Пляски демонов, стр. 62

Когда, часа через два раскрыл ясны очи, долго вспоминал, куда это меня черти лохматые занесли? Вспомнил. Плюнул от досада на обшивку. Еще раз перечитал вскрытую бумагу. Хотел поджечь, да не стал.

Из любопытства покопался в тюке с сэконд хэндом (second hand), его мне прицепили в довесок к конверту. Мать честная, песня моя не спетая — так это же все то барахло, которое я сдавал вместе с ящиком. Мы с ребятами уперли его из под носа вражеской резидентуры. От удовольствия и понимания, что жизнь удалась, не поверите, даже заржал не доеным жеребцом.

Посильнее ткнул ноженькой одетой в унты и возрадовался, точно, все на месте — непочатая канистра спирта, о пяти литрах, стоит родимая меня дожидается. Эх, жисть, прощай воспоминания о борще, простите меня пампушата, опять в образе тролля придётся бросаться в пучину неразумного. Ну, здравствуй тушенка из говядины и омлет из яичного порошка с сухарями.

Сходил к простым парням в лётчицком обмундировании, поинтересовался всего то тремя вопросами: где можно отлить; сколько до места моего десантирования с помощью прицела НКПБ-7 и есть ли у них вода? Получил исчерпывающие ответы и пол литра воды в пластиковой бутылке. Видя моё неуверенное лицо, ребята меня обнадёжили, сообщив, что назад без меня не улетят.

Эх, жисть! Вскрыл десантным ножом продовольственное довольствие, обрадовался розовому мясу, вспомнил, как Гусаров восторгался моим умением разворачивать банку. Развел спиртяги, хряпнул, закусил. Оставшиеся до дозаправки в Норильска шесть часов проспал словно младенец в колыбели, разве, что палец не сосал.

Я, хоть и спецборт, но ноги размять в Норильске вышел. Мать честная, хорошо то как. Ни тебе начальства, ни тебе жены, с её набившим оскомину ответом «в пи…де», на мой законный вопрос: «Мои носки и трусы, где?» Полярная ночь. Всполохи на небе Северного сияния, хотя нет, это гудел как улей, украденный у народа родной Норильский комбинат. И если бы не удары сотен молотов, и не скрип железных ковшей из под земли, по полной мере черпающих из недр Родины, редкоземельные металлы. Мог. Ей-богу, мог бы сказать — тихо-то как, господи. Тихо…

Зажмурил глаза от всего этого счастья, морозного воздуха и ощущения полной жизни. Но безмятежное существование закончилось как-то уж совсем быстро и неожиданно.

Только отошел к сугробу, только расстегнул ширинку, чтобы хоть как-то отметить своё существование на этой грешной и прекрасной земле, как меня сзади обхватили и обмотали чьи-то руки. Обдало тысячами алкогольно-никотиновых перегаров и знакомый демонический голос, явно принадлежащий Гусарову восторженно завопил: «Держи его Федюня, счас этот предатель и фашист получит таких знатных пиз…лей, что и псам-рыцарям не снилось».

«Гусаров со своим ассистентом, пьяные в дугу и…, судя по обхвату, получалось, собираются меня бить» — совершенно неожиданная разгадка этих объятий посетила мой утративший чувство опасности мозг.

Пришлось мне, академику по вскрытию банок, подполковнику из чеки сперва вставать в боевую позу, а потом упрашивать двух пьяных уродов не прибегать к насилию. Ибо великий писатель человечества, гуманист и человеколюб — эл эн Толстый, будучи сторонником и яростным апологетом непротивления злу насилием, призывал всех избегать решения конфликтов при помощи побивания камнями несогласных.

Говорил я долго, прикладывал руки к груди, указывал ими же на небо, читал на распев, любимые молитвы Ивана Калиты и монахов Донского монастыря (когда меня туда внедряли послушником, кое-что пришлось подучить, хотя до сих пор ни бельмеса не понимаю). В финале своего горячечного плача-выступления, сообщил этим раскачивающимся из стороны в стороны алкашам, что лечу назад на Голомятный, для подготовки и дальнейшей передачи дел и «куклы-пустышки»… Закончить мысль мне не дал пьяный Леха. Расставив пошире ноги и приготовившись к насилию надо мной он противным голосом начал допрос бывшего коммуниста.

— А где? Где ты был, мерзкопакостный человек? В это же время, не снимая с предохранителя взведённой ноги, Гусаров старался наподдать мне пендаля.

— Как это, где? — Пытаясь увернуться от его ноги, пришло время искренне удивляться мне. — Грузы оформлял, а вы, сукины дети, где были, я обыскался вас, думал, что бросили меня и улетели.

Ну не буду же я им рассказывать про борщ и пампушки, и про то, что я успел побывать в стольном граде и переночевать на конспиративной квартире.

Мертвая хватка с удивлением для неё ослабла.

— Предлагаю, парни и вам, вместе со мной вернуться на Голомятный и… — Гусаров во второй раз не дал мне окончить очередную красивую байку.

С криком всех трёхсот спартанцев, как при битве за Фермопилы, он завопил: «Мы должны этому ублюдку хоть что-то, от имени патриотов России привезти», — и они начали громко обсуждать дальнейшие планы, выставления нашего заслона террористам.

Эти ребята оказались умнее меня. А ведь про Борзого-то я и позабыл. Как рассказал источник в его окружении, он уже и оплату за ампулы получил. Надо будет ему прихватить чего-нибудь из тех ящиков, которые стояли в штольне у Егора. Если Борзой ничего им не передаст, бандиты, имея неплохую идею, будут искать её решение в другом, более доступном месте.

Как не хотелось, однако пришлось вместе с близнецами идти в ресторан. Что удивляло, так это то, что обслуга знала их уже даже по именам. А уж когда началась гусаровская вакханалия по поводу заказа: «Эльза, лапушка, давай быстренько, нас самолёт дожидается». Я окончательно утвердился в мысли, что ребята, время проведенной в норильских степях и солончаках потратили недаром.

Покушали, что там Эльза Рабле принесла, выпили тёплой водки, Гусаров этим фактом особенно гордился, помянули Егора Кронштейна, для меня новость о его героической смерти оказалась неожиданной, ну, и побрели по взлётно-посадочному первопутку в сторону стоящей самолетной тушки.

Я на свои выпитые в самолёте витамины, Лёха с Федей на прошлые, как они говорили, с обеда замешенные дрожжи, приняли всего-то по 350 граммчиков настойки «Проблеск сознания», однако торкнуло нас прилично и уверенно. Бодрячком, с неведома, откуда появившимся блеском и азартом в глазах, постоянно срыгивая остатки салата «Цветы Заполярья» в состоянии близком к «в полное говно» наша троица смотрелась очень колоритно.

Хоть и спецборт, т.с. литер, а под свою нетрезвую ответственность, находясь между двух братьев близнецов, загружали пьяный груз в трехзвенном варианте во чрево самолета с шутками прибаутками и другими песнями. Пришлось летунам, чтобы сильно не удивлялись и не болтали лишнего спиртяжки-то отлить. Нате, пейте, не жалко.

ГЛАВА 53 Работа на Голомятном

Приземлившись в нашей гавани, удивились тому, что вертолет уже был готов к принятию трио ложкарей-балалаечников для дальнейшего перелёта на Голомятный. Однако, холодно. Пришлось факт убытия на обитаемый остров отметить традиционным способом.