Том 2. 1960-1962, стр. 83
— Еще одна каверна! Тут никакого цемента не хватит!
— Что за идиотская планировка!
— А что вы хотите от Старой Базы?
— Колючек–то, колючек! Как на солончаке…
— Вилли, не лезьте туда!
— Там пусто, никого нет…
— Товарищи, начинайте же съемку в конце концов.
— Доброе утро, Володя! Давно уже начали…
— Смотрите, а здесь следы ботинок!
— Да, кто–то здесь бывает… Вон еще…
— Следопыты, наверное…
Наташа посмотрела на Феликса. Феликс кивнул.
— Это я,— сказал он.
Он вдруг остановился, присел на корточки и стал что–то разглядывать.
— Вот,— сказал он.— Посмотрите, Наташа.
Наташа наклонилась. Из трещины в цементе свисал толстый стебель колючки с крошечным цветком на конце.
— Какая прелесть! — сказала она.— А я и не знала, что колючка цветет. Красиво как — красное с синим…
— Колючка дает цветок очень редко,— медленно сказал Феликс.— Известно, что она цветет раз в пять марсианских лет.
— Нам повезло,— сказала Наташа.
— Каждый раз, когда цветок осыпается, на его месте выступает новый побег, а там, где был цветок, остается блестящее колечко. Такое вот, видите?
— Интересно,— сказала Наташа.— Значит, можно подсчитать, сколько колючке лет… Раз… Два… Три… Четыре…
Она остановилась и посмотрела на Феликса.
— Тут восемь ободков,— сказала она неуверенно.
— Да,— сказал Феликс.— Восемь. Цветок — девятый. Этой трещине в цементе восемьдесят земных лет.
— Не понимаю,— сказала Наташа и вдруг поняла.— Значит, это не наша база? — сказала она шепотом.
— Не наша,— сказал Феликс и выпрямился.
— Вы об этом знали! — сказала Наташа.
— Да, мы об этом знаем,— сказал Феликс.— Это здание строили не люди. Это не цемент. Это не просто холм. И пиявки не зря нападают на двуногих прямостоящих.
Наташа несколько секунд глядела на него, а затем повернулась и закричала во весь голос:
— Товарищи! Сюда! Скорее! Все сюда! Смотрите! Смотрите, что здесь есть! Сюда!
Кабинет директора системы Теплый Сырт был набит до отказа. Директор вытирал лысину платком и ошалело мотал головой. Ареолог Ливанов, утратив сдержанность и корректность, орал, надсаживаясь, стараясь перекрыть шум:
— Это просто уму непостижимо! Теплый Сырт существует шесть лет. За шесть лет не разобрались, что здесь наше и что не наше. Никому и в голову не пришло поинтересоваться Старой Базой!..
— А что там интересоваться! — кричал Азизбеков.— Я двадцать раз проезжал мимо. Развалины как развалины. Разве мало развалин оставили после себя первопоселенцы?
— А я там был года два назад! Смотрю, валяется ржавая гусеница от краулера. Посмотрел и поехал дальше.
— А сейчас она там валяется?
— Да что там говорить? Посередине Базы стоит с незапамятных времен тригонометрический знак. Тоже, может быть, марсиане ставили?
— Следопыты просто опозорились, срам на них смотреть!
— Ну почему? Это же они и открыли!
Начальник группы Следопытов Опанасенко, прибывший всего несколько минут назад, огромный, широкий, ухмыляющийся, обмахивался сложенной картой и что–то говорил директору. Директор мотал головой.
К столу пробирался, наступая всем на ноги, Пучко. Борода у него была взъерошенная, очки он держал высоко над головой.
— Потому что в системе творится тихий бедлам! — фальцетом закричал он.— Скоро ко мне будут приходить марсиане и просить, чтобы я им починил танк или там краулер, и я им буду чинить! У меня уже были случаи, когда приходят незнакомые люди и просят починить! Потому что я вижу — по городу ходят какие–то неизвестные люди! Я не знаю, откуда они приходят, и я не знаю, куда они уходят! А может быть, они приходят со Старой Базы и уходят на Старую Базу!
Шум в кабинете внезапно затих.
— Может быть, вы хотите пример? Пожалуйста! Один такой гражданин сидит здесь с нами с утра! Я о вас говорю, товарищ!
Пучко ткнул очками в сторону Феликса Рыбкина. Кабинет взорвался хохотом. Опанасенко сказал гулким басом:
— Ну–ну, Захар, это же мой Рыбкин.
Феликс покачал головой, почесал в затылке и искоса поглядел на Наташу.
— Ну и что же, что Рыбкин? — закричал Пучко.— А я откуда знаю, что он Рыбкин? Вот я и говорю, нужно, чтобы всех знали…— Он махнул рукой и полез на свое место.
Директор встал и громко постучал карандашом по столу.
— Хватит, хватит, товарищи,— строго сказал он.— Повеселились, и хватит. Открытие, которое сделали Следопыты, представляет огромный интерес, но мы собрались не для этого. Схема Старой Базы у нас теперь есть. Облаву начнем через три дня. Приказ на облаву будет отдан сегодня вечером. Предварительно сообщаю, что начальником группы облавы назначается Опанасенко, его заместителем — Ливанов. А теперь прошу всех, кроме моих заместителей, покинуть кабинет и разойтись по рабочим местам.
В кабинете была только одна дверь в коридор, и кабинет пустел медленно. В дверях вдруг образовалась пробка.
— Радиограмма директору! — закричал кто–то.
— Передайте по рукам!
Сложенный листок бумаги поплыл над головами. Директор, споривший о чем–то с Опанасенко, взял и развернул его. Наташа увидела, как он побледнел, а потом покраснел.
— Что случилось? — пробасил Опанасенко.
— С ума можно сойти,— сказал директор с отчаянием.— Завтра сюда прибывает Юрковский.
— Володя? — сказал Опанасенко.— Это хорошо!
— Кому Володя,— с тихим отчаянием сказал директор,— а кому генеральный инспектор Международного управления космических сообщений.
Директор еще раз перечитал радиограмму и тяжело вздохнул.
5. «ТАХМАСИБ».
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ИНСПЕКТОР И ДРУГИЕ
Мягкий свисток будильника разбудил Юру ровно в восемь утра по бортовому времени. Юра приподнялся на локте и сердито посмотрел на будильник. Будильник подождал немного и засвистел снова. Юра застонал и сел на койке. Нет, больше я по вечерам читать не буду, подумал он. Почему это вечером никогда не хочется спать, а утром испытываешь такие мучения?
В каюте было прохладно, даже холодно. Юра обхватил руками голые плечи и постучал зубами. Затем он спустил ноги на пол, протиснулся между койкой и стеной и вышел в коридор. В коридоре было еще холоднее, но зато там стоял Жилин, могучий, мускулистый, в одних трусах. Жилин делал зарядку. Некоторое время Юра, обхватив руками плечи, стоял и смотрел, как Жилин делает зарядку. В каждой руке у Жилина было зажато по десятикилограммовой гантели. Жилин вел бой с тенью. Тени приходилось плохо. От страшных ударов по коридору носился ветерок.
— Доброе утро, Ваня,— сказал Юра.
Жилин мгновенно и бесшумно повернулся и скользящими шагами двинулся на Юру, ритмично раскачиваясь всем телом. Лицо у него было серьезное и сосредоточенное. Юра принял боевую стойку. Тогда Жилин положил гантели на пол и кинулся в бой. Юра кинулся ему навстречу, и через несколько минут ему стало жарко. Жилин хлестко и больно избивал его полураскрытой ладонью. Юра три раза попал ему в лоб, и каждый раз на лице Жилина появлялась улыбка удовольствия. Когда Юра взмок, Жилин сказал: «Брэк!» — и они остановились.
— Доброе утро, стажер,— сказал Жилин.— Как спалось?
— Спа…си…бо,— сказал Юра.— Ни…чего.
— В душ! — скомандовал Жилин.
Душевая была маленькая, на одного человека, и возле нее уже стоял с брезгливой усмешкой Юрковскии в роскошном, красном с золотом халате, с колоссальным мохнатым полотенцем через плечо. Он говорил сквозь дверь:
— Во всяком случае… э–э… я отлично помню, что Краюхин тогда отказался утвердить этот проект… Что?
Из–за двери слабо слышался шум струй, плеск и неразборчивый тонкий тенорок.
— Ничего не слышу,— негодующе сказал Юрковскии. Он повысил голос.— Я говорю, что Краюхин отклонил этот проект, и если ты напишешь, что это была историческая ошибка, то ты будешь прав… Что?
Дверь душевой отворилась, и оттуда, еще продолжая вытираться, вышел розовый бодрый Михаил Антонович Крутиков, штурман «Тахмасиба».