Лицея Пушкин познакомился со столичным обер-полицмейстером Иваном Саввичем Горголи, с которым имел объяснение по поводу скандала в театре. Пушкин, как передают, поссорился с неким чиновником, обругав его неприличными словами.

— Ты ссоришься, Пушкин, кричишь, — выговаривал юному поэту обер-полицмейстер.

— Я дал бы и пощечину, но поостерегся, чтобы актеры не приняли это за аплодисменты, — ответил на это Пушкин.

Этот анекдот в Петербурге, видимо, был так популярен, что до нас он дошел в двух вариантах. Поскольку, как нам кажется, оба они одинаково важны, приводим и другой анекдот:

В Санкт-Петербургском театре один старик, любовник Асенковой, аплодировал ей тогда, когда она плохо играла. Пушкин, стоявший близ него, свистал. Сенатор, не узнав его, сказал:

— Мальчишка, дурак!.

Пушкин отвечал:

— Ошибка, старик! Что я не мальчишка — доказательством жена моя, которая здесь сидит в ложе; что я не дурак, я — Пушкин; а что я тебе не даю пощечины, то для того, чтоб Асенкова не подумала, что я ей аплодирую.

Директором императорских театров одно время был известный уже нам знаменитый петербургский острослов Александр Львович Нарышкин. Среди острот и анекдотов, приписываемых петербургской молвой этому остряку есть и театральные. Героем одного из них стал предшественник Нарышкина в директорском кресле князь Николай Борисович Юсупов, о татарском происхождении которого всем было хорошо известно. Впрочем, он его и сам не скрывал. Другой анекдот высмеивает П. П. Мартынова, бывшего в то время комендантом Зимнего дворца. Вспомним, какому осмеянию подвергались в фольклоре вообще все военные коменданты. Вторым персонажем этого анекдота стал немецкий драматург и романист Август Коцебу, долгое время живший в России. В Петербурге Коцебу приобрел широкую известность как автор многочисленных пьес, которые заняли не последнее место в репертуаре русских театров. Все его сочинения носили нравоучительный характер и по большей части были пошлыми и слезливыми. В театральном Петербурге их называли не иначе как «Коцебятина».

Раз в театре, во время балета, государь спросил Нарышкина, директора императорских театров, отчего он не ставит балетов со множеством всадников, какие прежде давались часто.

— Невыгодно, Ваше Величество! Предместник мой ставил такие балеты, потому что, когда лошади делались негодны для сцены, он мог их отправить на кухню… и… съесть.

На Эрмитажном театре затеяли играть известную пьесу Коцебу «Рогус Пумперникель».

— Все хорошо… — сказал кто-то. — Да как же мы во дворец осла-то поведем…

— Э, пустое дело! — ответил Нарышкин, — самым натуральным путем на комендантское крыльцо.

Одним из самых любимых театров у искушенной и избалованной петербургской публики был Александрийский. К нему относились ревниво как зрители, так и сами актеры, особенно когда дело касалось взаимоотношений с московскими актерскими труппами. А они, как известно, всегда были, мягко выражаясь, не очень ровными.

Когда в Александрийском театре готовились к предстоящим гастролям Щепкина, актер Боченков, игравший те же роли, что и Щепкин, и очень боявшийся соперничества, мрачно шутил:

— В Москве дров наломали, а к нам щепки летят.

Самым известным театральным острословом слыл в Петербурге талантливый трагик, ведущий драматический актер, любимец петербургской публики, потомственный артист Василий Андреевич Каратыгин. В городском фольклоре Каратыгин и остался-то исключительно благодаря многочисленным театральным анекдотам и байкам, главным героем которых выступал он сам.