Будь моим мужем, стр. 30

– Послушайте, – Тэсса вдруг захлопнула книгу и решительно протянула ему, – она ваша. Я и не собиралась ее покупать. Только просматривала.

– Да? В самом деле? Я вовсе не хочу подталкивать вас к этому. Наверное, я был несколько грубоват в самом начале. Прошу простить меня. – Казалось, он сам был удивлен своими словами. – Да, – решительно повторил Чарльз, – прошу прощения.

– Могу только догадываться, что вы просто не привыкли к тому, чтобы вас заставляли ждать. Ничего особенного в этом я не вижу, – усмехнулась Тэсса.

– А вы, похоже, просто не привыкли к тому, что вас торопят. Ничего особенного в этом я тоже не вижу, – с улыбкой ответил он ей в тон.

Оба замолчали, испытывая странное ощущение. Только что они фактически сообщили друг другу, что очень похожи между собой, заметив, что у обоих высоко развито чувство собственного достоинства.

– Почему-то мне кажется, что вы творческая личность?

Он склонил голову набок, глядя на нее с любопытством и ожиданием.

– Потому что это так и есть.

– Вы художник?

– Опять угадали.

– Что же именно вы пишете? Ну-у, я хочу сказать, в каком стиле?

Протянув руку, он снял с полки иллюстрированный альбом под названием «Живопись Чарльза Форда» и протянул ей.

– Тут некоторые мои картины. Вообще-то книга издана довольно давно и уже разошлась, они просто держат ее здесь, потому что считают меня хорошим клиентом. Вероятно, это самый простой способ ответить на ваш вопрос.

Тэсса взяла книгу, испытывая любопытство и странное волнение.

Картины его были хороши, очень хороши. Главным образом – портреты индейцев. Одни – в пышных, украшенных перьями головных уборах и традиционных национальных нарядах, другие – в простой повседневной одежде. Но их лица – гордые и невозмутимые – несли на себе отпечаток принадлежности к своим величественным предкам. Мастерство художника, его самобытный талант угадывались даже на этих глянцевых репродукциях. Тэсса представила себе, какое сильное впечатление производили оригиналы.

Она подняла на него взгляд, ее глаза светились неподдельным интересом к новому знакомому.

– Мне кажется, вы любите этот народ и пустыню. Вы словно бы один из них. Только человек, проникший в их мир, мог отразить его так ярко на холсте. Почетный индеец, вот кто вы на самом деле, Чарльз Форд!

Он громко рассмеялся, откинув назад голову. Белые зубы ярко сверкнули на смуглом лице.

– Да, пожалуй, так оно и есть.

Тэсса улыбнулась в ответ.

– Мне это очень знакомо. В Шотландии, где я родилась, на территории поместья жили люди, чьи предки работали там с незапамятных времен. Я любила бывать среди них. Они столько знали о тех краях, о его природе и истории такого, чего не найти ни в каких энциклопедиях. Эти люди прирожденные рыболовы и охотники, а погоду они умеют предсказывать по ветру. Образования у них не было, но зато была извечная мудрость. Пришли англичане, поработили их, правили ими, но все они и гроша ломаного не стоили по сравнению с коренным населением. Они были всего лишь иностранцами, всего лишь завоевателями. Местное население не покинуло свои края, потому что уйти отсюда означало бы утратить какую-то часть самих себя, а эти люди были частью родной природы.

Она вдруг увидела, что взгляд его стал суровым.

– Почему же вы уехали оттуда? – спросил он наконец.

– Влюбилась.

– А-а, любовь… Кое-что о ней знаю и я.

Тэсса ничего не сказала. Чутье подсказывало ей, что он готов поделиться с ней чем-то серьезным, и это же чутье говорило ей, как трудно ему решиться на это.

Чарльз помолчал и вместо признания в чем-то личном сделал неожиданное предложение:

– Я как раз шел на выставку Франца Клайна в Гуггенхейм [12] и заглянул сюда. Предлагаю вам присоединиться. Я не стал бы приглашать вас, но, по-моему, вы из тех людей, кто легко может сказать: «Нет, благодарю вас».

– Да, благодарю вас, – ответила ему Тэсса.

17

– Со стороны кажется, что написать это было легко, – сказала Тэсса. – Но такое впечатление возникает сплошь и рядом, когда видишь перед собой по-настоящему талантливые вещи.

Она подолгу вглядывалась в полотна Клайна. Каждая из тридцати пяти картин, выставленных на этой ретроспективной выставке, была выполнена в черно-белых тонах, столь характерных для бескомпромиссной творческой манеры этого художника.

– Одна-единственная черная линия на белом полотне может полностью изменить убеждения человека, – сказал Чарльз. Он помолчал и глубоко вздохнул. – Это зависит от твоих личных ощущений.

Тэсса повернулась к нему. Впервые сказанное им показалось ей странным и непонятным. Что он имеет в виду под… «личными ощущениями»? Черная линия, она и есть черная линия. И ничего больше. Какая связь может существовать между нею и изменением убеждений? По выражению ее лица было ясно видно, что она этого не поняла, но он не собирался ничего объяснять.

– Клайн, конечно, интересен, он оказал немалое влияние на своих современников Де Коонинга и Поллока. И его последователи весьма значительны – Раушенберг и Твомбли. Если вам это так же по душе, как и мне, мы могли бы продолжить и пойти в Мет [13] на выставку Твомбли.

Он вопросительно взглянул на нее. Тэсса ответила ему улыбкой.

– Это очень интересно. Похоже на урок по истории живописи.

– О Боже! – воскликнул Чарльз. – Немедленно остановите меня, если я начну сбиваться на лекторский тон. Иногда я и сам толком не знаю, что? мне нравится, а что? нет, но о живописи я знаю довольно много.

Она рассмеялась, услышав, как он перефразировал известную сентенцию.

– Не верю я вам. По-моему, вы точно знаете, что именно вам нравится. И уж наверняка – что не нравится.

– Так вы, стало быть, считаете, что у меня на все есть свое раз навсегда сформировавшееся мнение?

Оно, конечно, у него есть, но только не о живописи, особенно с недавних пор.

– Я бы сказала, что да, – ответила Тэсса, пока они переходили к следующему смелому абстрактному полотну.

Подойдя к картине, она прочитала табличку под ней – «Без названия – 1957», постояла, вглядываясь в хаотическое нагромождение геометрических фигур и цветовых пятен, потом резко обернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Думаю, что переспорить вас нелегко.

Она улыбнулась, сознавая, что флиртует с ним, и вполне сознательно. Он такой откровенный, искренний, прямолинейный. Почему-то именно из-за этого ей не терпелось хоть чуточку его раззадорить. Почему? Интересно бы самой выяснить это. Он очень привлекателен. Очень. Ей нравится, как он одет – с небрежной элегантностью и тонким вкусом. Чарльз выгодно отличался от одетых с иголочки пижонов, которые так и светились самодовольством, нацепив на себя эксклюзивную модель известного кутюрье.

– А вас, значит, легко? Не думаю.

Ему понравилось задорное выражение, мелькнувшее в ее глазах. Чарльз все сильнее ощущал на себе ее обаяние. Для англичанки она чересчур элегантна и жизнерадостна и больше походит на француженку. Возможно, так повлиял на нее брак с американцем.

– Я недостаточно хорошо знаю вас. – Тэсса замедлила шаг, скользнув взглядом по следующему холсту.

– Я вас тоже, – ответил он.

– Отвечаете вопросами на мои вопросы?

– Отвечаю фактами на ваши факты. Ведь вы не задавали вопросов.

– Сдаюсь, – широко улыбнулась Тэсса.

– Разве мы ведем поединок?

Так оно, разумеется, и было, и они одновременно рассмеялись, хорошо понимая друг друга, словно им удавалось читать мысли собеседника.

Все было внове. Все было открытием. Словно был найден необыкновенно волшебный рождественский чулок, вместо сластей и игрушек битком набитый информацией, и где-то в его глубине находился ключик… ключик к более близким отношениям. Так или примерно так думала Тэсса, проходя рядом с Чарльзом мимо абстрактной бетонной скульптуры Клайна.