Том 2. 1960-1962, стр. 53

Питере сел и вытянул ноги. Забавное все–таки дело придумали физики: ловить духов из иного мира. Воистину естествознание в мире духов. Он посмотрел на часы. Только тридцать минут прошло. Ну что ж, духи так духи. Будем слушать.

Ровно в семнадцать ноль–ноль Питерс подошел к двери. Тяжелая плита титанистой стали поднялась, и в сознание Питерса ворвался вихрь чужих возбужденных мыслей. Как всегда, он увидел напряженные, ожидающие лица физиков и, как всегда, отрицательно покачал головой. Ему было нестерпимо жалко этих молодых умных ребят, он много раз представлял себе, как это будет замечательно, если прямо с порога он улыбнется и скажет: «Есть поле связи, я взял ваше поле связи». Но что ж поделаешь, если «поля связи» либо не существует, либо оно не под силу ридерам.

— Ничего,? сказал он вслух и шагнул в коридор.

— Очень жаль,? сказал один из физиков расстроенно. Он всегда говорил это «очень жаль».

Питерс подошел к нему и положил ему руку на плечо.

? Послушайте,? сказал он,? может быть, достаточно? Может быть, у вас какая–нибудь ошибка?

Физик натянуто улыбнулся.

— Ну что вы, товарищ Питерс! ? сказал он.? Опыты еще только начинаются. Мы и не ожидали ничего другого для начала… усилим активирование… да, активирование… только бы вы согласились продолжить…

— Мы должны набрать большой статистический материал,? сказал другой физик.? Только тогда можно делать какие–нибудь выводы… Мы очень надеемся на вас, товарищ Питерс, на вас лично и на ваших друзей…

— Да,? сказал Питерс,? конечно.

Он хорошо видел, что они больше ни на что не надеются. Только на чудо. Но может быть… Все может быть.

О СТРАНСТВУЮЩИХ И ПУТЕШЕСТВУЮЩИХ

Вода в глубине была не очень холодная, но я все–таки замерз. Я сидел на дне под самым обрывом и целый час осторожно ворочал головой, всматриваясь в зеленоватые мутные сумерки. Надо было сидеть неподвижно, потому что септоподы ? животные чуткие и недоверчивые, их можно отпугнуть самым слабым звуком, любым резким движением, и тогда они уйдут и вернутся только ночью, а ночью с ними лучше не связываться.

Под ногами у меня копошился угорь, раз десять проплывал мимо и снова возвращался важный полосатый окунь. И каждый раз он останавливался и таращил на меня бессмысленные круглые глаза. Стоило ему уплыть ? и появлялась стайка серебристой мелочи, устроившая у меня над головой пастбище. Колени и плечи у меня окоченели совершенно, и я беспокоился, что Машка меня не дождется и полезет в воду искать и спасать. Я в конце концов до того отчетливо представил себе, как она сидит одна у самой воды и ждет, и как ей страшно, и как хочется нырнуть и отыскать меня,? что совсем было решился вылезать, но тут наконец из зарослей, шагах в двадцати справа, выплыл септопод.

Это был довольно крупный экземпляр. Он появился бесшумно и сразу, как привидение, округлым серым туловищем вперед. Белесая мантия мягко, как–то расслабленно и безвольно пульсировала, вбирая и выталкивая воду, и он слегка раскачивался на ходу с боку на бок. Концы подобранных рук, похожие на обрывки большой старой тряпки, волочились за ним, и тускло светилась в сумраке щель прикрытого веком глаза. Он плыл медленно, как и все они в дневное время, в странном жутковатом оцепенении, неизвестно куда и непонятно зачем. Вероятно, им двигали самые примитивные и темные инстинкты, те же, может быть, что управляют движением амебы.

Очень медленно и плавно я поднял метчик и повел стволом, целясь в раздутую спину. Серебристая мелочь вдруг метнулась и пропала, и мне показалось, что веко над громадным остекленелым глазом дрогнуло. Я спустил курок и сразу же оттолкнулся от дна, спасаясь от едкой сепии. Когда я снова взглянул, септопода уже не было видно, только плотное иссиня–черное облако расходилось в воде, заволакивая дно. Я вынырнул на поверхность и поплыл к берегу.

День был жаркий и ясный, над водой висела голубая парная дымка, а небо было пустым и белым, только из–за леса поднимались, как башни, неподвижные сизые груды облаков.

В траве перед нашей палаткой сидел незнакомый человек в пестрых плавках и с повязкой через лоб. Он был загорелый и не то чтобы мускулистый, но какой–то невероятно жилистый, словно переплетенный канатами под кожей. Сразу было видно: до невозможности сильный человек. Перед ним стояла моя Машка в синем купальнике ? длинноногая, черная, с копной выгоревших волос над острыми позвонками. Нет, она не сидела над водой, ожидая в тоске своего папу,? она что–то азартно рассказывала этому жилистому дядьке, вовсю показывая руками. Мне даже стало обидно, что она и не заметила моего появления. А дядька заметил. Он быстро повернул голову, всмотрелся и, заулыбавшись, потряс раскрытой ладонью. Машка обернулась и обрадованно заорала:

? А, вот он ты!

Я вылез на траву, снял маску и вытер лицо. Дядька улыбался, разглядывая меня.

— Сколько пометил? ? спросила Машка деловито.

— Одного.? У меня сводило челюсти.

— Эх ты,? сказала Машка. Она помогла мне снять аквастат, и я растянулся на траве.? Вчера он двух пометил,? пояснила Машка.? Позавчера четырех. Если так будет, лучше прямо пе ребираться к другому озеру.? Она взяла полотенце и принялась растирать мне спину.? Ты похож на свежемороженого гусака,? объявила она.? А это Леонид Андреевич Горбовский. Он астроархеолог. А это, Леонид Андреевич, мой папа. Его зовут Станислав Иванович.

Жилистый Леонид Андреевич покивал, улыбаясь.

— Замерзли,? сказал он.? А у нас здесь так хорошо ? солнце, травка…

— Он сейчас отойдет,? сказала Машка, растирая меня изо всех сил.? Он вообще веселый, только замерз сильно…

Было ясно, что она тут про меня наговорила всякого и теперь изо всех сил поддерживает мою репутацию. Пусть поддерживает. У меня не было времени этим заниматься ? я стучал зубами.

— Мы с Машей здесь очень за вас беспокоились,? сказал Горбовский.? Мы даже хотели за вами нырять, но я не умею. Вот вы, наверное, даже не можете представить себе человека, которому ни разу не приходилось нырять на работе…? Он опрокинулся на спину, повернулся на бок и подперся рукой.? Завтра я улетаю,? сообщил он доверительно.? Просто не знаю, когда мне снова случится полежать на травке у озера и чтобы была возможность понырять с аквастатом…

— Валяйте,? предложил я.

Он внимательно посмотрел на аквастат и потрогал его.

? Обязательно,? сказал он и лег на спину.

Он заложил руки под голову и смотрел на меня, медленно помаргивая редкими ресницами. Было в нем что–то непобедимо располагающее. Не знаю даже, что именно. Может быть, глаза ? доверчивые и немного печальные. Или то, что ухо у него оттопыривалось из–под повязки как–то очень уж потешно. Насмотревшись на меня, он перевел глаза и уставился на синюю стрекозу, качающуюся на травинке. Губы у него нежно вытянулись дудкой.

? Стрекозочка,? произнес он.? Стрекозулечка. Синяя… Озерная… Красавица… Сидит себе аккуратненько, смотрит, кого бы слопать…? Он протянул руку, но стрекоза сорвалась с травинки и по дуге ушла к камышам. Он проводил ее глазами, а потом снова улегся.? Как это сложно, друзья мои,? сказал он, и Машка тотчас села и впилась в него круглыми глазами.? Ведь совершенна, изящна и всем довольна! Скушала муху, размножилась, а там и помирать пора. Просто, изящно, рационально. И нет тебе ни духовного смятения, ни любовных мук, ни самосознания, ни смысла бытия…

? Машина,? сказала вдруг Машка.? Скучный кибер!

Это моя–то Машка! Я чуть не захохотал, но сдержался, только засопел, кажется, и она посмотрела на меня с неудовольствием.

? Скучный,? согласился Горбовский.? Именно. А теперь представьте себе, товарищи, стрекозу ядовито–желто–зеленую, с красными поперечинами, размах крыльев семь метров, на челюстях черная гадкая слизь… Представили? ? Он задрал брови и посмотрел на нас.? Вижу, что не представили. Я от них бегал без памяти, а у меня ведь было оружие… Вот и спрашивается, что у них общего, у этих двух скучных киберов?