Берендеев лес, стр. 17
Глаза у парубка полезли из орбит и, сунув в рот два пальца, он отскочил в сторону, извергнув из своего нутра проглоченное.
Боярин протянул ему свою баклагу:
- Пей! Пей, сколь сможешь, потом опять два пальца в рот. Та-а-ак, молодца, молодца. Теперя бегом все в речку. Отмойтесь!
Кметы вперегонки рванули к реке, а боярин, оборотившись к собравшимся на крик ратникам, сказал:
- Ворог был издеся лишь два дни назад. Упомните же, на носу зарубите, коль памятью слабы: коли татарин не обрушил колодец, не завалил его телами, значить, он отравил воду. Мертвяки отравляют колодец на годы, яд сохраняет силу неделями, пока вода не растворит его. От яда есть одно средство – уголь. Тащите сюда угли и валите в воду. Через день ее можно будет пить, вычерпав уголь. Ну, а коли кто с водою уголек и проглотит, то не страшно: уголь яда не отпустит, а с водою из человека и выйдет.
- Эй, Василь! – окликнул боярин десяцкого. – Ну-ко, гони всех к реке, пущай отмоются!
Боярин долго смотрел на реку, на резвящихся, ровно детвора, в холодных водах кметов, пока не услышал звон бубенцов. Ондрей Васильевич шагнул в сторону шляха, теряющегося в лесочке с закатной стороны, силясь разглядеть в пыльном облаке, поднятом парой лошадей, седока. Рослый мужик, завидев пепелище, встал в повозке в рост, нахлестывая лошадей. Но лишь когда повозка приблизилась, боярин признал в запылённом до самых бровей седоке священника городецкого.
- Да что жа энто деется, боярин! – запричитал поп, спрыгивая по-молодецки с возка. – Доколе жа народ русский будет кручину терпеть?! Ить нету ужо мочи у народа сносить наскоки разбойничьи!
- То не разбойники содеяли, Отче! – молвил хмуро боярин. – То ордынский след…
- Вот горе-то! – священник, разведя беспомощно руки, с потерянным видом созерцал пепелище. – Неужто всех моих прихожан сничтожили супостаты?
- Кого побили, Отче, кого в полон свели. Когда мы пришли, здеся ни единой живой души, окромя ворон, не было…
К ним подошел тиун и молча протянул священнику небольшой образ Богородицы, завернутый в чистую холстину.
Поп принял икону, благоговейно прижимая к груди, развернул холстину, целуя, слезою омочил. Тиуна осенил знамением крестным:
- Спаси тя Господь, сыне…
И побрел на пожарище, икону бережно к груди прижимая…
У пепелища церквушки, раскидав остатки сгоревших бревен, обнажил священник бронзовый колокол невеликий, закопченный да почерневший от горя страшного в пожаре. Било у колокола отпало – огонь расплавил медное кольцо, на коем оно висело. Поп кликнул тиуна и повел его на место, где в городце кузня была. Под головешками сгоревшей кузни нашли и наковальню, и железо, и медь. Боярин велел срубить перекладину, и пока кметы устанавливали ее, Васька Сыч отковал новое кольцо и приладил било к колоколу. Из ремней сыромятных сплели крепкую веревку и, перекинув ее через перекладину, подняли колокол на крюк.
- Что жа, Отче, пробуй. Не сгубился ли голос колокола в огне? – сказал боярин.
Священник взял в руки веревку и потянул тяжелое било на себя…
Негромкий звон – чуть печальный, протяжный родился средь тишины и медленно угас, будто всосался мелким маревом дождичка унылого.
- Живой, - едва слышно произнес священник и широко улыбнулся в густую бороду. Перекрестившись, покрепче ухватил край веревки и… Звон набатный – уверенный, сильный, набирающий мощь от удара к удару, вырвался из теснины пожарища и свободно поплыл над равниной от холма к холму, от лесочка к лесочку, к затаенным сосновым борам и урочищам…
Словно услышав звон колокольный, из ближнего леса вышла в тумане толпа мужиков, баб и ребятишек, и скорым шагом, на бег срываясь, направилась к пепелищу городца…
- Вот, значится, к чему образок святой сохранился в огне-то! – молвил Герасим, бережно икону из-под сутаны извлекая. – Се икона Богородицы «Знамение» звётся. Вот оно, значит, знамение!
Он поднял святой образ высоко над головой и неспешно пошёл навстречу уберёгшимся в лесу жильцам Городецким…
Боярин снял шапку и трижды осенил грудь крестным знамением.
Глава 18
Низко пригнувшись к гриве жеребца, коего Никита назвал Буяном за крутой норов, мчался отрок по степи, оставляя за собою пыльный шлейф. Травы степные, взбитые копытами коня, сладко пахли чабрецом, полынью, душицей. Степь звенела жаворонком, распахивая перед Никитою всю свою неохватную ширь… У луки седла болтались четыре зайца, добытые отроком в степи. Выметнувшись на увал, увидел Никита небольшую балку и шагом пустил коня вниз. Буян благодарно скосил на отрока лиловый глаз, зная, что внизу его ждёт водопой.
Спустившись с невысокого увала в балочку, журчащую чистым ручьем, вознамерился, было, Никита напоить коня да баклагу наполнить ключевою водой. Но едва приблизился отрок к ручью, в тени акаций степных прячущемуся от зноя полуденного, как тонко просвистело что-то в воздухе задушном, и волосяной аркан крепко охватил стан Никиты, связав руки по локтям. Отрок дал в бока коню, и умный Буян, резко развернувшись, боком пошел от ручья. Натяжение аркана ослабло, и Никита, изловчившись, сбросил петлю вверх, с рук, вырвав из кожаных ножен кинжал. Перехватив одним резким движением ножа жилу аркана, он гикнул, и Буян, выбив комья земли из-под копыт, рванулся вверх – к обрезу балки, забирая влево, к близкой спасительной опушке леса.
Со свистом и улюлюканьем наперерез ему из-за дерев вырвались пять всадников на низкорослых мохнатых лошаденках, быстро сокращая и без того невеликое расстоянье между ними и отроком. Всадники были одеты не по-здешнему: лисьи малахаи, широкие халаты, поверх которых были надеты латы с наплечьями, кривые сабли заместь мечей – резко отличали их от местных татарских нукеров, коих видел Никита в скиту во время схватки с берендеями. Первый всадник, горяча лошадь, стремительно приближался и был уже в двух саженях от Никиты. Видя, что сшибка неизбежна, отрок вырвал из саадака короткий дрот с насаженным на его конец клинком. Не замахиваясь, чуть привстав в стременах, он метнул дрот в противника и увидел, как тяжелый клинок легко пробил латы на груди татарина, разрывая плоть, и сбил того наземь. Буян резко рванул в сторону, уходя от второго татарина, и его сабля со свистом рассекла воздух в том месте, где мгновенье назад была спина Никиты. Страх липким потом облил спину отрока, но решимость и отвага возобладали, и Никита, гикнув, крепкою рукой направил Буяна в густые заросли лещины на опушке. Врубившись в лес, ломая кусты, помчался жеребец, одному ему ведомыми путями сквозь дремучие заросли.
Татары закрутились у опушки, не решаясь входить в лес, который всегда вызывал у степняков страх…
Буян пробился мощной грудью сквозь густой кустарник и вынес седока на тропу.
Вскоре в лесных прогалах показалась знакомая до боли изба скита.
Свалившись с коня, Никита ворвался в сруб, испугав Настену, хлопотавшую у печки, своим диким видом.
- Иде дядька Степан?! – заорал он, еще боле пугая девицу, - Иде он?!
- Дык, в лес ушел, - пролепетала Настена. – Иде ж ему ишо быть-то? Чего случилося? Ты что такой заполошный?!
Не отвечая, выскочил Никита на двор и ринулся в лес по тропинке.