Алмазная цепь, стр. 43
- Вовка, тезка, так это ты, что ли? — связанный казался удивленным сверхмеры. — То-то я смотрю, уж больно бандит похож на моего крестника, сынка дружка моего закадычного…
- Давай, колись, дядя Вова, тебе спокойнее и мне, грех на душу брать не придется. Как не крути, а мы с тобой, типа, сродственники. — он зевнул, но от боли скривился. — Да и поздно уже… Глянь за окно, ночь всюду, спать пора.
- Ты о чем это, сынок, — ласково спросил лежащий, но спросил, как-то не очень правильно. Так прошелестел, что Харатьян, вроде и не пацан зеленый, в испуге попятился. Однако быстро пришел в себе.
- Да все о том, — он нагнулся к уху. — О поясе привезенном и переданным тебе курьером…
- Так ты за бриллиантами, за камнями — оцененными в сорок миллионов долларов, — в надежде, что все находящиеся в пределах ста метров его услышат, почти закричал немощный и вредный старичок. — Так это, ты… Пришел… Явился, убивать и грабить старого, больного человека из-за этих стекляшек…
- Ну, да… — Харатьян подозрительно посмотрел на старика, после на того же Халявченко, стоящего рядом в ненадежной равнодушной позе и внимательно слушающего беседу двух религиозных родственников. — Как-то, старик, слишком быстро ты, согласился помогать органам и признался в содеянном…
- Быстрее, посмотри мне на правую руку, — вдруг закричал связанный, он почти рыдал от нетерпения. — Быстрее, а то можно не успеть…
Рука была отведена за спину и там примотана липкой лентой к телу.
Чтобы не пропустить, имеющих значение важных подробностей, Харатьян приказал направить на правую руку старика, свет всех имеющихся фонариков. Когда лучи сошлись в одну точку, за спиной мощно качнулся воздух, которому он не придал этому значения.
Харатьян, чтобы видеть еще лучше и отчетливей, нагнулся… Подсветил своим фонариком отведенную руку немощного старика… И увидел фигу.
За спиной «Старшого», раздалось неприятное солдатское ржание его подчиненных…
- Вот это, ты, вместе с твоим батей, а моим дружком и собутыльником, Стыриным, получишь от меня, заместо драгоценных камней, — гордо и безапелляционно заявил несгибаемый большевик, с картины Бор. Иогансона «Допрос коммунистов». — Если плохо рассмотрел, можешь уточнить детали, я подожду. — Продолжал глумиться над крестным сыном, крестный отец.
Харатьян поморщился. Болело разбитое лицо, а здесь еще дуля и этот раздражающий смех подчиненных. Чужие шутки, носящие характер сатиры и издевательства над руководящими кадрами, до адресата находящегося в плачевном состоянии, доходили тяжело и не тем путем.
Харатьян пожал плечами и пробормотал: «Пути господни неисповедимы, зато мудрость начальства беспредельна». Затем взял липкую ленту и основательно заклеил «крестному отцу» рот. Проверил качество проделанной работы и остался им доволен.
Глянул на часы. Н-да… Время поджимало, а цель посещения юннатами-тимуровцами старого человека, все еще достигнута не была…
Следовало торопиться, скоро утро.
ГЛАВА 47
Итак — подведем итоги. Дебет-кредит, положительное с отрицательным.
Пояс со стекляшками у меня забрали. Это минус.
Наследил я там достаточно. Трупы в яме. Рядом с мертвяками лежат тяжело раненые в шинель. Очень велика вероятность, что сдуру, оставил свои выразительные отпечатки пальцев — еще минус.
Во всем произошедшем, включая разбойное нападение на мирноспящую семью, буду обвинен только я. Очередной минус.
Что-то, мало уважаемый суд, многовато минусов получается…
Зато жив остался. Огромный плюс.
Спас две ангельских жизни.
Разве спас? Еще как… Два плюса.
Короче говоря, как не крути, как не пытайся объехать судьбу на кривой кобыле, а… Есть повод хряпнуть.
Через дней пять или семь, возвращаясь от бабулек, зашел в овощной павильон, приобрел винно-водочных изделий и немудреной консервно-овощной закуски. «Шустовский» для опьянения пить, только портить. Напиток богов для них и предназначен… Да и отнес я бутылку бабкам, пусть узнают вкус, прочувствуют все нюансы и детали, чего их в свое время лишили большевики.
Отодрал липкие фиолетовые печати от двери. И пошел смотреть на бурые пятна у себя в коридоре, ну, что натекли на паркет из налётчиков. Не торкнуло. Переместился в другое место.
Сидя на кухне, под мерные удары капающей воды, раскупорил «флакон» сорокоградусной. Выпил.
Подождал пока провалиться. Кажись, упало, без эксцессов.
Опять повод.
«За темпераментное воздействие алкоголя на организм», - еще дернул. Опять дождался пока вниз провалиться…
Опять налил… Тем временем, пищевод и желудок, перестали воспринимать алкогольный ожог, как грубое насилие над собой — смирились.
Эдаким фраером, потыкал постаревшей алюминиевой ложкой в овощную солянку. Кинул в отверстие. Дрянь продукт, запах дает мерзкий и изжогой догоняет. Снова опрокинул стакан. Прислушался к ощущениям… Внутри начался этап умиротворения и созерцания.
Солянки уже не хотелось. Пошел надул матрас, прилег. Полежал.
После отдыха принял необычное решение — прибрать барахло. Что не нужно, все на свалку истории. В мусорку.
Когда поднатужившись, стал поднимать узел, чтобы кинуть его в мусорный контейнер, случилась незадача, развязался он у меня и вся дрянь высыпалась под ноги.
Я тогда еще подумал, ага, знак свыше: «Парень, не старайся быть самым умным. Научись правильно воспринимать указания сверху…» Этот текст, я сказал в свой адрес.
Глядя на рассыпанные под ногами старинные упаковки от продуктов, еще подумал. На сегодняшний день, сами упаковки, поблекшие и утратившие былую красоту, уже большая редкость. Доступа воздуха не было, оттого и ничего во влажной питерской атмосфере не испортилось, не заплесневело. Каждый уважающий себя элитный магазин украшает свои витрины подобным хламом, а я в мусорку?
Решил банки-склянки не выбрасывать. Мысль была какая? Вот обзаведусь приличной кухней, ну, там, шкафчики-тарелки, проведу торжественное возложение найденного хлама по углам и украшу им свой холостяцкий (?) быт. Будет с чего пыль вытирать.
Заинтересовало только, что могло стать с содержимым банок. Шутка-ли, столько времени. В ожидании чуда, начал лениво перебирать и перетряхивать чуть заржавевшее нутро…
Чудо не заставило себя ждать.
В красивой банке из под кофе, что-то громыхнуло и звякнуло…
Ого…
Ну, конечно… Кофейные зерна превратились в камни, вот и громыхают, — я попытался правильно ответить на звук исходящий из под крышки. А руки у самого прыгают, пытаются лихорадочно крышку отодрать, чуть зубами не грызу. Глаза наполнились алчным светом безнаказанного обогащения.
Что же, по-вашему я — не русский? Ни черта не делать, просто открыть банку, а там золото-бриллианты, или щука молвит маринованным голосом: «Проси, — говорит, — что хошь. Для тебя, краса ненаглядная, всенепременно, в лутшем виде желания сполню.»
Ясно, что мне, дитю неразумному, можно было еще долго играть этой погремушкой, но озадачил вес банки. Тяжеловато, даже для окаменевших зерен.
Чтобы привести мысли в порядок, побежал к раскатанной скатерти-самобранке… Налил еще в стакан «горючих вдовьих слез». Сюрприз не должен вызывать горечь разочарований. Выпил. Как можно более аккуратно, крышку отодрал с мясом…
Закрыл глаза. Ну, думаю, джин или еще какая хренотень?
Открыл. Джина нет. Разговорчивой щуки… Да, что разговорчивой? Самой обыкновенной, и то, нет. Обидно. Во всех умных книжках написано, что стоит только открыть емкость и оттуда, посыплются чудеса. Но все-таки, что-то там, имело место быть? От отчаянья, стал трясти емкость…
И точно. Сперва, сыпануло под ноги каменными зернами, а потом вывалилось…
Глядя на железки, я застыл от неожиданности. Поднял. Взвесил на руке. На массивной цепи из желтого металла, висят разнообразные побрякушки. На манер рыцарского ордена, с разными геометрическими фигурами.