Фантастика 1966. Выпуск 2, стр. 22

Я так напугался, что долго не мог говорить, и только глядел на нее сквозь слезы.

— Но тебе ведь тесно будет в моей калебасе! — сказал я наконец, протягивая к ней руки.

Она покачала головой, и синие блики заскользили вдоль тростниковых стен.

“Но тебе ведь тесно будет на моем велосипеде! Я и сам уже еле помещаюсь на нем. Вдвоем мы вообще не уместимся. Ты покачала головой и молча полезла на раму. Сколько лет тебе было тогда, Дениз? Двенадцать? Тринадцать?” Я открыл калебасу и впустил в нее звездную девушку.

У меня было теперь свое маленькое небо, с которого светила самая прекрасная звезда.

С тех пор я лишился покоя. Целыми днями бродил я в сельве и все думал о девушке-звезде, которую позвал в минуту безумия с неба. А ночами она выходила из тесной калебасы, и до рассвета сверкала ее красота.

Как-то она позвала меня на охоту в ночной лес. Мы долго шли с ней звериными тропами. Над нами сияли живые венцы светляков, и красные жгучие глаза крокодилов светили нам из зловонных разводий.

Так дошли мы до высокой и стройной пальмы бакаба.

— Влезь на пальму, — сказала она.

Я послушно полез, преодолевая боязнь и каждую секунду рискуя свалиться. И когда я достиг уже первых ребристых листьев, она крикнула снизу:

— Держись! Только крепко держись!

Как голубая колибри, взлетела она на вершину и ударила по стволу веткой. Пальма стала вытягиваться и вытягиваться и коснулась, наконец, самого неба. Она привязала пальму к небу и протянула мне руку. Я осторожно вступил на небо, но голова закружилась от беспредельной пустоты.

Вдруг я услышал музыку. Бодрые звуки веселой пляски, которую исполняют после удачной охоты на тапира.

— Только не вздумай глядеть на пляски! — сказала она, оставляя меня одного.

— Куда ты? — спросил я, но она уже исчезла.

И я остался стоять перед пустотой, а сзади гремела веселая пляска и слышался смех.

Не в силах сдержать любопытства, я обернулся. Это плясали скелеты. Клочья мяса свисали с костет, на ребрах бренчали клыки ягуара, тускло светились пустые глазницы.

“Нейтронный поток большой плотности вызывает полную деструкцию белковых коллоидов…” Я задохнулся от ужаса и побежал в пустоту. Но тут возвратилась она и стала гневно бранить меня за то, что я нарушил запрет. Потом принесла теплой воды и смыла с моего тела белые смрадные пятна, которые выступили на нем во время страшной пляски.

Где-то под сердцем у меня открылась холодная пустота.

Я окинул небо широко открытыми слепыми глазами и вдруг побежал к тому месту, где была привязана пальма. Ударил но стволу веткой и понесся к земле.

С грустью смотрела она мне вслед:

— Зачем ты бежишь от меня? Ты все равно ничего не сумеешь забыть.

Все случилось так, как сказала звезда. На земле я заболел страшной, неизлечимой болезнью.

И вот я умираю, Дениз… Но глаза мои слезятся, и я ничего не могу забыть.

Поезжай в Амазонас, Дениз. Там в самом сердце сельвы течет река Шингу. Разыщи маленькое гордое племя шеренте, и ты узнаешь конец сказки о нас с тобой. Я так, кажется, и не досказал тебе эту сказку в тот последний вечер. Помнишь? Моя бабка была шеренте, Дениз.

“Вот откуда индейцы узнали о том, что там, наверху, их вовсе не ждет блаженство, хотя и светят им оттуда звезды, ласково маня в небеса”, — заканчивала сказку моя бабка-шеренте…

Что ты так смотришь на меня, Дениз? У тебя совсем пусто в глазах. Пусто, как на небе. Почему ты не плачешь?

У тебя нет слез? Или, может быть, тебя просто не научили плакать?

Вон оно в чем дело… Кому я обязан счастьем? Таволски?

Генералу? Начальнику военного ведомства? А может быть, тебе, Дениз? Ты все же зарегистрировалась и позволила снять с себя молекулярную карту. Зачем ты это сделала? Зачем?!

Да, понимаю… Ты очень соскучилась. Не знала, что я умираю. Не знала, что я все равно умираю. Ты не вынесла одиночества, Дениз.

Нет, не прикасайся ко мне. Я говорю не с тобой, а с Дениз, которая просто не вынесла одиночества и теперь смертельно плачет у себя дома. А ты даже не умеешь плакать. Ты, наверное, второго сорта? Ведь правда? Благодетели решили немножко сэкономить на мне… И то верно, стоит ли особенно стараться из-за каких-нибудь двух дней…

Значит, ты все же не выдержала, Дениз. Мне очень жаль тебя, бедняга. Нам сильно не повезло. Мы не заслужили такого невезения. Право!

Но, о господи, зачем такое мучение! К чему вся эта низость напоследок! Конечно, они хотели сделать как лучше.

Таволски прекрасный парень, но нельзя же быть таким идиотом! Кого они думали провести? Меня? Меня?! Нет, я не желаю вам, майор медслужбы Таволски, такого конца. Не желаю.

Так безнадежно изгадить последние минуты. Имейте хоть уважение к смерти! Эрзац-любовь. Эрзац-смерть. Какой мрачный и пошлый юмор! Значит, все общество, вся цивилизация безнадежно больны, если могут себе позволить такое…

Уберите же ее от меня! Уберите е-е-е…

11 АВГУСТА 19** ГОДА. ДЕНЬ. ТЕМПЕРАТУРА 40,2. ПУЛЬС УЧАЩЕННЫЙ И АРИТМИЧНЫЙ (КОМАТОЗНОЕ СОСТОЯНИЕ)

— Капитан медицинской службы Тонни Вайс: Попрошу вас выйти в коридор, мадам. Мне нужно вам сообщить нечто важное.

Дениз выходит вслед за Тонни из палаты.

Тонни Вайс: Постарайтесь забыть все, что вы здесь видели и слышали. Аллан… Он принял вас за… другую. У нас есть прекрасные психиатры, которые помогут вам в этом. Вы еще молоды, и вам нужно жить. Современная наука способна творить чудеса… Простите мне некоторое волнение… Дело в том, что я несколько не подготовлен к беседе с вами. Меня попросил майор Таволски, он… э-э-э… сильно переутомлен, и отказ… попросил, чтобы я на время заменил его… Видите ли, мадам, ваш жених оказал очень важные услуги стране. Доктор Бартон был… является! Он является национальным героем. Поэтому правительство сделало все возможное, чтобы… Одним словом, вы сейчас увидите сами. Попрошу вас принять эту таблетку. Совершенно безобидный препарат, предохраняющий сердце от эмоционального шока… А теперь, пройдите, пожалуйста, в эту комнату.

Тонни открывает дверь и пропускает Дениз вперед. Она делает два шага — и сейчас же останавливается на пороге.

Улыбаясь, с протянутыми руками навстречу ей идет Аллан Бартон. Он молод, весел, подтянут и совершенно не изменился с того дня, когда она провожала его на аэродром.

Дениз: Какая низость! Как это античеловечно!

Тонни Вайс: Куда же вы, мадам, куда? Постойте! А как же нам быть… с ним?

Дениз: Возвратите его по соответствующим каналам… И будьте прокляты!

Тонни Вайс: Что?

Дениз: Будьте прокляты! И будь проклят наш век!

В коридор вбегает сестра Беата.

Сестра Беата (Тонни Вайсу): Доктор! Скорее, доктор!

Профессор Таволски только что впрыснул себе морфий! Больше, чем обычно, умоляю вас… скорее!

Е.Войскунский, И.Лукодьянов

СУМЕРКИ НА ПЛАНЕТЕ БЮР

Из дневника Резницкого

Никак не могу прийти в себя после поспешного бегства с планеты Бюр. Хорошо еще, что я успел прихватить с собой животное для поглаживания. Прошин, командир корабля, отнесся скептически к “рассаднику чужепланетной заразы”, но я принял достаточные дезинфекционные меры и поместил животное в свой маленький виварий, где хранились яйца, взятые на планете Тихих Идиотов. Надеюсь, что с помощью Алеши и Рандольфа смогу создать условия для поддержания жизни этого странного существа.

Сойдя с орбиты, “Гагарин” разогнался на ионном ходу, потом, набрав скорость, Прошин ввел корабль в режим СВП.

Теперь наш путь направлен к Земле.

Я физиологически плохо переношу переход на режим СВП.

Ведь в нормальных условиях мы не ощущаем время как материальную среду. Но когда включаются синхронизаторы Времени — Пространства, наступает потеря реальности. Глаза застилает туман, исчезает память, нет мыслей. Только страх, ничего, кроме страха. Таков результат воздействия переходного поля на мозг. Все это хорошо известно, но крайне неприятно. Потом начинается состояние безвременья, и, так как все мы хорошо тренированы, адаптация происходит довольно быстро.