Американские рассказы и повести в жанре "ужаса" 20-50 годов, стр. 4

Вард сразу понял, что обнаружил неизвестного прапрадеда. Открытие взволновало его вдвойне, потому что ему уже приходилось слышать кое-что о Карвене и находить среди старых текстов неясные намеки, относящиеся к этой загадочной личности, о которой почти не сохранилось доступных сведений; отдельные документы обнаружены лишь недавно. Создавалось впечатление, что существовал какой-то заговор, имевший целью полностью изгнать из памяти жителей города имя Карвена. Но дошедшие до нас устные свидетельства и сохранившиеся бумаги казались настолько странными и даже пугающими, что невольно будили желание разобраться, что на самом деле так упорно пытались вычеркнуть из своих анналов и предать вечному забвению составители городских хроник колониальных времен — надо полагать, у них имелись достаточно веские причины.

До своего открытия Чарльз относился к Карвену с чисто романтическим интересом; но выяснив, что состоит в родстве с таинственным субъектом, само существование которого хотели утаить, он начал систематические поиски, буквально выкапывая все, что связано с этим человеком. В своем лихорадочном стремлении узнать как можно больше об отдаленном предке, Чарльз преуспел больше, чем даже надеялся, ибо в старых письмах, дневниках, мемуарах, так и оставшихся в рукописи, найденных им на затянутых густой паутиной чердаках древних домов Провиденса и в других местах, содержалось множество сведений, которые в то время не сочли настолько важными, чтобы скрыть их. Дополнительный свет пролили важные документы из такого далекого от Провиденса города, как Нью-Йорк, где в музее Френсис Таверн на Лонг-Айленде хранилась переписка колониального периода. Но решающей находкой, которая по мнению доктора Виллета послужила главной причиной перерождения Чарльза Варда, стали бумаги, обнаруженные в августе 1919 года за облицовкой полуразрушенного дома в Олни Корт. Именно они открыли перед ним путь к черной бездне глубочайшего падения.

Глава II. ПРЕДЫСТОРИЯ И КОШМАРЫ

1.

Если верить передаваемым изустно и изложенным на бумаге легендам, Джозеф Карвен был поразительным, загадочным и внушающим неясный ужас субъектом. Он бежал в Провиденс, — всемирное пристанище всего необычного, свободолюбивого и протестующего, — из Салема в начале великого избиения ведьм, опасаясь, что его осудят как колдуна из-за пристрастия к одиночеству и странных химических или алхимических опытов. Этого человека лет тридцати с довольно невыразительной внешностью очень скоро сочли достойным стать полноправным гражданином города, и он купил участок для строительства в начале Олни Стрит, к северу от особняка Грегори Декстера. Дом был возведен на холме Стемперс к западу от Таун Стрит, в месте, которое позже назвали Олни-Корт, а в 1761 году его хозяин переселился в большой соседний особняк, который стоит до сих пор.

Первая странность Джозефа Карвена заключалась в том, что он как будто не старел и всегда выглядел так же, как во время своего приезда в Провиденс. Он снаряжал корабли, приобрел верфи близь Майл-Энд-Коу, принимал участие в организации перестройки Большого Моста в 1713 году и церкви Конгрегации на холме, и неизменно казался человеком неопределенного возраста, но никак не старше тридцати — тридцати пяти. Спустя несколько десятков лет после того, как он прибыл в Провиденс, это странное явление заметили все; Карвен объяснял его тем, что предки его отличались крепким здоровьем, а сам он предпочитает обходиться без излишеств, благодаря чему хорошо сохранился. Горожане не могли взять в толк, как согласуются слова о простой жизни с постоянными ночными путешествиями купца, никого не посвящавшего в свои тайны, а также с тем, что в окнах его целую ночь виднелся странный свет, и называли совсем другие причины вечной молодости и долгой жизни соседа. Многие считали, что истинная разгадка кроется в химических опытах, постоянном смешивании и выпаривании разнообразных веществ. Поговаривали о каких-то непонятных субстанциях, которые он привозил на своих кораблях из Лондона и островов Вест-Индии, выписывал из Ньюпорта, Бостона и Нью-Йорка; когда же приехавший из Рехобота старый доктор Джейбз Бовен открыл напротив Большого Моста аптеку под вывеской «Единорог и Ступка», начались бесконечные разговоры о разных зельях, кислотах и металлах, которые там покупал и заказывал молчаливый отшельник.

Полагая, что Карвен обладает особыми, доступными лишь ему одному медицинскими познаниями, множество страдавших разными болезнями горожан обращались к нему за помощью. Но хотя он поощрял, правда не особенно горячо, подобные просьбы, и всегда вручал страждущим декокты необычного цвета, говорили, что его советы и снадобья никому не принесли ощутимой пользы. Когда же прошло более полувека с тех пор, как Карвен поселился в Провиденсе, а между тем его лицо и весь внешний вид свидетельствовали, что он постарел самое большее лет на пять, по городу поползли зловещие слухи; теперь уже соседи радовались, что этот странный человек ни с кем не общается, предпочитая одиночество.

В частных письмах и дневниках того времени называется множество иных причин, из-за которых Карвену дивились, боялись его и наконец стали избегать как чумы. Известно было пристрастие купца к посещению кладбищ, где его не раз замечали в разное время суток, при различных обстоятельствах, однако ни один из свидетелей не смог обвинить его в каком-нибудь святотатственном деянии. Он владел фермой на Потуксет-Роуд, где обыкновенно проводил лето и куда, по рассказам очевидцев, часто направлялся верхом в жаркий полдень или самое глухое время ночи. Там его единственными слугами и работниками оставалась супружеская чета индейцев из племени наррангансетт — муж немой, покрытый какими-то странными шрамами, а жена неимоверно уродливая, возможно из-за примеси негритянской крови. В пристройке помещалась лаборатория, где производились химические опыты. Любопытные возчики и рассыльные, которые доставляли на ферму бутыли и флаконы, мешки и ящики, внося их через низенькие задние двери, потом рассказывали о фантастических плоских стеклянных сосудах, тиглях для плавки металлов, перегонных кубах и жарко пылающих печах, которые видели в низкой комнате, где вдоль стен протянулись полки; снизив голос до шепота, они пророчествовали, что молчаливый «химик» (они хотели сказать «алхимик») скоро обязательно найдет философский камень.

Ближайшие соседи Карвена, Феннеры, жившие за четверть мили от фермы, рассказывали еще более удивительные вещи о странных звуках, которые по их утверждениям доносились по ночам из сельского дома этого странного человека. Отчетливо слышались пронзительные вопли и какой-то сдавленный вой, говорили они; им казалось подозрительным, что на ферму по разным дорогам доставлялось огромное количество всякой еды и одежды: трудно вообразить, чтобы одинокий пожилой джентльмен и пара слуг могли съесть такое количество мяса и хлеба и износить столько прочного шерстяного платья. Каждую неделю появлялись новые припасы, а с фермы Кингстауна гнали целые стада скота. Тяжелое чувство внушало также большое каменное здание во дворе фермы, у которого вместо окон прорезаны узкие бойницы.

Бездельники, день и ночь шатающиеся по Большому Мосту, могли рассказать много любопытного о городском жилище Карвена, расположенном в Олни-Корт: не столько о красивом новом особняке, построенном в 1761 году, когда владельцу должно было исполниться сто лет, сколько о его первом обиталище, низеньком, со старинной мансардой, чердаком без окон, стенами, обшитыми тесом; Карвен со странной настойчивостью проследил, чтобы все до единого бревна и доски, оставшиеся после сноса, сожгли. Да, в сравнении с фермой дом казался не таким уж загадочным и мрачным местом, но негаснущий свет в окнах в самое необычное время, несокрушимое молчание единственной прислуги — двух чернокожих, вывезенных неведомо откуда, ужасное неразборчивое бормотание невероятно старого француза-домоправителя, ни с чем не сообразное количество пищи, доставлявшееся в дом, где по свидетельству очевидцев проживало только четыре человека, странные внушавшие страх голоса, которые вели приглушенные споры в самое неподходящее время, — все вышеперечисленное, вместе со слухами, ходившими о ферме в Потуксете, принесло ему недобрую славу.