Возвращение Ктулху, стр. 129
Страшный бог, лежащий на дне Тихого океана, не только управлял человечеством, непрерывно вторгаясь в людские сны, но и решился наконец на прямую атаку. Для этого ему даже не пришлось шевелить крыльями и щупальцами — Ктулху творил своих безжалостных и неистребимых слуг руками невзрачного московского генетика, поборника Высшей Справедливости.
Парфенов не сразу узнал о своей нежданной популярности. Глаза ему открыл исполнительный директор, чей сын дни и ночи напролет просиживал в чатах и блогах.
— Вы, Петр Кириллович, для них — ну, будто… — Директор замялся.
— Сын бога?
Директор скривил губы, превратив рот в подобие куриной гузки.
— Скорее подручный…
— Подручный бога?
— Хм… хм…
Парфенов так и не дождался ответа.
Поначалу он сам не знал: радоваться ему народной любви или печалиться. Но помозговал, взвесил все как следует и наконец подвел черту: когда решается судьба, а чаша весов предательски колеблется, глупо отказываться от любых союзников — даже от великовозрастных младенцев.
Примерно раз в месяц генный инженер «выпекал» очередного Наказателя — за нанесение тяжких телесных повреждений, за оскорбление действием, за публичное словесное унижение, за применение изощренных пыток. А потом начиналось и вовсе безынтересное тиражирование опытного образца. Постепенно производство Наказателей превратилось в конвейер.
Общество, оправившись от первого шока, стало привыкать к новой системе наказаний. А преступлений, как показывала статистика МВД, в последние месяцы вроде бы стало немного меньше.
Некоторые экзекуции даже показывали по центральному телевидению — конечно, не возмездие за убийство или изнасилование, а за что-нибудь менее тяжкое. Например, выведенный генетическим путем Наказатель-5 выявил уязвимые места преступника, изобличенного в публичном унижении, и мастерски поиздевался над ним на глазах у ста миллионов телезрителей. Это глумление было проведено поистине гениально. Как потом выяснилось, из пяти публично наказанных таким образом преступников трое вскоре покончили с собой.
Как бы то ни было, эффект оказался поразительный. Президента закидали благодарными письмами, хотя имелись и гневные отповеди. В целом же реакция широкой общественности оказалась скорее положительной, чем отрицательной. В стране все слишком устали от преступности.
Постепенно Парфенов стал терять интерес к Наказателям, ведь он был творец, а не штамповщик. Нужно было придумать что-то принципиально новое, совершить переворот в пенитенциарной системе в целом. И таким рычагом для изменения мира могло стать создание Абсолютно Справедливого Обнаружителя и Определителя преступников. Он мог бы самостоятельно выявлять правонарушителей, устанавливать меру вины, выносить…
Это освободило бы людей от дорогостоящего, жестокого и опасного процесса судопроизводства, постепенно ликвидировались бы сами понятия угрозыска, следствия, прокуратуры, тюрем, суда, да и вообще таких организаций, как МВД, Минюст и Генпрокуратура. Само собой, экономились бы огромные средства, в народное хозяйство вернулись бы сотни тысяч работников в самом трудоспособном возрасте и все такое прочее… За подобное достижение вполне можно получить Государственную премию или даже Нобеля.
Со своим проектом Парфенов пошел, естественно, не к министру внутренних дел, а прямиком в исстрадавшееся от безденежья Министерство финансов. Не забыл он при этом заручиться поддержкой и конкурирующих с МВД органов — Службы внешней разведки и ФСБ. К тому времени генный инженер стал доктором биологических наук (ученое звание ему присвоили без защиты и на «ура»), был стремительно избран членкором РАН, приобрел немалую известность и потому был «вхож». Его идею нашли привлекательной сначала в кулуарах, а затем и в кабинетах.
— Преступник должен быть уверен, что неотвратимо получит справедливое наказание. И все, что он сделает с другим, вернется в буквальном смысле, — игнорируя гневный взгляд Познера, вещал Парфенов в программе «Времена». — Каждая новая подлость, каждое новое зверство — это подлость, это зверство, в конечном счете совершенное против него же самого…
Эта речь имела сильный резонанс, в том числе и за рубежом.
Первая группа «высшей справедливости» полчаса назад вышла из дверей его института и двинулась по улицам Москвы. Она должна была начать работу с обнаружения и наказания самого опасного преступника, самого страшного мерзавца столицы, а быть может, и всей страны.
Парфенов сидел, сжимая в руке мобильник, и ждал отчета группы наблюдения. Новенькая сверкающая игрушка пока молчала самым подлым образом, равно как и гербастый «кремлевский» телефон на столе. Но членкор всегда умел себя успокоить.
«Таким Макаром мне и до академика недалеко… И Андрея Первозванного — на грудь… Народ мне еще спасибо скажет… Я один делаю для страны больше, чем все эти погрязшие в говорильне депутаты и министры вместе взятые…»
Мечты, мечты, в чем ваша сладость?..
— Они прошли по Малой Бронной, — наконец сообщили по телефону наблюдатели. Значит, все свершится где-то неподалеку.
В дверь позвонили. Парфенов не был удивлен — теперь к нему многие пойдут на поклон, он многим станет интересен, включая тех, кто даже здороваться с ним раньше брезговал.
— Кто там? — спросил внушительным голосом.
— Никитин, — ответил знакомый голос. Это, без сомнения, был один из главных противников биолога — начальник городской милиции генерал-лейтенант Федор Иванович Никитин. Выходит, все-таки смирил гордыню!
Довольно потерев руки, Парфенов снял цепочку и повернул колесики двух замков — ригельного и обычного, распахнул дверь. На пороге стояли.
Это был вовсе никакой не генерал-лейтенант. На лестничной площадке находилась в полном составе группа «высшей справедливости».
— В чем дело?! — гневно спросил Парфенов. Волосы у него встали дыбом. — Что вы тут забыли?!
— Мы
пришли,
— торжественно провозгласил самый речистый из них — Наказатель-5. — Просьба не оказывать сопротивления.У генного инженера стиснуло сердце, он хотел захлопнуть дверь, но ноги вдруг подогнулись. И тут в коридор повалили…
Куст клацающих зубами щупалец наклонился над Парфеновым. Позади, почти незаметный среди этих махин, стоял Определитель — хиленькое тельце на тонких ножках, большущая голова с огромными глазами на стебельках, ушами-локаторами и воронкообразными трубочками ноздрей.
— Не все сразу, ребята! — только и успел пропищать Парфенов.
Дагонская молитва гласит: «В своем доме в Р'льехе мертвый Ктулху спит, ожидая своего часа». Час этот был близок…
Федор Чешко
Ржавая судьба
Олесь еще никогда в жизни ничего так не ждал, как этой ночи. Весь бесконечный августовский день, переполненный одуряющим зноем, пылью и нестерпимо однообразным вымахиваньем косой — весь этот съеденный жатвой день парню мечталось лишь о том, как даст он покой одеревенелым рукам, напьется вволю, а потом заползет куда-нибудь в холодок и будет спать, спать, спать… Долго-долго. Аж до рассвета. Как мертвый.
Наконец вроде бы начали сбываться мечты. Скатилось к горизонту солнце; на почернелом небе налился прозрачным сиянием Чумацкий Шлях; и отец, поглядев на Петра и вконец обессиленного Олеся, махнул ладонью: «Ну, будет с вас. Кидайте, нехай ему…»
Кинули. Добрели до речки, кое-как сполоснулись. Попадали около возов, нетерпеливо зыркая на баб: где же вечеря? Тут-то и сгинул куда-то Олесев сон — удрал, как тот волчина от внезапного выстрела. Потому что снова пришлось увидеть Оксану — ее задумчивые, словно богомазом писаные глаза, стройную загорелую шею, ловкие движения еще по-детски хрупких рук… Ото было б сразу развалиться где ни попадя (абы подальше от остальных) да и спать себе, чтоб и случайно не глянуть в ее сторону, чтоб не слыхать ее смеха, не мучить сердце напрасной тоской. А тебе, вишь, вечерять взбрело! Вот и хлебай теперь, дурень… И кусок в горло не полезет, и сон пропал…