Дом Дверей: Второй визит, стр. 99

И когда Анжела прыгнула, Джилл заорал:

— Пять секунд!

Но остальным потребовалось на подготовку к полету и того меньше. А затем все выглядело таким, словно они опять только-только приземлились. Джилл оказался прав, и ржавчина представляла собой мелкую пыль, и потому приземление и скатывание с насыпи не угрожали жизни, а вот дальнейшее пребывание на поезде, безусловно, угрожало бы ей совершенно определенно.

Потрясенные, все шестеро растянулись там, где приземлились, и наблюдали, как обреченный поезд бумбамает на насыпи дальше по рельсам. И вот он с резким предупредительным «Ту-ту!» и последним сильно преувеличенным и отчаянным «У-у-у-у-у!» врезался в стену ржавчины! У этого поезда отсутствовал какой-либо скотосбрасыватель, и не имелось ничего, способного резко остановить или хоть как-то замедлить стремительный бросок, очертя голову, навстречу своей гибели. Он врезался в пологую кучу ржавчины, колеса его рассекали мягкое вещество, пока коробкообразный корпус не пропахал борозду, уперевшись в густую сплошную стену, а потом хвост поезда вздыбился и с силой закрутился в сторону — по счастью, на противоположную сторону насыпи, и опрокинулся. Последнее, что они на мгновение увидели, это его задние колеса и хвостовой конец...

Пока он не взорвался.

Произошло это, наверное, через минуту, а может, через девяносто секунд. В любом случае, команде хватило времени, чтобы собраться со своими мыслями. А ржавчервям по другую сторону насыпи его хватило для сползания на пир.

Струйки ржавчины гейзерами взвились в небо, а со стороны обреченного поезда продолжало раздаваться затихающее, бум-бамное лязганье. А Джилл огласил запыхавшимся шепотом свежее мнение:

— Думаю, что эти поезда сделаны с расчетом на самоуничтожение. Я теперь видел это уже дважды: в тот первый раз, когда был здесь с Анжелой и Джеком, а также то зрелищное самоубийство в машинном городе.

Мне кажется, что когда они... ну, когда они подъезжают к концу линии, то кончают с собой. А это означает, что нам и правда следует убираться отсюда куда подальше.

Он показал в сторону гнезд ржавчервей, через пустыню со множеством дюн, по одну сторону крутыми, а по другую — пологими, словно набегающие на берег волны. Но только он опустил указующую руку, как по другую сторону насыпи грянул страшный взрыв.

Все пригнулись и прикрыли головы. Это было естественной реакцией, и разумной. Когда стена насыпи затряслась и вызвала обвал мягкой ржавчины, в небо взметнулись металлические обломки всех форм и размеров и туча ржавчины, извергающая из себя огонь и клубы черного дыма.

Градом посыпались куски двигателя, поршни, колесо и разные придатки, о назначении которых спутники могли лишь строить догадки и которые продолжали дергаться и биться в конвульсиях. Но самоубийство поезда оказалось не совсем напрасным; отнюдь не напрасным, так как механизм прихватил с собой на тот свет нескольких ржавчервей. Плавно изогнутые, серо-металлического цвета сегменты футов пяти шириной и восьми длиной осыпались, трепеща в воздухе, словно листья, подскакивая и отлетая при ударе оземь. Наружные панцири, или кожа, ржавчервей.

Одна деталь упала неподалеку от Джилла; тот дождался, пока перестанет сыпаться остальной утиль, побрел, с трудом волоча ноги, по ржавчине к этому изогнутому сегменту и потянул его на себя. Легкий, как алюминий, тот скользил по ржавчине, словно лыжа по льду! Идеальный материал для кожи прокладывающей ходы в ржавчине твари-машины. А также — идеальный для целей Джилла.

— Все целы? — спросил он, а за насыпью возобновилось движение, и гейзеры, как и раньше, стали взвиваться в небо. — Тогда двинулись. И Фред, Джордж — хватайте себе по одной из таких кож.

Они с Анжелой втащили свою серо-металлическую пластину на гребень первой дюны и съехали на ней, как на салазках, вместе с Барни и Кину Суном по длинному пологому склону. А Миранда, Джордж и Фред съехали сразу же за ними.

Когда они втащили свои сегменты кожи по крутому склону второй дюны, Миранда сказала:

— Ладно, Спенсер, я знаю, что мне следовало читать твой доклад повнимательнее, но все равно объясни мне: сколько еще пройдет времени, прежде чем те ржавчерви покончат с поездом?

— О, металла там уйма, — ответил Джилл. — Так что незачем тревожиться из-за происходящего по ту сторону насыпи.

— Но по эту сторону? — она просто не могла уловить намек.

Он вытер со лба пот и ржавчину и кивнул:

— Те твари выводятся в этих гнездах. То есть именно там-то они и создают новых червей, как раз к гнездам-то мы и направляемся. К тому, которое не гнездо, а дом, Дом Дверей.

Они добрались до гребня ржавдюны; и Джилл показал на три огромных строения, ближайшее стояло, может быть, в полумиле от них.

— Вон тот, — сказал он.

Сцена перед ними предстала причудливая и потусторонняя. Шарикоподшипниковое солнце наполовину пропало за дальним горизонтом, но его меркнущий свет все еще озарял фантастические термитники ржавчервей. За Домом Дверей высились, словно горы, гнезда высотой в две тысячи футов, а то и гораздо больше. Ржавчерви сновали взад-вперед вокруг своих баз, окутанных пылевыми бурями, извержениями ржавчины. Термитники пронзали туннели и вертикальные ходы, словно сыр голландский, до самых шпилей. Черви проявляли активность не только снаружи, но и внутри своих гнезд. Они ползали между мириадами входов, словно осы вокруг кучи гнилых яблок.

Но, что касается третьего, ближайшего к ним «гнезда»... размерами и формой оно, в общем-то, мало отличалось от других, но имело совершенно иное назначение.

Из его основания, словно спицы, расходились веером ржаво-красные пандусы, и на верхней площадке каждого, в глубине сводчатых, похожих на пещеры ниш...

— Двери! — воскликнули чуть ли не в один голос Миранда Марш, Джордж Уэйт и Фред Стэннерсли.

— Да, и притом — очень много, — ответил Джилл, а затем испытал на миг ощущение... чего? Дежа вю? Но нет, он действительно уже говорил или думал однажды то же самое. В прошлый раз все вышло, как надо. Он надеялся, что они и снова преуспеют...

Глава тридцать седьмая

Сит-ггуддн смеялся, трясясь от инопланетного эквивалента смеха, при виде созданных компьютером визуальных эффектов: Сит-Баннермен, занимающийся брутальным сексом с охотно предающейся этому акту вымышленной Мирандой Марш. И смеялся, глядя на Джека Тарнболла, который, по мнению Сита, был совершенно бессилен что-либо предпринять.

Картинка на обзорных экранах представлялась ему отталкивающей, но компьютерное секс-шоу приковало большую часть его внимания. Мысль о том, что обернись дело по-иному, возможно, он сам бы управлял конструкцией, как этот наделенный фантастическим оборудованием Баннермен на экранах, и при иных обстоятельствах он устраивал бы подобное представление с настоящей самкой, делая себя самого инструментом грядущего помешательства Тарнболла... Такая мысль завораживала Сита. До такой степени, что он почти не обращал внимания на происходящее в синтезированном «Альт Дойчехаузе» тысяча девятьсот семидесятого года. А мог бы и обратить! Хотя бы на то, что события развивались не совсем так, как предусматривалось.

— А Тарнболл...

Вплоть до порно-шоу с участием Сита-Баннермена и Миранды Марш программа разворачивалась примерно так, как и предвидел рослый спецагент. Прямо со слова «поехали» он более или менее понимал, почему оказался здесь, в берлинском районе Шарлоттенберг, который хорошо изучил ранее, когда был совсем молодым солдатом: он попал сюда «только выпить пива». В его личном кошмаре представилась «возможность» вернуться к пагубному пристрастию и снова изменить своей столь часто провозглашаемой решимости покончить с пьянством.

А какое место подходит лучше? Если бы требовались доказательства, подтверждающие подозрения спецагента, то вполне достаточно барменши, завалившей его бесплатным пивом. Уж такого-то определенно не могло случиться в том Берлине, который он когда-то знал.