Я буду любить тебя..., стр. 29
— Вы его убили? — спросила она. — При дворе его прозвали Черной Смертью. Говорили, что он…
— Я не убил его, — ответил я, — но если вы пожелаете, убью.
— А его хозяин? Что вы сделали с его хозяином?
Я рассказал ей. Когда она представила себе всю картину, ее натянутые нервы не выдержали, и она зашлась смехом, который был столь же прелестен, сколь и жесток. Он все звенел и звенел, отдаваясь мелодичным эхом, и от этих звуков проклятый лес, казалось, становился еще мрачнее.
— Он скоро развяжет тот узел, которым я его привязал, — сказал я. — Если вы хотите достичь Джеймстауна раньше него, нам надо торопиться.
— К тому же наступает ночь, — добавил пастор, — а это место выглядит точь-в-точь как долина смертной тени, о которой сказано в двадцать третьем псалме Давидовом. Если тут бродят призраки, то час их явления уже близок — и лично я предпочитаю быть от них подальше.
— Перестаньте смеяться, сударыня, — попросил я. — Если вверх по этому ручью сейчас движется лодка, ваш смех нас выдаст.
Я подошел к Дикону и, сохраняя угрюмое молчание, под стать его собственному, разрезал веревки на его руках. Затем в сгущающемся сумраке мы направились туда, где оставили лошадей. Спэрроу поспешил первым, чтобы все подготовить, но вскоре вернулся обратно.
— Итальянец сбежал! — крикнул он.
— Сбежал? — воскликнул я. — Но ведь я велел вам крепко привязать его к седлу!
— Так я и сделал, — ответил он. — Я так туго затянул ремни, что они впились ему в тело. Попытайся он их разорвать, ему бы стало так больно, что он сразу прекратил бы всякие попытки.
— Но тогда каким же образом ему удалось бежать?
— Понимаете, — уныло сказал Спэрроу, — я поначалу связал его так, как сказал. Но потом подумал о том, что ремни очень уж глубоко врезались в его плоть, а боль ведь ужасна для всякой твари, даже для змеи, и вспомнил, что Христос велел нам поступать с другими так, как мы хотим, чтобы поступали с нами, ну и ослабил путы, но, клянусь святым крещением, я был уверен, что он все-таки не развяжется!
Я начал было чертыхаться, но в конце концов досадливо рассмеялся.
— Ладно, дело сделано, и его уже не поправишь. Как бы то ни было, нам все равно пришлось бы развязать его, перед тем как въехать в город.
— Вы будете жаловаться губернатору? — спросил пастор.
Я покачал головой.
— Если бы Ирдли пошел против королевского фаворита, такая дерзость могла бы стоить ему и должности, и головы. Это мое частное дело, и я никого не собираюсь впутывать в него против воли. Давайте сядем на лошадей и поедем отсюда, ведь не исключено, что милорд и его лекарь уже встретились и замышляют новые козни.
Я вскочил на Черного Ламораля и посадил мистрис Перси сзади.
Спэрроу и негритянка сели на гнедую кобылу, а Дикон, упорно не раскрывая рта, потащился пешком.
И проклятую рощу с привидениями, и пестрый багряно-желтый лес мы проехали без приключений. Все молчали: моя жена была слишком утомлена для беседы, пастор раздумывал над тем, каким образом удалось развязаться итальянцу, а я был всецело поглощен своими собственными мыслями. Когда мы проехали перешеек, уже стемнело, и в домах, стоящих вдоль улицы, начали зажигаться факелы. Комната на верхнем этаже гостиницы была ярко освещена, окно ее открыто. Черный Ламораль и гнедая кобыла громко стучали подковами, а я принялся насвистывать веселую старую песенку, которую выучил когда-то на войне в Нидерландах. В окне появился человек в черно-алом камзоле и посмотрел вниз, на нас. Тогда сидевшая позади меня леди выпрямилась и вскинула усталую голову.
— Когда мы опять пойдем гулять в лес, Рэйф, — проговорила она звонким голосом, — то прошу тебя — покажи мне то дерево! — И она рассмеялась своим серебристым смехом и продолжала смеяться, покуда мы не миновали гостиницу и фигуру в верхнем окне. Тут ее смех перешел во что-то, похожее на всхлипывание. Наверное, в эти минуты она испытывала боль и гнев — я чувствовал то же самое! До сих пор она ни разу не назвала меня по имени, а сейчас всего лишь использовала его как оружие, чтобы еще сильнее уязвить того, кто глядел нам вслед.
Наконец мы подъехали к дому пастора и спешились. Дикон отвел лошадей в конюшню, а я, взяв свою жену за руку, проводил ее в гостиную. Преподобный Спэрроу пробыл с нами недолго — обсудив со мною меры предосторожности, которые я намеревался принять, он удалился к себе. Едва он вышел, как вошел Дикон.
— Ах, как я устала! — вздохнула мистрис Джослин Перси. — Позвольте узнать, капитан Перси, какое сверхважное дело заставило вас не прийти на свидание с дамой? Вам следует отправиться ко двору, сэр, чтобы научиться галантности.
— А куда следует отправиться жене, чтобы научиться послушанию? — спросил я. — Вы же знаете, куда я ездил и отчего не смог повести вас на прогулку. Почему вы ослушались моего приказа?
Она широко раскрыла глаза:
— Вашего приказа? Но я не получала никакого приказа, впрочем, если бы и получила, то не подчинилась бы все равно. Вы говорите, что я будто бы знала, куда вы поехали, но, сэр, я понятия не имею, ни куда вы ездили, ни зачем!
Я оперся рукой на стол и перевел взгляд с нее на Дикона, потом опять на нее.
— Губернатор послал меня успокоить брожение, начавшееся в одной из ближайших индейских деревень. Так что в лесу сегодня было очень опасно. Но это еще не все, сударыня, наш вчерашний разговор о прогулке в лес был подслушан итальянцем. Когда нынче утром мне пришлось уехать, не переговорив с вами, я велел сообщить вам, куда я поехал и зачем, и передать, чтобы вы ни в коем случае не выходили за пределы сада. Разве вам ничего об этом не сказали?
— Нет! — воскликнула она.
Я снова посмотрел на Дикона.
— Я сказал госпоже, что вам пришлось уехать по делу, — хмуро буркнул он, — и что вы сожалеете, что не можете проводить ее в лес.
— И больше ничего?
— Нет.
— Позволь узнать почему?
Он откинул голову и выставил вперед подбородок.
— Я был уверен, что паспахеги ее не побеспокоят, — дерзко ответил он, — а про другую опасность вы, сэр, не сочли нужным мне рассказать. Госпоже хотелось пойти в лес, и я подумал, что жаль лишать ее удовольствия из-за пустяков.
Вчерашний день я провел на охоте, и мой хлыст все еще лежал на столе.
— Я всегда знал, что ты наглый и дерзкий плут, — сказал я, сжав его рукоять, — теперь же знаю, что ты еще и вероломен. Я считал, что ты обладаешь всеми недостатками, присущими солдату, но наделен также и его достоинствами. Выходит, я обманулся. Непокорного слугу я еще мог бы простить, но солдата, предавшего оказанное ему доверие…
Я поднял хлыст и принялся стегать его по плечам. Он стоял молча, побагровев до корней волос и стиснув руки в кулаки. Минуту или чуть больше в комнате были слышны только звуки ударов, потом жена моя крикнула:
— Хватит! Хватит! Вы уже достаточно его наказали! Отпустите его, сэр!
Я отбросил хлыст.
— Убирайся, — приказал я. — И не попадайся мне завтра на глаза!
По-прежнему красный, с набухшей на виске пульсирующей жилкой, он медленно подошел к выходу, повернулся, отдал мне честь и вышел, закрыв за собою дверь.
— Теперь он станет вашим врагом, — сказала мистрис Перси, — и все из-за меня! Из-за меня вы нажили множество врагов, не так ли? Быть может, к их числу вы относите и меня? Что ж, это было бы немудрено. Вы хотите, чтобы я покинула Виргинию?
— Только вместе со мной, сударыня, — ответил я коротко и пошел звать пастора к нам на ужин.
Глава XVI
В которой я избавляюсь от негодного слуги
На следующий день губернатор и Совет колонии принимали дары паспахегов и слушали пространное, полное дружеских излияний послание Опечанканоу, который, подобно актеру-королеве в пьеске «Убийство Гонзаго», которую бродячий театр разыгрывает в «Гамлете», был «слишком щедр на уверенья».
Совет заседал в доме Ирдли, и я был вызван туда для доклада о вчерашней экспедиции. День уже клонился к вечеру, когда губернатор отпустил нас. Выходя, я обнаружил рядом с собою мастера Пори.