Берендеев лес, стр. 1

Берендеев лес - Berendeevles.jpg

 БЕРЕНДЕЕВ ЛЕС

Не отступлю в любви я и в молитве.

Господь, мы достояние твое!

Даруй победу правым в страшной битве!

Жизнь кончилась - настало житие...

  

Вместо эпиграфа...

               Наши мертвые не исчезают,
               А живут они в женской груди,
               С неба снегом они прилетают.
               Ни надежды, ни смерти не жди…
  Запоёт, полыхнет золотая заря,
 Небо вспыхнет бушующей страстью своей!
 Слушай голос воды, слушай голос огня…
 В тихом ветре услышишь ты ропот ветвей:
 Это пращуров наших дыханье.
               Наши мертвые не исчезают,
               А таятся незримо в тенях…
               Души предков над нами витают,
               Повторяясь, как  капли в дождях.           
 Слушай голос огня, слушай голос воды.
 Слушай вздохи деревьев - шуршанье ветвей.
 В луже тень застывает пластинкой слюды…
 Не отрекайся от древних своих корней:
 Это пращуров наших дыханье
               В детском плаче, в мерцающих углях
               И в березках, плачущих тихо,
               И в летящих ветром конях,
               И в кормящей щенков волчихе…
 Слушай голос воды, слушай голос огня.
 Слушай скрежет и стенанье голых скал…
 Им дарован Свет немеркнущего дня -
 Так выходит из начала всех начал:           
 Это пращуров наших дыханье….
               Не таятся они под землей,
               А трепещут в пылающем пламени,
               За своей божественной броней
               Они плачут о наших страданиях…
                          Игорь Срибный

Глава 1

                   Степан шел долго. Уж и луна сменилась дважды, поменяв узкий бледный серп на огромное, сребром сияющее ночное солнце. И зной лета красного стал потихоньку сменяться холодом ночным, да прохладой ласковой утренней…  А он все шел, пересекая реки, леса и овраги…

                   В пути Степан питался только дарами земли – земляникой, ежевикой, малиной, дикой грушей  да пил сладкую воду ключей, бьющих из-под земли и из каменьев скальных.

                   На исходе второго месяца своего долгого странствия, утром ранним, прохладным и чистым, песнями ранних птах наполненным, за Онегою-рекой он вышел к лесу, именуемому в народе Берендеевым. Степан облегченно вздохнул и, осенив грудь крестным знамением, отправился искать скит монаха-отшельника Мефодия.

                   Лес встретил его настороженной тишиной и сумрачным тихим светом, с трудом пробивающимся сквозь плотный лиственный свод. Лес был стар и дремуч. Глаз не видел привычных в других лесах тропинок, путниками протоптанных, и троп звериных, и оттого казался диким, злым и необитаемым.

                   Памятуя казацкую выучку свою, Степан выдернул из-за веревки, служившей ему поясом, топор и стал делать зарубки по пути, чтобы заблукавши ненароком, дорогу назад найти. Шел Степан по наитию, размышляя, что путник любой, к монаху направляющийся, должен путь к его скиту найти, с какой бы стороны в лес ни вошел…

                   Преодолев бурелом и испив водицы из ключа лесного, студеной до ломоты зубовной, вышел ходок неожиданно на поляну малую, где и увидал сруб бревенчатый с острым куполом-маковкой, крестом восьмиконечным увенчанный. У двери, под навесом из тёса лежал огромный волк, внимательно глядя на Степана желтым безжалостным глазом. Степан, в свое время прошедший обряд посвящения, знал, что волк не тронет его, чувствуя Своего, и смело направился к срубу. Волк лениво встал и отошел  в сторонку, освобождая путь человеку. Степан отворил скрипучую дверь, висевшую на петлях из крепкой кожи быка, и заглянул внутрь. Обстановка скита была убога: низкий стол, сбитый из крепких досок, два табурета да лавка, накрытая овчинным полушубком. В углу теплилась лампадка под ликом Спасителя… Но пол земляной был выметен чисто, печурка небольшая, глиной обмазанная, выбелена известью, а пучки трав лесных, по углам развешанных, наполняли скит запахами полынно-пряными сладостными.

                   Затворив дверь, отошел Степан к навесу из жердей, стоящему у края опушки, присел на чурбак у стола и приготовился к долгому ожиданию...

                   Однако отшельник явился очень скоро, неслышно выйдя из лесу за спиной Степана. Не забылась годами замешиваемая в кровь воинская наука, и Степан, почуяв опасность, резко вскочил с чурбака, развернувшись к лесу. Правица его цепко за топорище ухватилась, помимо воли его.

                   Старец Мефодий – древний, волосами белыми до плеч да бородою ниже пояса заросший, цепким взглядом фигуру Степана объял, будто раздел... И глаз его не отпуская из своих очей, словно озер лесных изумрудно-голубых, бездонных и всепроникающих, молвил:

                   - Доброго здоровья тебе, человече Божий. С добром али со злом явился ты в места сии благословенные?

                   - Разве идут к тебе со злом, Святой человек? Разве не несут к тебе горе свое да тоску великую? Разве не идут с надеждою?

                   - Всяко бывает, добрый человек. Всяко… Иной и со злобой приходит, не понимая того, что зло душит его, душу ненавистью разрушающей сжигает. Вот и ты, сыне, рано явился пред мои очи…

                   - Как же рано, святой Отец? Отчего ты решил, что рано?

                   - Пойдём-ко, человече, помолимся пред образами, потом уж беседой да трапезой займёмся.

                   Старец направил свои стопы к срубу, и Степан отправился за ним следом.

                   Преклонив колена перед образами, они помолились – каждый о своём.

                   Ступив под навес, старец тихо сказал:

                   - Да ты присядь, присядь. Вот, отведай медку лесного да ягоды-малины. С устатку медок зело помогает. Силушку, в дороге дальней растраченную, восстанавливает. А ты долго шел. – Старец развернул на столе котомку свою холщовую, в коей жбан с медом диких пчел оказался и туесок берестяной с ягодами крупными. – Перекусим, чем Бог послал…

                   Потом долго сидели в прохладе под навесом, подставив лица ласковому ветерку.

                   Степан украдкой взглянул на отшельника. Тот сидел молча, устало смежив веки, молитвенно сложив руки на груди, и, казалось, дремал…

                   Степан вдруг почувствовал себя умиротворенным. Какой-то покой исходил от старца, какая-то необъяснимая сила исходила от его сухой фигуры, от лица, иссушенного временем и посеченного глубокими морщинами, от белых, слегка вьющихся волос, развеваемых ветерком…

                   «Что за чудеса, - подумал Степан, - старец еще слова не сказал, о моих горестях не спросил, а я уж покой обрел желанный…»