Фантастика 1985, стр. 1

Annotation

Традиционный сборник новых произведений советских и зарубежных фантастов. Наряду с научно-фантастическими рассказами и повестями в книгу включены статьи и очерки о развитии науки, о новых гипотезах.

Фантастика, 1985 год

Дмитрий ПОСПЕЛОВ НЕВОСПОЛНИМАЯ ПОТЕРЯ

Игорь ДОРОНИН ФЕНОМЕН ЛОСКУТОВА

Михаил БЕЛЯЕВ КОРИЧНЕВЫЕ АМПУЛЫ

Альберт ВАЛЕНТИНОВ ПРИЗВАНИЕ

Геннадий РАЗУМОВ ЗЕЛЁНЫЙ ЗАБОР

Виктор ПРОНИН СИЛА СЛОВА

Александр МОРОЗОВ НЕСТАНДАРТНЫЙ ЕГОРЫЧ

Юрий МОИСЕЕВ “АНГЕЛ-ЭХО”

Элеонора МАНДАЛЯН СФИНКС

Иван ФРОЛОВ ЛЮДИ БЕЗ ПРОШЛОГО

Андрей БАЛАБУХА ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ

Роман РОМАНОВ КЛЮЧ

Юрий КИРИЛЛОВ, Виктор АДАМЕНКО ВНЕДРЕНИЕ

Андрей ДМИТРУК ФОРМИКА

Михаил ГРЕШНОВ ВОЗВРАЩЕНИЕ “ОРФЕЯ»

Григорий ТЕМКИН КОРАЛЛЫ КАПОБЛАНКО

Виктор ПОТАПОВ ТРЕТИЙ РАССКАЗ АЭЛИТЫ

Владимир ТИТОВ В ПРЕДГОРЬЯХ АЛТАЯ

Андрей КОСТИН ЗДРАВСТВУЙ…

Александр ЗИБОРОВ ФИРДОУСИ

Нелли ЛАРИНА ПРОЕКТ ГИМЕНЕЯ

Борис РУДЕНКО РАБОТА ПО ПРИЗВАНИЮ

Андрей СТОЛЯРОВ ПРАВО НА САМОЗАЩИТУ

Людмила КОЗИНЕЦ Я ИДУ!

Владимир ПИРОЖНИКОВ НА ПАЖИТЯХ НЕБЕСНЫХ

Рэй БРЭДБЕРИ TYRANNOSAURUS REX

Виктор ЯГОДИНСКИП И ДЫМ ОТЕЧЕСТВА НАМ СЛАДОК И ПРИЯТЕН…

Ариадна ИВАНОВСКАЯ ПЕРВЫЙ В РОССИИ РОМАН О ПУТЕШЕСТВИИ НА ЛУНУ

Фантастика, 1985 год

Сборник

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

Дмитрий ПОСПЕЛОВ НЕВОСПОЛНИМАЯ ПОТЕРЯ

С. А. Стебакову

Утро 2 мая 1836 года было жарким. Жара стояла уже несколько недель, как будто начинался не май, а июль. Выехали рано, почти затемно. К югу от Твери тракт тонул в плотном тумане, и лошади шли тихо. Ночлег в грязной и шумной гостинице в Твери казался уже далеким, превратился в воспоминание, стал прошлым. А настоящим был воздух, напоенный ароматом трав и цветов, мерное покачивание экипажа, неказистые девушки, которые, как призраки, выплывали по краям тракта из тумана.

Солнце пробилось сквозь туманную пелену. И под его горячими лучами туман начал быстро таять, открывая перед путешественником молодо зеленеющие леса, голубые пятна озерков и коричневую бархатную поверхность болота. Тракт был ровный, рессоры новые, и мягкое покачивание располагало ко сну. Александр Сергеевич устроился поудобнее…

Проснулся он верст через сорок. Клин был близок. Сон прошел. Захотелось посмотреть книгу, которую он накануне отъезда взял у знакомых в Петербурге. “Путеводитель в Москве, изданный Сергеем Глинкою, сообразно французскому подлиннику Г. Лекоента де Лаво, с некоторыми пересочиненными и дополненными статьями” - прочитал он на титульном листе. Ниже заглавия помещался эпиграф: “Что матушки Москвы и краше и милее!” Иван Иванович Дмитриев часто повторял эти свои строки, когда говорил о старой столице. И Карамзин тоже любил их. В чопорном Царском они напоминали ему о годах незабвенных, теперь уже далеко ушедших из его размеренной жизни великого ученого, историографа Российской империи.

Пушкин усмехнулся. Сергея Глинку он не очень любил, а писательского таланта у него никогда не признавал. В петербургской библиотеке Александра Сергеевича была другая книга Сергея Глинки со столь же пространным названием: “Русские анекдоты военные и гражданские, или Повествование о народных добродетелях Россиян древних и новых времен”.

Пушкин, привлеченный названием, книгу купил, разрезал и начал читать. Но скоро бросил. Скучно написано, и язык какойто суконный. И вот путеводитель…

Слева от титула был фронтиспис. На переднем плане гравер изобразил романтические руины в духе модного Гюбера Робера. Пушкин тут же вспомнил полотна этого художника в двух специально для них приспособленных комнатах имения Юсупова “Архангельское”. На втором плане за Москвой-рекой гравер изобразил Кремль. Хорошо были видны Иван Великий и стоящая рядом филаретовская пристройка. Слева виднелся торец дворца и купола кремлевских соборов. В правом нижнем углу гравюры Пушкин прочитал: “Грав. Д. Аркадьев”. И запомнил фамилию, чтобы при случае познакомиться.

Потом по привычке, перевернув страницу, посмотрел фамилию цензора: “адъюнкт и кавалер Иван Снегирев”. Этого он знал хорошо. Сейчас же вспомнил переделки второй главы “Евгения Онегина”, цензором которой был тот же Иван Михайлович Снегирев. В прошлые приезды в Москву Пушкин бывал у него на Троицкой. Да и на этот раз вряд ли удастся избежать с ним встречи.

На следующей странице книги красовалось посвящение: “Его сиятельству князю Дмитрию Владимировичу Голицыну, генералу от кавалерии, московскому военному генерал-губернатору и разных орденов кавалеру”. Дальше можно было не читать. Автор уничижал себя и льстил этому сиятельству меценату. “Хотя, - подумал Пушкин, - Голицын получше других. Больниц понастроил, о тюрьмах печется, купчишки к нему благоволят, и он их жалует. Не тиран. Скорее отец. Милостивый и все понимающий”. И все-таки чувство какой-то брезгливости вдруг охватило Пушкина. “Как же мы любим власть имущим свое холопство показывать”, - подумал он. И закрыл книгу.

Читать дальше ее расхотелось.

На обед в Клину ушло часа три. До Москвы было еще более 80 верст, а солнце уже клонилось к горизонту. Но дорога томила, и Пушкин хотел сегодня же попасть в первопрестольную. Тракт стал хуже, качка усилилась. После обильного обеда в Клину переносить ее было трудно. Клонило ко сну.

Сон был неглубок. Все время прерывался какими-то неясными мыслями и видениями. Беспокоили петербургские сплетни, предстоящая дуэль с Сологубом, отсутствие денег и задуманный роман о Петре. Проехали Пешки, а затем и Черную Грязь.

Название станций будили воспоминание о другом путешественнике, чью книгу в России читали тайно. И немудрено, что в ней не было посвящения, как в книге Глинки. Да и путевые наблюдения автора были далеки от казенных восторгов почитателя Голицына.

Но перед самой Москвой Александр Сергеевич заснул крепко. И проснулся лишь тогда, когда на крутом повороте с Садовой в Воротников переулок чуть не вылетел из коляски. Ямщик резко осадил. Дом губернской секретарши Ивановой стоял в самом начале переулка, недалеко от церкви, известной под названием “Старый Пимен”.

Была глубокая ночь. Но гостя ждали. В деревянном мезонине был виден свет. Минут через десять он появился и в окнах нижнего этажа. А через несколько минут Пушкин оказался в крепких объятиях своего московского друга Павла Воиновича Нащокина. “Что ж так поздно? Совсем заждались. Рад, друг ты мой сердечный”.

– “А ты потолстел, Войныч, видно, жена молодая раскормила. Показывай, где она, твоя ненаглядная? Жаль, что спит, ну да утром разгляжу…” Эти и многие другие восклицания сопровождали встречу давно не видевшихся друзей. Слуги тем временем расторопно разгрузили вещи и внесли их в дом. Ямщик получил на чай и поехал в слободу у Тверской заставы, согреться чаем и ночевать.

Усталость давала себя знать. Возбуждение первых минут встречи улеглось. Бутылка вина была выпита. Пора было ложиться. Друзья разошлись по своим комнатам…Но на прощание Павел Воинович с таинственным видом сообщил Пушкину, что его ждет один весьма интересный сюрпризец. “Знаю тебя, выдумщика, - сказал Пушкин. - Опять в своем домике чегонибудь необыкновенное соорудил?” - “В домике тоже, - сказал Нащокин. - Ты там еще многого не видел. Завтра посмотришь. Но сюрприз в другом. Но не буду тебе заранее говорить, сам потом увидишь”.