Ускользающие тени, стр. 99

Несмотря на то, что они расставались мирно, пообещав друг другу остаться друзьями на всю жизнь, Сидония обнаружила, что ей трудно сдержать слезы. Талантливый скрипач, который ворвался в ее жизнь, подобно фейерверку, в конце концов уходил. Алексею предстояло отправиться во Францию, сняться для телевидения, дать еще два концерта и в конце концов вернуться в Россию. Это и в самом деле означался расставание – если не навсегда, то, по крайней мере, на весьма продолжительное время.

– Я буду скучать по тебе, товарищ, – произнес он, обнимая ее.

– А я – по тебе.

– После концертов на родине я уеду в Америку – Вероятно, это будет на следующий год. Мы встретимся там?

– Конечно, все будет зависеть от моего расписания, но я бы не отказалась.

– Может быть, к тому времени ты уже будешь замужем – этому я ничуть не удивлюсь.

– Кто знает, кто знает? – грустно ответила Сидония и отвернулась, чтобы он не увидел, как блестят от слез ее глаза. Ее жизнь, если рассудить, была не чем иным, как рядом встреч и расставаний: Найджел, Финнан, а вот теперь – Алексей. Испытывая острую жалость к самой себе, Сидония вытерла рукавом глаза и повернулась, чтобы еще раз взглянуть на него.

– Передай от меня привет Парижу.

– Обязательно.

– И Шанталь., . – с ее стороны намек был некрасивым, но она не смогла удержаться.

Алексей выглядел слегка смущенным.

– Да, она просила меня провести, у нее несколько дней.

– Почему бы и нет? Весь мир открыт тебе, как устрица.

– Но ты жемчужина в этом мире, – галантно возразил скрипач.

– Хитрый льстец. Ну, пора – уже объявили твой рейс.

Их расставание напомнило ей предыдущее прощание в том же аэропорту, только в тот раз она знала, что увидит его вновь, что их разлука – временное явление.

– Алексей…

– Да?

– Спасибо за все, это было чудесно.

– Спасибо тебе.

Он склонился поцеловать ее, но в этот момент обоих ослепила вспышка, и Сидония поняла, что их прощание стало достоянием нескольких фотографов. Зная, что мадам де Шенериль еще в Англии и, может быть, она увидит вечерние газеты, Сидония наградила Алексея страстным и долгим поцелуем.

«Почему бы и нет? – цинично подумала она. – Почему бы мне не воспользоваться последним случаем?»

– Я пошел, – сказал Алексей, обнимая скрипичный футляр. – Меня стали раздражать газетчики.

Обернувшись помахать ей на паспортном контроле он выглядел невыразимо печальным.

– Увидимся в Америке! – крикнул он.

– Обязательно! – ответила она, подражая ему резко повернулась и поспешила укрыться в машине подальше от журналистов и теплоты навсегда потерянного друга, перед пугающим лицом неуверенности и неизвестности.

Он уехал из города и не стремился сделать из этого тайну, а нелюбезные сплетники уже заявляли, что лорд Уильям Гордон принял твердое решение покинуть берега Англии.

«Шотландский журнал» за сентябрь 1770 года подробно писал:

— Скатертью дорога! – воскликнула Сара, прочитав статью и чувствуя, как в ней кипит ярость. – Мне будет легче дышать, если этот негодяй уберется отсюда.

Со времени расставания с ним она провела одинокий и несчастный год – Уильям ни разу не попытался проведать свою бывшую любовницу и ребенка, не предложил им моральную и финансовую поддержку! Он просто-напросто позабыл о них. Для него Сара как будто перестала существовать, и она часто думала, что отец не мог бы совершить более бессердечный поступок, чем отвернуться от своего ребенка, пренебрегая самим фактом его рождения. И вот теперь он уехал раздав свое имущество каким угодно друзьям, только не естественной наследнице.

– Ненавижу тебя, Уильям Гордон! – крикнула Сара, отшвыривая журнал. – Ты чертов недоносок, именно ты был причиной всех несчастий моей жизни! Надеюсь, когда-нибудь ты поплатишься за это. Боже мой, я постараюсь отплатить!

Ее охватила ненависть – такая сильная и неистовая, что грудь Сары как будто сдавили переполняющие се чувства. Еле дыша, она направилась к двери и прислонилась к косяку, вдыхая свежий воздух и заставляя себя успокоиться.

Наступила осень, и деревья в Гудвуд-Парке уже оделись в яркие военные мундиры по сезону. Ярко-алая, оттенка крови, листва затенялась киноварью солдатских форм, а опавшие листья добавляли в эту печальную симфонию красок оттенок шкуры гнедых коней кавалерии. Перед глазами Сары ветер подхватывал и кружил листья, и она вспомнила, как в другом парке, в другое, непостижимо далекое время, почти век назад, она вместе с детьми Фокса бегала по хрустящему ковру листьев, беспечная и беззаботная, не ведая о предстоящих печалях.

Время невозможно повернуть вспять. Она вела себя глупо и бездумно и теперь должна поплатиться за это. Медленно и устало Сара повернулась, чтобы войти в дом, но внезапный порыв заставил ее обернуться, набрать полные пригоршни листьев и подбросить их в воздух, стоя и видя, как они каскадом осыпают ее волосы и плечи.

– Поспеши, жизнь! – крикнула она кроваво-красному закату. – Дай мне быстро вынести это наказание, и пусть в конце концов меня ждет хоть что-нибудь хорошее!

Как случается после жаркого лета, листья на деревьях рано начали желтеть. Возвращаясь из Хитроу, Сидония заметила пронзительную желтизну в кронах и почувствовала приступ тоски, думая обо всем том, что принес конец очередного лета. Эти мысли, разлука с Алексеем и уверенность в том, что любовные отношения между ними окончены навсегда, привели ее в подавленное состояние, ее мысли заволокли мрачные тени. Слабо усмехаясь, она размышляла о том, что еще уготовано ей жизнью, сколько мужчин она встретит и потеряет прежде, чем наступит ее старость.

Она вошла в квартиру, зная, что в таком настроении ей необходимо либо напиться, либо начать играть, Не сомневаясь в том, что последнее будет намного полезнее для здоровья, Сидония прошла в музыкальную комнату и ударила по клавишам, погружаясь в пьесу Солера, так, как будто яростно стремилась сразиться с собственными мыслями.

Ее великое лекарство помогло, как обычно, и час спустя музыкантша еще практиковалась, едва замечая время, не видя, как сад погружается в сумерки я на небо выходит ранний, остроконечный месяц. Иронически улыбаясь тому, как ловко ей удалось справиться с депрессией, Сидония вознаградила себя стаканом вина, а потом начала пьесу Генделя, играя тихо и вяло, почти как во сне. В это время свет, вспыхнувший в верхней квартире, осветил лужайку перед ней.

Сидония замерла, внезапно затаив дыхание, а потом осторожно, почти испуганно, приоткрыла дверь в сад, вышла на середину лужайки и оглянулась на дом. В квартире на втором этаже горел свет, там кто-то двигался – она видела, как тень мелькает в гостиной.

«Это его брат, мать или кто-нибудь еще», – недоверчиво думала она.

Но потом совершенно определенно, негромко, но отчетливо до нее донеслись арии Каллас, «Пречистая дева».

– Финнан, – с облегчением сказала Сидония и заплакала по-настоящему впервые после отъезда Алексея Орлова.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Приключения всегда привлекали его, развлечения; того или иного рода стали самой сутью его жизни, и даже слепящие белые хлопья, замерзшая земля, сугробы и сосульки, скованные блестящим льдом озера не могли его остановить. Закутавшись потеплее, надвинув шляпу на глаза, герцог де Лозан выехал в путь, покинув свои апартаменты на Пикадилли, едва забрезжил рассвет, надеясь к ночи достичь Сассекса.