Джесс, стр. 64

Эго несколько успокоило готтентота, но никакая сила в мире уже не могла бы заставить его вернуться в палатку.

Что же оставалось делать Джесс? Минуты две она простояла таким образом, в отчаянии закрыв лицо руками. Но вдруг ею овладела дикая и внезапная решимость. Мюллер ни в коем случае не должен остаться в живых. Бесси ни за что на свете не может быть принесена ему в жертву. Если уже на то пошло, она сама совершит это убийство!

Не говоря ни слова, она поднялась с места, подталкиваемая отчаянием и твердым намерением довести дело до конца, и, сжимая нож в руке, направила шаги к палатке. Войдя в нее, она на минуту остановилась, чтобы дать глазам привыкнуть к свету. Сперва перед ней появились неясные очертания кровати и лежащего на ней человека, а затем она отчетливо разглядела и то и другое. Яньи уверял, что Мюллер спал тихим сном ребенка. Может быть, это было тогда, но не теперь. Наоборот, черты лица бура были искажены ужасом, и над бровями были видны капли пота. Казалось, он чувствовал опасность и между тем был не в силах предотвратить ее. Он лежал на спине. Левая рука тяжело свешивалась через край постели, судорожно сжатые пальцы почти касались земли; другая же была закинута за голову. Ворот рубашки расстегнулся и оставил открытыми шею и могучую грудь.

Джесс некоторое время молча смотрела на него.

— Ради Бесси, ради Бесси! — шептала она про себя и затем, как бы влекомая какой-то силой, тихо, тихо подкралась к правой стороне кровати.

В это мгновение Фрэнк Мюллер проснулся, и взгляд его невольно остановился на ее лице. Если страшен был его сон, то несравненно ужаснее было то, что он увидел теперь, ибо над ним стоял призрак девушки, убитой им во время переправы через Вааль. Да, она вышла из своей безвременной водяной могилы и теперь стояла перед ним истерзанная, с распущенными волосами, а вода так и струилась с нее. Эти ввалившиеся и бледные щеки и эти воспаленные очи, несомненно, принадлежали выходцу с того света, но никак не живому существу. Это был дух Джесс Крофт, убитой им девушки, которая вернулась на землю возвестить ему, что и на земле есть мщение и за гробом — ад! Глаза их встретились, и никто в мире никогда не узнает, что чувствовал Фрэнк Мюллер в эти предсмертные минуты! Она видела, как его лицо внезапно покрылось смертельной бледностью и как холодный пот выступил у него на лбу. Он не спал, но ужас сковал его члены, так что он не мог ни говорить, ни пошевельнуться.

Он проснулся, и ей нельзя было медлить более ни минуты.

Наверное, он видел блеск падающей стали.

Она выбежала из палатки с окровавленным ножом в руке и с проклятием отшвырнула его далеко от себя. Этот крик должен был разбудить любого на расстоянии по крайней мере мили. До ее слуха уже начал доноситься неясный говор просыпавшихся буров, спавших возле повозки, в то время как в отдалении слышался звук шагов спасающегося бегством Яньи.

Тут она опомнилась и пустилась бежать, куда и зачем? — она и сама не могла дать себе в том отчета. Никто ее не видел и никто не преследовал. Сердце ее отяжелело, голова горела, точно в огне, между тем как перед нею, вокруг нее и позади носились какие-то адские видения и призраки, подобно фуриям никогда не оставляющие убийцу и вечно следующие за ним по пятам.

Она бежала без оглядки, как бы желая уйти от самой себя, но видела пред собой все те же образы, и в ушах ее раздавались все те же звуки. И между тем ее влекло все дальше и дальше в скалы, в дождь, в темноту.

Глава XXXIV

Тетушка Кетце внезапно приходит на помощь

После отъезда Джесс Джону предложили немедленно сойти с лошади, что он и исполнил, стараясь не выказать и тени неудовольствия. Затем он был введен в дом в сопровождении двух буров, все время зорко за ним следивших. Помещение, в которое его ввели, оказалось тем же самым, в котором он уже был однажды, а именно утром в день памятной ему охоты, едва не окончившейся столь плачевным для нею образом. Посреди комнаты находился стол, вокруг — обитые буйволовой кожей кресла и диваны. В самом отдаленном углу восседала тетушка Кетце, рядом с ней стояла глубокая чашка с кофе, сама же она предавалась безделью. В этой же комнате сидели разряженные молодые девицы, жених одной из дочерей хозяйки с вечно сардонической улыбкой на лице и целая толпа юношей с ружьями в руках. Обстановка и общий вид комнаты оставались без изменения. Джон ощутил страстное желание протереть глаза, чтобы убедиться, не во сне ли он все это видит. Единственное, в чем сказалась разница, — это в приеме. Очевидно, теперь он уже не мог ожидать дружеских рукопожатий, и весьма потерял бы во мнении буров тот, кто бы отважился по происшествии всего лишь нескольких дней после битвы при Маюбе протянуть руку английскому роой батье, очутившемуся в положении затравленного буйвола. Во всяком случае, если бы он по причине личных симпатий и захотел это сделать, то удержался бы из уважения к чувствам своих товарищей. На этот раз Джон встретил ледяной прием. Старуха не удостоила его и взгляда, молодежь пожала плечами и отвернулась, как будто увидела что-то крайне неприятное. Лицо жениха хозяйской дочери перекосилось в сардонической улыбке.

Джон прошел в самый конец комнаты и остановился перед незанятым стулом.

— Надеюсь, фроу, вы разрешите мне сесть на этот стул? — произнес он глухим голосом, глядя на хозяйку.

— Владыка Небесный! — воскликнула старуха, обращаясь к соседу. — Что за голос! Точно у буйвола! О чем это он просит?

Сосед удовлетворил ее любопытство.

— Пол — ют самое подходящее место для англичанина! — промолвила старуха. — Но, в конце концов, он мужчина и, быть может, устал от верховой езды. Англичане всегда устают, когда пробуют ездить верхом! Садитесь! — закричала она басом, подражая голосу Джона, и тут же добавила, как бы в объяснение. — Я хочу доказать вам, что не у одних роой батьес есть голос!

Сдержанный смех приветствовал эту шутку, во время которой Джон постарался придать своему лицу самое приятное выражение, на которое только был способен, что ему не вполне, однако, удалось.

— Господи! — продолжала она с оттенком юмора в голосе. — Он выглядит каким-то замарашкой. Можно подумать, что несчастный все время валялся в яме муравьеда. Мне, кстати, передавали, будто около Дракенсберга все ямы переполнены англичанами. Должно быть, они решили скорее околеть с голоду, нежели выйти из них, до такой степени они боялись встречи с бурами!

Послышалось хихиканье, после чего одна из девушек спросила Джона по-английски:

— Вы проголодались, роой батье?

Джон кипел гневом, но вместе с тем умирал с голоду, а потому отвечал утвердительно.

— Завяжите ему руки за спиной и посмотрите, умеет ли он ловить пищу ртом, как собаки, — посоветовал один из представителей золотой молодежи.

— Нет, нет, дайте ему детскую кашку, — запротестовал другой, — я пожалуй, согласен покормить его, если только у вас найдется длинная деревянная ложка.

Эта шутка вызвала взрыв хохота со стороны присутствующих, но в конце концов Джону бросили кусок вяленого мяса и хлеба, которые он и принялся есть, стараясь, насколько возможно, скрыть от окружающих чувство томившего его голода.

— Каролус, — обратилась старуха к жениху своей дочери, — вам известно, что в британской армии три тысячи человек?

— Да, тетя.

— В британской армии три тысячи человек, — повторила она, гневно поводя глазами, как будто кто-либо собирался ей возражать. — Брат моего деда был в Капштадге при губернаторе Смите и, лично пересчитав всю британскую армию, убедился, что в ней ровно три тысячи человек.

— Это совершенно верно, — промолвил Каролус.

— В таком случае зачем вы мне противоречите?

— Я не думал, тетушка.

— Еще бы, это прогневало бы Создателя, если бы Он услышал, что какой-то там косой мальчишка (Каролус действительно немного косил глазами) осмеливается спорить со своей будущей тещей. Скажите мне, сколько полегло англичан при Лейнгс Нэке?