Первобытный зверь, стр. 5

— Неудивительно, — заявил Руф одному из репортеров, — что Буйный Келли подумал, не рухнула ли на него крыша.

Когда и Чэб Коллинз был выбит из строя на двенадцатой секунде первого раунда — а бокс был назначен на пятнадцать раундов, — Стьюбенер решил поговорить с Пэтом.

— Вы знаете, как вас теперь называют? — спросил он.

Пэт отрицательно покачал головой.

— Глэндон — с первого удара.

Пэт вежливо улыбнулся. Ему было малоинтересно, как его называют. Прежде чем вернуться в свои любимые горы, ему необходимо было выполнить определенное задание. Он равнодушно выполнял его — вот и все.

— Так не годится, — продолжал импресарио, сопровождая свои слова зловещим покачиванием головы. — Так быстро выводить своих противников из строя нельзя. Вы должны предоставить им больше времени.

— Я приехал сюда, чтобы состязаться, не правда ли? — удивленно спросил Пэт.

Стьюбенер снова покачал головой.

— Дело вот в чем, Пэт. Вам в боксе приходится быть благородным и великодушным. Не подводите остальных боксеров. Наконец, это нехорошо по отношению к публике. Она за свои деньги хочет получить интересное зрелище. Да затем никто не захочет с вами бороться. Вы их всех запугаете. Как хотите вы, чтобы люди шли смотреть на десятисекундный бой? Подумайте: стали бы вы платить доллар или пять долларов, чтобы посмотреть на десятисекундный матч?

Доводы Стьюбенера убедили Пэта, и он обещал давать публике оплаченное ею зрелище; при этом он заявил, что лично он предпочел бы ловить рыбу, чем смотреть на матч хотя бы в сто раундов.

Пока что Пэту не удавалось занять никакого места в мире боксеров. Местные любители бокса смеялись при упоминании его имени. Оно вызывало в их памяти забавные эпизоды его выступлений и замечание Келли о крыше. Никто из них не знал, как Пэт боксирует. Им были неизвестны его дыхание, его выдержка и сила и умение сопротивляться сильному противнику в продолжительном бою. Он пока доказал лишь умение пользоваться «пэнчем» [2] и отвратительную склонность к «флюку» [3].

Итак, четвертый матч был устроен с Петэ Соссо, португальцем из Бутчертоуна. Соссо был известен только своими ловкими приемами и штуками, какие он выкидывал на арене. Пэту не пришлось тренироваться перед боем. Вместо того он совершил короткое и печальное путешествие в горы и похоронил своего отца. Старый Пэт знал состояние своего здоровья и свое сердце — оно внезапно остановилось.

Молодой Пэт вернулся в Сан-Франциско перед самым матчем и сразу сменил свой дорожный костюм на костюм боксера, но зрителям все же пришлось прождать его минут десять.

— Помните, дайте ему возможность посостязаться, — предупредил Стьюбенер, пока Пэт пролезал под канатом. — Играйте с ним, но играйте серьезно. Дайте ему продержаться раундов десять или двенадцать, а затем уже выводите из строя.

Пэт старался выполнить эти указания, хотя ему очень легко было сразу покончить с Соссе. Гораздо труднее было выдерживать все атаки увертливого португальца и отражать их, не причиняя ему в то же время вреда. Зрелище было очень красивое, и публика была в восторге. Ураганные атаки Соссо, его яростные финты, отступления и нападения требовали большого искусства со стороны Пэта, но все же и ему пришлось слегка пострадать от них.

В перерывах Стьюбенер хвалил его, и все сошло бы гладко, если бы Соссо на четвертом раунде не разыграл бы свой самый эффектный трюк. В одной из схваток Пэт нанес удар в челюсть Соссо, и, к его удивлению, последний опустил руки и, шатаясь, откинулся назад: глаза его блуждали, и ноги подгибались, как у основательно накачавшегося пьяницы. Пэт ничего не понимал. Этот удар не был «нокаутом», а между тем противник его готов был упасть на пол. Пэт тоже опустил руки и удивленно разглядывал шатающегося противника. Соссо откачнулся назад, чуть не упал, затем овладел собой, но снова закачался и как-то боком, слепо ткнулся вперед.

И тут Пэт, в первый и в последний раз за свою карьеру боксера, сплоховал. Он отошел в сторону, чтобы дать падающему с ног противнику пройти. Все еще пошатываясь, Соссо внезапно сделал выпад правой рукой. Удар пришелся Пэту прямо по челюсти с такой силой, что затрещали зубы. Публика разразилась криками восторга. Но Пэт их не слыхал. Он видел перед собой лишь Соссо и его вызывающую усмешку — куда только девалась его слабость. Место, куда пришелся удар, сильно болело, но Пэта гораздо больше оскорблял подвох противника. Ярость, клокотавшая некогда в его отце, поднялась в нем. Он тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя боль удара, и выпрямился перед противником. Все это произошло в следующий миг. Соссо попытался сделать финту, Пэт левой рукой нанес удар в солнечное сплетение, а правой одновременно ударил в челюсть. Последний удар настиг рот Соссо еще до того, как он без памяти упал на пол. Доктора с полчаса провозились над ним, чтобы привести его в чувство. На рот пришлось наложить одиннадцать швов, а затем его отправили домой в санитарной карете.

— Мне очень жаль, что так случилось, — сказал Пэт Стьюбенеру. — Боюсь, что я плохо владел собой. Я буду за собой следить на арене. Отец всегда предостерегал меня. Он говорил, что несдержанность заставила его проиграть немало матчей. Я не знал, что я так легко теряю над собой власть, но теперь, когда я это знаю, я сумею держать себя в руках.

И Стьюбенер верил ему. Он дошел до того, что верил своему питомцу на слово.

— Вам нечего волноваться, — сказал он. — Вы ведь всегда являетесь хозяином положения на арене.

— Да, в любую секунду и на любом расстоянии, — подтвердил Пэт.

— И вы можете вывести противника из строя в любую минуту, когда только захотите?

— Да, конечно, могу. Я бы не хотел хвастать. Но это, очевидно, врожденная способность. Глаз всегда показывает мне слабое место противника, я умею использовать его, а чувство времени и расстояния — моя вторая натура. Отец говорил, что это дар свыше, а я думал, что он мне льстит. Теперь, когда я попробовал драться с этими боксерами, я вижу, что он был прав. Он говорил, что у меня мозг и мускулы работают в правильном соотношении.

— В любую секунду и на любом расстоянии? — задумчиво повторил импресарио.

Пэт утвердительно кивнул головой, и Стьюбенер, доверявший ему безусловно, увидел перед собой столь блестящие перспективы, что они могли бы вызвать из могилы Старого Пэта.

— Ладно, не забывайте: мы обязаны доставлять публике за ее деньги интересное зрелище, — сказал Сэм. — Мы с вами будем решать, сколько раундов продлится матч. Следующее состязание у вас будет с Летучим Голландцем. Предположим, что вы продержите его все пятнадцать раундов и выбьете только на последнем. Тогда вы покажете по-настоящему, как вы умеете боксировать.

— Ладно, Сэм, — гласил ответ.

— Это будет для вас испытанием, — предупредил его Стьюбенер. — Вам, может, не удастся выбить его на последнем раунде.

— Слушайте хорошенько! — Пэт остановился, чтобы придать вес своему обещанию, а затем взял в руки томик стихов Лонгфелло [4].— Если я его не выбью, то никогда больше не стану читать стихов, а это кое-что да значит для меня.

— Да, конечно! — торжествующе воскликнул импресарио. — Хотя я никак не могу понять, зачем вам вся эта ерунда нужна.

Пэт вздохнул, но ничего не ответил. За всю свою жизнь он видел лишь одного человека, интересовавшегося поэзией, и это была как раз та рыжая учительница, от которой он искал спасения в лесах.

Глава V

— Куда это вы? — удивленно спросил Стьюбенер, глядя на часы.

Пэт, положив руку на ручку двери, остановился и повернулся к нему.

— В Академию наук, — сказал он. — Сегодня вечером один профессор прочтет лекцию о Броунинге, а Броунинга без посторонней помощи понимать очень трудно. По временам мне кажется, что мне следовало бы посещать какие-нибудь вечерние курсы.

вернуться

2

Удар сжатым кулаком.

вернуться

3

Случайный, счастливый удар.

вернуться

4

Лонгфелло (1807–1882) — знаменитый американский поэт, перенесший английский идиллический романтизм на американскую почву. Его созерцательная поэзия — одна из форм «ухода от жизни» мелкобуржуазной американской интеллигенции 30—40-х годов (в переломный момент начала развития промышленного капитала).