Том 1. 1955–1959, стр. 6

Противоположный пример — Достоевский. Кто решится утверждать, что в школьно-программном «Преступлении и наказании» есть это самое «что такое хорошо и что такое плохо»? Разве что вспомнить анекдот о массовом убиении старушек на предмет изъятия двугривенных…

В чем же секрет? Откуда в общепризнанно легком жанре, таком как фантастика, взялись Учителя? Мало ли претендентов на эту роль в более солидных кругах! Однако же, при самом искреннем уважении к «настоящей» литературе, придется принять за данность, что существует целая партия думающих и читающих граждан, несущая на своих знаменах символику братьев Стругацких. В этих кругах вам не придется заканчивать фразу типа «Там, где царит серость…» или «… человек-то учит детеныша: думай как я…» и, тем более, объяснять, что сей афоризм значит. Здесь не просто любят (и тем более — не «фанатеют»). Не просто знают и цитируют. Последнее, кстати, вовсе не обязательно: не у всех есть время часто перечитывать. Да это и не важно. Главное в этой партии — что ее адепты живут по Стругацким. То есть, по-человечески.

Это, пожалуй, слишком! — справедливо возмутитесь вы. — Нельзя же изображать двух авторов чуть ли не единственными носителями человеческой морали целой эпохи!

Нельзя. Да они таковыми и не являются. У многих и многих «шестидесятников» и их последователей присутствуют те же ценности, те же критерии нравственной чистоты и… ну, и тому подобное. Речь ведь не об этом. Мало быть хорошим, и даже — страшно сказать — мало быть талантливым, чтобы стать Учителем. Хотя стать, естественно, хочется. Многим — очень! (Я не сомневаюсь в том, что лучшие из них писали именно «потому, что не могли не». Просто этого мало.) Кому быть Учителями, а кому — нет, решает жизнь. Никакие литературные и прочие регалии не способны писателя сделать Мастером (даже в его собственных глазах!). Так же точно Учителем невозможно назначить. Желание (сколь угодно сильное), человеческие достоинства (сколь угодно высокие), даже принадлежность к Мастерам — все это необходимо, но недостаточно. Нужно что-то еще. Что же?

Пусть тот, кто решится полностью сформулировать «достаточные условия», получит медаль «За отвагу». Я же осмелюсь назвать еще одну компоненту.

Речь идет о некой тонкой грани идеального баланса между открытым выражением личного отношения автора и полным отсутствием такового выражения. Объяснюсь. Ни один автор, как бы он ни старался быть «объективным», не может не выказать своих оценок. Вариации тут, конечно, огромные, даже среди Мастеров: от явного выражения (тот же Толстой) до скрытости от самого себя (тот же Достоевский); от четкого разделения героев на «плохих» и «хороших», любимых и нелюбимых, — до появления в книге нормальных живых людей.

При этом не нужно забывать, что зеркало (только не «Уленшпигель», а именно простое зеркало) — уже крайность, ибо дает лишь чистое отражение, без оценок вовсе. Идеальный пример — поведение пришельцев из «Отеля «У Погибшего Альпиниста» Стругацких. Почему поступки Олафа Андварафорса — робота, рабочей машины инопланетян, всего лишь копии человека — так разительно не соответствуют нашим представлениям, заранее сформированным «фантастикой»? Да потому, что пришельцы выбрали для него модель не только внешности, но и поведения в массе. Олаф и есть отражение, без оценок — ну, не было у инопланетян критерия для оценок! То есть — они невольно «сработали» как зеркало. А масса — она масса и есть. Что в ней можно найти хорошего Для модели поведения? Вот Олаф и получился таким. Впрочем, с точки зрения мимикрии — решение идеальное. Пример, между прочим, показывает, что Стругацкие уже в те времена верно почувствовали разницу между пришельцами — то есть, существами иными — и столь распространенными в «фантастике» просто людьми, только прилетевшими невесть откуда и пытающимися — изо всех авторских силенок — пришельцами казаться.

Итак, о балансе авторского отношения. Даже молодые братья Стругацкие нигде, никогда и ничего не разъясняли «в лоб». Хочешь — пожалуйста, думай! Если цель у автора есть, то ее можно и вычислить. В вещах поздних многое вычислению уже не поддается. Но думать по-прежнему настоятельно рекомендуется. То есть «мораль» все же есть. Может быть… А вообще, морализированию не место в литературе. И уж стократ не место ему в учебнике! Так что вслух — ни звука. Сапиенти сат. Ну а ежели нет — что ж, пусть начинает пока с Чуковского: «Маленькие дети, ни за что на свете…» Может, сумеет дорасти и до уровня «Улитки» — если готов смириться с тем, что в книге «нет ни картинок, ни разговоров»: нет ни советов, ни поучений, ни злодеев, ни принцев. И сюжета нет… Зато — информация к размышлению. Ибо если бы не было и этого — то есть, мораль отсутствовала начисто и в любом виде, то мы и в самом деле получили бы идеальное стекло с идеальным отражающим покрытием. Только вот использовать его в качестве учебника — воистину невозможно.

Осталось добавить совсем уж очевидное — для полноты картины. Обладание перечисленными качествами не освобождает Учителя от необходимости ученика еще заполучить! То есть — писать интересно. Иначе все вышеназванное пропадет втуне. Быть может, в этом перечислении необходимых и органично сочетающихся качеств — ответ на вопрос, почему именно и только в фантастическом жанре стало возможным такое «явление», как братья Аркадий и Борис Стругацкие.

6

Говоря о том, что Стругацкие никогда не опускались до разъяснений, я отнюдь не подразумеваю, будто они из тех пришельцев, которые настолько объективны, настолько вне, что и сами не знают, какую именно мораль можно вывести из их наблюдений (и можно ли ее вывести вообще). Хотя и такой результат достижим — если довести идею взгляда извне до логического завершения. И подобные Мастера — которым и в самом деле не дано предугадать — в Литературе присутствуют.

Однако мы-то ведем речь об Учителях, то есть о Мастерах особого склада: знающих не только «что» и «как», но и — хотя бы отчасти — «зачем». Другое дело, что в самом произведении прямое указание на цель абсолютно недопустимо — чтобы не оттолкнуть Учеников. Но автору знать цель не возбраняется. Так что, избегая разъяснений в книгах, Стругацкие время от времени (редко и крайне неохотно, под давлением достаточно умного или хитрого журналиста) все же «раскалывались». И вот тут-то и выяснялось, что от Кассандры (и ей подобных) Стругацких кардинально отличает понимание: они не просто точно «попали», точно отразили, — они именно это и хотели сделать. Во всяком случае — весьма близкое. А насчет пресловутого «не могли не писать» — так и это правда. Ну и что? Значит, подобное состояние духа попросту досталось понимающим людям. Бывает иногда и такое. То есть — одновременное присутствие в творчестве «одного автора» столь редко объединяемых субстанций: разума и чувств (мышления и эмоций — для любителей строгих юнговских формулировок). А ведь многие до сих пор произносят слово «фантастика» — эдак через «фи». Я сам слышал! Не спорю, основания есть: то самое большинство фантастов, каковое чаще всего и развлечь-то не способно… Ладно, не будем переходить на личности. Даже отвлеченно. Давайте лучше о хорошем — об Учителях.

В качестве развернутой иллюстрации к сказанному: несколько цитат из статей и интервью — главным образом на тему воспитания человека будущего. В конце концов, если не фантасты, то кто?