Возвращение Ктулху, стр. 42

Глядя на эту картину, я поднял свое тело на тысячах длинных извилистых щупальцев и подполз к алтарю одного из проклятых храмов. Он был покрыт свежей кровью, но никто из мертвецов не осмелился помешать мне слизать с камня этот ароматный нектар. А потом, вытянув вверх хоботообразную голову, из которой непрерывно сочилась ядовитая гнойная слизь, я дико и ликующе завыл на познанные мною бледные звезды, безмолвно мерцающие среди хороводов мертвых миров.

2000

Борис Лисицын

Надтреснутый колокол

Недавно в Милфорде, городе, где последние десять лет я занимал пост шерифа полиции, было основано Общество защиты и восстановления архитектурного наследия. Первый замысел этого благородного учреждения заключался в намерении отреставрировать построенную еще в колониальную эпоху колокольню, чьи развалины расположены на Вересковом холме, к северу от Милфорда. Этот проект вызвал у меня сильнейшую тревогу и решение твердо противодействовать инициативе любителей старого зодчества, которую я считаю крайне опасной. Но их настойчивость и упрямство оказались более убедительными для мэрии и спонсоров, нежели мои туманные предостережения, которые никак не могут служить основательными доводами в дискуссии с членами общества. Со дня на день должны начаться строительные работы. Накануне этого события, которое может повлечь за собой самые роковые последствия для города и его округи, у меня не остается иного выбора, кроме как нарушить клятву, данную моему, ныне покойному, другу и коллеге Джозефу О'Грэйди (мир его праху), и рассказать о том ужасном инциденте, память о котором не дает мне смириться с порывом нашего молодого поколения.

Энтузиасты архитектурного общества часто упрекают меня в том, что поскольку я не уроженец Милфорда, то, дескать, не питаю уважения к его достопримечательностям и историческим памятникам. Вторая часть этого утверждения совершенно не соответствует истине, но родился и вырос я действительно не в Массачусетсе. Обстоятельства, при которых я очутился в Милфорде, заслуживают особого внимания.

В 1916 году я обучался на последнем курсе естественно-научного отделения университета Атланты, специализируясь на геологии и палеонтологии. Опираясь на результаты своего, весьма своеобразного, исследования, я сделал вывод о возможности посещения в далеком прошлом нашей планеты чужими существами. По моему мнению, они оставили после себя ряд материальных свидетельств, которые до сих пор не получили вразумительного объяснения.

Эти исследования начались с тщательного изучения данных Сент-Луисской конференции Американского археологического общества 1908 года, где была продемонстрирована загадочная статуэтка, изображающая неведомое создание с признаками человека, осьминога и летучей мыши. Камень, из которого она была выполнена, — пористый черно-зеленый монолит с золотистыми и радужными пятнами и полосами — никогда и нигде на Земле не встречался. Знакомство с этим таинственным артефактом, состоявшееся благодаря моим частным связям, натолкнуло меня на проведение собственных изысканий, основанных на, скажем так, нетрадиционных источниках. По совету моего приятеля, участника нескольких геологических съемок в Скалистых горах, я обратился к пылившимся в библиотеке одного из небольших университетов юга копиям зловещих книг, среди которых особо выделялся труд мрачного тамплиера Беренгария фон Лутца «Летописи черных солнц». Именно из «Летописей» я узнал о чудовищном культе пауков-пришельцев, имевшем, в частности, хождение среди некоторых индейских племен северо-востока нынешних Соединенных Штатов. По словам фон Лутца, существовали жившие «по ту сторону великого моря, где заходит солнце» народы, у которых предметом поклонения были идолы в форме то ли пауков, то ли кого-то в этом роде, причем косвенные намеки указывали на то, что под словом «идолы» тамплиер подразумевал не только каменных истуканов, но и нечто более жизненное. Немец опасливо замечал, что в незапамятные времена, когда на Земле еще не было никакой жизни (собственной, как многозначительно уточнял рыцарь-чернокнижник), пришельцев занесло на нашу планету стремительно упавшей с неба скалой из черной порфирообразной породы, испускающей в темноте оранжевый фосфоресцентный блеск. Эта скала некогда оторвалась от какой-то планеты в Иной Вселенной и, проделав бесконечный путь сквозь Внешний космос, через Врата черных звезд ворвалась в наше пространство. К сожалению, копия «Летописей» оказалась неполной — и в ней отсутствовало описание инопланетных пауков и их судьбы в новом пристанище.

Первые итоги моих работ давали повод для весьма смелых гипотез, подтверждение которых требовало дополнительного финансирования. Сведения о культе чужеродных пауков были встречены в отчетах экспедиций в бразильскую сельву, сиамские джунгли и влажные леса побережья Гвинейского залива, а также угадывались в эхе зловещих эфиопских и уйгурских преданий седой древности. Однако мой изобиловавший экстравагантными гипотезами и предположениями доклад был принят руководством университета Атланты довольно прохладно, а когда я вскользь упомянул об использовании полулегендарных источников вроде книги Беренгария фон Лутца или каменных письмен Нгахасара, отношение ко мне стало открыто враждебным. Вскоре декан факультета в прозрачной форме дал понять, что мое присутствие в университете нежелательно, и я был вынужден подать заявление об уходе.

Затем последовал период нескончаемых попыток устроиться на работу и скорых увольнений, пока наконец в начале 1918 года я не записался добровольцем в армию. Военная служба, сравнительно недолгая, оказала существенное воздействие на мой, до того довольно мягкий, характер, а также обогатила меня многими новыми умениями.

В августе того же года наш батальон морской пехоты расквартировался в русском морском порту Архангельск. Под Рождество мой взвод попал в засаду красных, и уйти удалось немногим. Мне, истекающему кровью, с трудом удалось вытащить из-под огня тяжело раненного сержанта Джозефа О'Грэйди, который с тех пор стал моим близким другом.

В июне 1919 года американская армия покинула север России, а я, в свою очередь, прервал не прельстившую меня военную карьеру. Правда, перспективы человека, не имеющего диплома и толком обучившегося к двадцати пяти годам лишь маршировать и стрелять, выглядели почти безнадежными. Но на помощь мне пришел новый друг, О'Грэйди, по мобилизации служивший шерифом полиции крохотного городка Милфорд на севере Массачусетса. Он собирался возвратиться домой и вернуться к прежним обязанностям, в связи с чем предложил мне переехать к нему и посулил должность помощника, заверив, что быть полицейским в местечке, населенном преимущественно незлобивыми фермерами и ремесленниками, совсем несложно и неопасно. Подкрепив уговоры сомнительными, на мой взгляд, и неотразимыми, с его точки зрения, аргументами типа описания достоинств местных девушек и пива, добродушный ирландец не мог допустить мысли, что я откажусь от такого заманчивого предложения. Впрочем, альтернативы все равно не было, и я решился на это резкое изменение в жизни, надеясь, что оно будет к лучшему.

Переселение в Милфорд произошло в начале сентября 1919 года. Некоторое время я адаптировался к местным условиям, внимательно изучая природу окрестностей и особенности характера тамошних жителей. Часами я блуждал в лабиринтах огромного девственного леса, окружающего Милфорд, медленно бродил по тенистым и прохладным аллеям из подлеска и отдыхал под большими сумрачными вязами. Иногда мне попадались небольшие поляны, где ветер разносил слабый приятный аромат диких роз, сливающийся с тяжелым, похожим на испарение ладана, запахом бузины. Порой я подолгу останавливался на опушках, чтобы полюбоваться на великолепные парады фиолетовых ломоносов, возвышающихся среди папоротника, и сияющих красным блеском в ярком солнечном свете пионов. За ними виднелись глубокие чащи, где ручьи бурлят и проносятся по камням, питая сырую и мрачную осоку.