Отвага Соколов, стр. 82

Ян ненавидел магию. Он не мог воспринять ее умом. Не мог признать ее уместной в схватке, идущей между двумя людьми. Жаль, что нельзя сразиться с этим явившимся невесть откуда сукиным сыном на мечах – Яну хотелось бы бросить ему вызов, как обычному человеку, скрестить с ним клинки и пронзить эту тварь насквозь. Или пусть Луэркас прикончит меня, и тогда эта моя жизнь завершится в честном поединке, подумал он.

Только так должны сражаться мужчины: руками, телами и разумом. Победит тот, кто быстрее, умнее, сильнее, проигравший погибнет, и любое разногласие окажется навсегда улаженным. И незачем будет опасаться, что через тысячу лет какой-нибудь ублюдок украдет чужое тело и восстанет из мертвых, чтобы сразиться вновь.

Ян расхаживал туда-сюда позади дома – от западного края утеса до восточного и обратно, каждый раз останавливаясь посередине, чтобы посмотреть на Ррру-иф, сидевшую на земле в оковах, охватывающих ее шею, запястья и лодыжки. Цепи ее были прикреплены к огромному каучуконосу, стоявшему на краю расчищенной площадки. Охраняли мятежницу четверо моряков, которые намеревались дать против нее показания на суде. Лишь один из четвертых являлся человеком. Остальные трое были Шрамоносцами-Кеши.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, – крикнула Ррру-иф, когда Ян снова поравнялся с ней. – Я ревновала к ней. Я хотела, чтобы ты любил меня, а не ее. Ты не можешь повесить меня за ревность.

Он взглянул на нее и промолчал. Успешно осуществленный мятеж на корабле – это далеко не припадок ревности, и Ррру-иф прекрасно знала о своей вине, но теперь она пыталась разжалобить и его, и всех остальных моряков, натерпевшихся от нее. Ррру-иф лгала, пытаясь исказить истину, извратить прошлое так, чтобы она предстала перед ними в выгодном свете. Ян вспомнил ту молодую девушку, какой она когда-то была… девушку, рискнувшую своей жизнью, чтобы спасти малолеток-рабов, вспомнил и удивился превращению этой девушки в женщину, способную бросить своих товарищей на погибель в чужом краю, способную предать человека, предоставившего ей убежище, даровавшего новую жизнь и свободу. Человека, которого она якобы любила.

– Ни один добрый поступок не остается безнаказанным, – прошептал Ян, обращаясь к себе самому. Впрочем, мысль эта показалась ему слишком циничной, горькой и не вполне верной. Спасенные Ррру-иф девочки, которых он отвез тогда в безопасное место, выросли и разъехались кто куда. Некоторых из них он еще встречал на Тысяче Плясунов. Другие уже покинули острова. Ни одна из них пока не разбогатела, но все они смогли избежать участи постельных игрушек извращенных и жестоких стариков, которые быстро ломают такие игрушки, а потом выбрасывают их.

Все-таки я рисковал не зря, подумал он, пусть и не у всех них жизнь сложилась так, как хотелось бы, но ничто и никогда не делается безукоризненно.

Вот так и с Кейт у него получилось. Он любил ее, сражался бок о бок с ней, больше всего на свете хотел быть рядом, а она отвернулась от него и ушла к другому. Только это ее решение не перечеркивало, не отменяло ни единого проведенного ими вместе мгновения. Теперь же, когда Кейт сказала, что ей предстоит сражаться и умереть в битве – в битве, в которой он не мог даже принять участия, – Ян чувствовал себя опустошенным и бесполезным. Он охотно встал бы на ее место. И погиб бы – ради ее спасения. Но он не умел делать то, на что способна была она, и потому расхаживал между двумя дорогами, ожидая беду, которая все никак не шла к ним, и врагов, которых по-прежнему не было видно.

Короткое время, проведенное им с Кейт, было прекрасно, но прошлое ушло навеки. И он пытался примириться с этим, хоть как-то приспособиться к реальности этого мира, к его настоящему.

Прошлого не вернуть, сказал себе Ян. Но можно сохранить его в памяти.

Глава 54

Крылатые полки армии Тысячи Народов облетели Калимекку и вернулись к Луэркасу и Дане с докладом.

– Город почти покинут, – доложил капитан полка Золотого Огня. Он неловко шевельнул кожистыми крыльями, вытянул шею, чтобы поправить складку кожи, и продолжил: – Над дверями домов и лавок висят серые тряпки, большая часть их заброшена. Причалы пусты, в гавани стоят мертвые корабли, а на каждой площади и пустоши еще дымят огромные груды костей.

Луэркас нахмурился:

– Хотелось бы знать, почему город оказался пустым. Непонятно… все жители южных городов и деревень бежали в Калимекку, спасаясь от нас. Город должен быть переполнен людьми. У стен должны быть разбиты лагеря беженцев.

– Ты сказал серые тряпки? – переспросила Даня. Капитан кивнул.

– Вот тебе и ответ. – Она повернулась к Луэркасу и пояснила: – В Калимекке мор. Серая тряпка на двери служит знаком того, что в доме кто-то из его обитателей или умирает, или уже умер. Тряпки вывешиваются для того, чтобы входящий знал, что может подхватить болезнь и умереть. Люди, бежавшие от нас сюда, должно быть, направились дальше. Скорее всего они повернули на запад – в сторону Крати, или Манале, или Халлеса, а может, направились на север к Родану.

Она вдруг рассмеялась:

– Вот они, все твои планы, все твои козни и великие намерения! Ты привел нас в гнездо заразы, пекло мора, к зачумленному городу.

Поднявшись со своего места, Даня расхохоталась в лицо Луэркасу:

– И кем же ты будешь править… неужели станешь властелином трупов? Или ты способен подчинять своей воле души умерших?

Луэркас усмехнулся, и глаза его сузились.

– Как забавно, что ты наконец спросила меня об этом… а я именно это и имел в виду. Ну а ты, матушка, ты, сука… скажи мне, каким образом ты будешь теперь мстить мертвецам?

Даня оборвала смех и нахмурилась:

– Мор никогда не поражал богатые дома. У Семей есть собственные запасы продуктов, дома их ограждены стенами, и при первом же известии о заразе они должны были запереть ворота, чтобы переждать внутри время мора, как всегда делали в таких случаях. Мои должники сейчас находятся в уюте, в окружении собственных богатств и ждут, когда я приду и потребую их жизни.

– Ждут ли?

– Конечно.

– Тогда почему бы тебе их не поискать? Почему бы не посмотреть своими Волчьими глазами? – Он лукаво и ехидно улыбнулся ей. Взгляд Луэркаса говорил ей: я знаю нечто такое, чего не знаешь ты, и Дане вдруг захотелось пронзить кинжалом его сердце, чтобы посмотреть, как злейший враг ее будет корчиться, умирая. Однако он не позволит ей убить его. Она знала это.

Даня не сомневалась в том, что и Галвеи, и Сабиры спокойно отсиживаются за своими стенами, пережидая мор, опустошивший Калимекку. Она решила доказать это Луэркасу. Воспитанная Волком семьи Галвеев, обученная самым мрачным чарам, закаленная горьким опытом, она постоянно ощущала скользкие и соблазнительные токи Волчьей магии, пронизывавшие ее мышцы, кровь и кости своим черным пламенем.

Она впустила этот поток в свой разум и, соткав из него шар белого света, отдала этой сфере свое зрение. Вслед за этим Даня отделила от себя и шар и зрение, и направила их к городу, к Домам Великих Семей. Первым делом она послала их к цитадели Сабиров и увидела, что ворота ее закрыты. Серый шелк, прикрепленный к гладкому белому камню, полоскался на ветру по обе стороны ворот. Устремив свое зрение внутрь, она увидела погребальные костры, в которых обгорелые кости лежали вперемешку с угольками. Она увидела немногих оставшихся слуг, бродивших по просторным пустым залам или прятавшихся на складах. Она обнаружила тело старой женщины-Волка, изувеченной чарами до полной утраты человеческих черт. Вздутое и гниющее тело осталось лежать на полу там, где ее встретила смерть, когтистая рука женщины стискивала разорванное горло мертвого человека. Еще Даня увидела мужчину, пустыми глазами глядевшего в потолок над постелью, живого и невредимого, но охваченного безумием. А после мужчины – изголодавшегося ребенка, запертого в пустой кладовой, уже неспособного кричать или стучать в дверь.

Но она нигде не нашла Криспина, не увидела Анвина, не отыскала Эндрю. Она направила свои чары на них, вспоминая их внешность, очертания их тел и душ, а затем послала свет своего зрения дальше, за пределы дома Сабиров. Ничего не обнаружив, она протянула руку, схватила одного из Шрамоносцев, стоявших возле ее походного трона, вонзила два когтя в его горло, извлекла силу его жизни из крови, хлынувшей из-под ее руки на землю, и послала свет своего зрения еще дальше. И опять ничего не увидела. Гнусная тройка перестала существовать.