Серебряный лебедь, стр. 24

Карета Джозефа очень медленно ехала в сторону замка. Занавески были еще задернуты. Джозеф и Сибелла сидели, прижавшись друг к другу. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза, очень утомленная первой близостью с мужчиной. Джозеф думал только о том, как засыплет ее подарками, когда она станет его женой, потому что сделка с французской компанией «Миссисипи» оказалась очень удачной и, получив свою долю, он становился обладателем еще одного огромного состояния. Когда-то давно о нем говорили, что он богаче королевы Анны, но это не соответствовало действительности. Теперь же ходили слухи о том, что его состояние равно состоянию Георга I, и на сей раз это было правдой.

Прервав такие приятные размышления, он сказал:

— Дорогая моя, в январе я должен буду уехать, чтобы привезти вам корону. Когда я вернусь, мы поженимся, и вы наденете ее в день нашей свадьбы.

Сибелла засмеялась и поцеловала Джозефа в щеку. Она ощущала приятный запах его духов и думала только об их будущем счастье, когда вдруг послышался топот копыт и дверь кареты сотряслась под громоподобными ударами.

— Господи! — воскликнул Джозеф, и в его руке неизвестно откуда появился пистолет.

Они услышали, как Черномазый спросил: «Кто здесь?» Четверка фламандских лошадей, заржав, встала на дыбы. Снова раздался стук, и Джозеф, вскочив на ноги, распахнул дверь. Приставив пистолет к самому носу нарушителя их спокойствия, он воскликнул:

— Еще одно движение, и я снесу твою чертову голову с плеч!

Но всадник прокричал в ответ:

— Не стреляйте! Это я — Мэтью Бенистер. Где Мелиор Мэри?

— Не знаю, — сердито ответил Джозеф. — Разве она не с вами на празднике?

— Мы не поладили, и она куда-то ускакала, — объяснил Мэтью.

— В таком случае, вы оказались даже глупее, чем я предполагал.

Гнев Джозефа все возрастал, а ревность и негодование усугубились мыслью о том, что мог бы увидеть Гиацинт, приди он на десять минут раньше.

— Как вы могли позволить моей племяннице уйти одной в такую ночь? Если с ней что-нибудь случится, вы будете в этом виноваты! Вот, значит, как вы платите за доброту моей сестры!

В ответ Гиацинт ударом кулака через открытую дверь повалил Джозефа на спину.

— Примите вот это!

Джозеф поднялся на ноги.

— Мэтью, Бенистер, вы никогда мне не нравились.

С этими словами он выбил Гиацинта кулаком из седла, и тот упал в снег. Но Джозеф не успокоился. Он выпрыгнул из кареты со сжатыми кулаками, ожидая, пока его противник поднимется, чтобы снова сбить его с ног.

И они вцепились друг в друга, катаясь по земле, как школьники, а на снегу красными маками расцветали пятна крови из их носов. Конец драке положил Черномазый. Спрыгнув с козел, он, такой огромный и сильный, схватил обоих за воротники, одного правой рукой, другого — левой, и швырнул их на землю в разные стороны, словно щенков.

— Достаточно, мистер Джозеф! И вы, молодой человек, успокойтесь. Мелиор Мэри ускакала в темноту, и сейчас надо ее искать.

Черномазый рывком поставил обоих на ноги.

— Ну, вы, полезайте в карету, — приказал он Мэтью. — Отпустите свою лошадь. — Он смерил противников взглядом черных глаз. — Если я услышу от вас хоть слово, а это относится и к вам, мисс, то вы вернетесь в Саттон пешком, потому что я собираюсь разыскать наследницу этого дома и не намерен без нее возвращаться.

А Джон всю ночь ходил по комнате, и, когда к утру вернулись все четверо — замерзшие, мокрые и грязные, как банда цыганских пиратов, — он был очень зол на них и не желал слушать никаких извинений и объяснений. В очень резкой форме он попросил Джозефа как можно быстрее покинуть дом и не возвращаться вплоть до дня свадьбы.

Настроение у всех было испорчено.

В феврале Елизавета, которая к тому времени была уже на шестом месяце беременности, гуляла в саду и нечаянно оступилась — не очень сильно, но этого оказалось достаточно, чтобы у нее начались преждевременные роды. Воды, которые позволяли ребенку жить в ее утробе, отошли слишком рано, и он был вынужден пробивать себе дорогу в этот мир, еще не имея достаточно сил, чтобы противостоять ему.

Роды затянулись. Елизавете шел тридцать девятый год, и у нее уже не было той силы, которой обладает молодая женщина, поэтому крошечный мальчик появился на свет только к концу третьего дня. Он прожил всего несколько минут… Его назвали Джоном Джозефом Уэстоном и похоронили по христианским обычаям. Когда маленький гробик опускали в землю, у Джона Уэстона промелькнула мысль о проклятии, лежащем на всех владельцах поместья Саттон, и о том, что его молодая и красивая дочь, столько уже пережившая из-за этого, снова стала наследницей.

Весной сошел снег, нападавший за долгую и суровую зиму; весной был день рождения Сибеллы, которая родилась под таинственным знаком Рыб.

Пословица о марте, который приходит как лев, а уходит как овечка, подтвердилась почти сразу. Теплая погода установилась быстро и неожиданно, и буйно зацвело поле нарциссов, по которому когда-то гулял Фрэнсис Уэстон с Роуз, держа на руках своего сына Генри. И Мелиор Мэри стала вставать на рассвете и ходить на реку Уэй — там, где течение было спокойным и безопасным, она училась плавать.

Девушка уходила очень рано, но ее исчезновения не оставались незамеченными. Гиацинт, спускавшийся в конюшню, едва успев одеться, обнаруживал, что Фидл — лошади Мелиор Мэри — уже нет. Однако чуть позже, когда он завтракал со всей семьей, девушка обязательно сидела за столом как ни в чем не бывало и была так аккуратно одета, словно провела перед зеркалом все время от восхода солнца. Спустя неделю после того, как он узнал о ее очередном капризе, Гиацинт решил последить за ней.

Стояло чудесное цветущее утро. Повсюду звонко и радостно щебетали птицы, и воздух был наполнен звуками и запахами весны. Но как только золотой диск солнца показывался над горизонтом, все звуки менялись. Каждое живое существо, от маленькой быстроногой лани до огромного тяжеловесного быка, одиноко пасущегося в своем лесном королевстве, поднимало голову с радостной песней. Или, во всяком случае, так казалось Гиацинту. Каждое существо пело гимн своему богу Пану, играющему для них на дудочке сладкие мотивы рассвета, который дарил им новый день, новую жизнь и чудо нового времени года.

И Мелиор Мэри была частью всего этого. Она скакала впереди него на своей большой черной лошади, просто одетая, вставив в стремена босые ноги. Серебристые волосы облаком окружали ее голову и плечи. Она была похожа на богиню.

Девушка подъехала к реке, и вошла в воду по спину лошади. Все было, как в сказке: красивое животное, девушка в белоснежных одеждах и сверкающая на солнце река. На маленьком лебедином островке, где пышно цвели дикие цветы, она спрыгнула с лошади и, сорвав несколько свежих фиалок, начала плести венок.

Сердце билось так сильно, что, должно быть, юноша сделал резкое движение, потому что Мелиор Мэри подняла глаза, увидела его, но ничего не сказала, а просто улыбнулась, когда он плыл к ней на своем коне в бурлящей воде. Добравшись до острова и спешившись, он нарвал целую охапку цветов и бросил ей на колени. Он бы всю ее обвил цветочными гирляндами!

И тогда Мелиор Мэри сделала то, от чего он чуть не задохнулся: в мгновение ока скинула рубашку и оказалась перед ним обнаженной в утренних лучах солнца. Эта девушка превосходила все понятия о человеческой красоте — она была совершенна. Она была рождена, чтобы все мужчины умирали от счастья, видя ее.

А затем двое совершили вечный ритуал весны; на темную землю пролилась кровь ее невинности, и она почувствовала боль первой близости с мужчиной. Мелиор Мэри была жертвой, принесенной божеству по имени Мэтью, и когда их обнаженные тела слились воедино, они оба растворились в щедром и прекрасном солнечном свете.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Воздух кафе Уиллз, которое располагалось в Ковент Гарден, был наполнен сотней различных запахов — заманчивых, дразнящих и приятных. Их смесь можно было безошибочно определить как аромат модного места развлечений и встреч в Лондоне.