День пламенеет, стр. 70

Эта работа их не утомляла. В сущности, это и не было работой. Время от времени они мимоходом помогали природе. Цветы и кусты росли сами по себе, их присутствие не насиловало природных условий. Ни он, ни она не пытались сажать цветок или куст, которому расти здесь не полагалось. И они не защищали их от врагов. Лошади, жеребята, коровы и телята бегали среди них по пастбищу, и каждому цветку или кусту грозила опасность. Но скот не причинял заметных повреждений, так как его было мало, а ранчо — велико. С другой стороны, Пламенный мог бы пускать на пастбище несколько лошадей, зарабатывая по полдоллара с каждой в месяц. Но он не захотел этого сделать, ибо они опустошили бы пастбище.

Фергюсон явился на праздник, устроенный по поводу окончания постройки большого каменного камина.

Пламенный не раз ездил через долину совещаться с ним о работе, и он был единственным посторонним, присутствовавшим при священном обряде первой растопки. Удалив перегородку, Пламенный превратил две комнаты в одну; это была их большая жилая комната, где были расставлены сокровища Диди — ее книги, картины и фотографии, ее рояль и Венера. К ее звериным шкурам уже прибавились шкуры оленя, койота и горного льва, убитых Пламенным. Он сам их выдубил, медленно и старательно, по методу пограничников.

Он протянул Диди спички; она чиркнула и зажгла огонь. Сухое дерево манзаниты затрещало под языками пламени, потом огонь стал лизать кору больших поленьев. Диди жалась к своему мужу, и все трое стояли и смотрели напряженно, затаив дыхание.

С сияющим лицом, протягивая руку к камину, Фергюсон изрек приговор:

— Тянет! Клянусь небом, тянет! — воскликнул он.

Он восторженно пожал руку Пламенному, а тот с неменьшим жаром ответил на пожатие и, наклонившись, поцеловал Диди в губы. Они так же радовались успеху, как радуется полководец крупной победе. На глазах Фергюсона показалась подозрительная влага, когда женщина еще теснее прижалась к мужчине, достигшему этой победы. Внезапно Пламенный схватил ее за руки и бросился к роялю, крича:

— Идем, Диди! «Славу» играй! «Славу»!

Загремели ликующие звуки «Двенадцатой Мессы» [20], а пламя в камине вздымалось вверх.

Глава XXVI

Пламенный не зарекался пить, хотя уже много месяцев не прикасался к спиртному — с того самого дня, когда решил обанкротиться. Вскоре он доказал, что у него хватает воли выпить один стаканчик и не потребовать второго. С другой стороны, с переездом в деревню исчезла и тяга к вину, он даже забыл о его существовании. Однако он и не страшился его, и когда случайно бывал в городе и получал приглашение трактирщика, отвечал:

— Ладно, сынок. Выпью стаканчик, если это вам доставит удовольствие. Дайте мне виски.

Но все-таки выпивка не порождала стремления ее повторить. Она не производила никакого впечатления. Он был слишком крепок и силен, чтобы поддаться действию одной рюмки. Как некогда он Предсказывал Диди — Пламенный-финансист скоропостижно скончался на ранчо, а его место занял его младший брат — Пламенный с Аляски. Ожирение исчезло, и к нему вернулась прежняя индейская сухощавость и гибкость мускулов. Так же точно появились и былые впадины на щеках, а для него они были показателем великолепного физического состояния. Он стал признанным силачом в долине Сонома, среди дюжих фермеров, был совершенно неутомим и бил каждого по поднятию тяжестей. И каждый год он праздновал свое рождение по старомодному обычаю пограничников, приглашая все население долины к себе на ранчо, где он боролся с ними и каждого клал на лопатки. И добрая часть местных жителей отзывалась на его приглашение, приводила жен и детей и пировала весь день.

Вначале, когда была нужда в наличных деньгах, он следовал примеру Фергюсона и нанимался на поденную работу; но вскоре он нашел вид работы, который больше удовлетворял и возбуждал его и оставлял больше свободного времени для Диди, ранчо и постоянных прогулок по холмам. Вызванный в шутку кузнецом, он попробовал объездить неисправимого жеребчика и добился такого успеха, что завоевал себе блестящую репутацию. И скоро он мог зарабатывать сколько угодно денег, занимаясь этой приятной для него работой.

Один сахарный король, у которого был в Калиенте, на расстоянии трех миль от ранчо, конский завод и конюшни, присылал за ним всякий раз, когда была нужда, а к концу года предложил ему заведование конюшнями. Но Пламенный улыбнулся и покачал головой.

Он даже отказывался объезжать всех приводимых к нему лошадей. «Я не собираюсь умирать от переутомления», — уверял он Диди и только тогда принимал работу, когда нуждался в деньгах. Затем он отгородил на пастбище маленький участок, куда время от времени принимал для выучки некоторых неисправимых.

— У меня — ты и ранчо, — говорил он жене, — я охотнее поеду с тобой на гору Худ, чем заработаю сорок долларов. Человек не может купить за сорок долларов заход солнца, любящую жену и холодную ключевую воду; сорок миллионов не могут вернуть мне того дня, когда я не ездил с тобой на гору Худ.

Жизнь он вел здоровую и простую. Рано укладываясь в постель, он спал как младенец и поднимался на рассвете. Всегда у него была работа, но он не переутомлялся. Тем не менее бывали дни, когда он и Диди, ложась спать, признавались друг другу, что устали, проехав верхом семьдесят-восемьдесят миль. Иногда, если ему удавалось отложить маленькую сумму денег и погода благоприятствовала, они седлали своих лошадей, навьючивали на них сзади мешки и, поднявшись на холмистый склон, спускались в другую долину. С наступлением ночи они останавливались на первой подходящей ферме или в деревне, а наутро отправлялись дальше, без всякого определенного плана, просто ехали вперед, день за днем, пока деньги не подходили к концу и они не бывали вынуждены возвращаться. Такие поездки они растягивали на неделю и на две, а один раз пропутешествовали целых три недели. Они даже строили грандиозные планы поехать как-нибудь верхом, когда их дела будут особенно хороши, в Восточный Орегон, где жил мальчиком Пламенный, а по дороге остановиться в Сискайю, где прошло детство Диди. И они не переставали предвкушать ту радость, какую даст им это грандиозное путешествие.

Однажды, когда они остановились у почтовой конторы Глен Эллен, чтобы отправить письмо, их окликнул кузнец:

— Послушайте, Пламенный, — сказал он, — молодой человек, по имени Слоссон, посылает вам поклон. Он проехал здесь на автомобиле по дороге в Санта Роса. Он хотел узнать, не живете ли вы здесь поблизости, но его компания спешила. Он послал вам поклон и просил передать, что послушался вашего совета и по-прежнему побивает все рекорды.

Пламенный уж давно рассказал Диди об этом инциденте.

— Слоссон? — размышлял он. — Слоссон? Должно быть, это тот самый метатель диска. Этот молодой бездельник два раза опустил мою руку. — Он неожиданно повернулся к Диди. — Послушай, до Санта Роса только двенадцать миль, а лошади не устали…

Она угадала, что было у него на уме, — блестящие глаза и сконфуженная мальчишеская улыбка говорили достаточно ясно. Засмеялась и кивнула в знак согласия.

— Мы поедем через долину Беннет, — сказал он. — Это ближайший путь.

В Санта Роса уже нетрудно было найти Слоссона. Он и его компания остановились в отеле Оберлин. Пламенный встретил молодого человека в конторе.

— Послушайте, сынок, — объявил Пламенный, представив ему Диди. — Я приехал проделать еще раз пробу с руками. Здесь самое подходящее место.

Слоссон улыбнулся и принял вызов. Оба стали друг против друга, опершись локтями о прилавок и сцепив руки. Рука Слоссона быстро подалась назад и опустилась.

— Вы — первый человек, которому удалось это сделать, — сказал он. — Попробуем еще.

— Ладно, — ответил Пламенный. — И не забывайте, сынок, что и вы — первый, кто опустил мою руку. Вот почему я гнался за вами сегодня.

Снова их руки сцепились, и снова рука Слоссона была опущена. Это был широкоплечий, мускулистый юный гигант, по крайней мере на полголовы выше Пламенного; он был искренне огорчен и еще раз попросил реванша. На этот раз он напряг все силы, секунду исход казался сомнительным. С покрасневшим лицом и стиснутыми зубами он встретил натиск противника, потом напрягшиеся мускулы изменили ему. Он выдохнул воздух, сдался, рука вяло упала вниз.