Колокола любви, стр. 2
Для посещения Лиза старалась выбирать моменты, когда храм пустовал. Господ офицеров нельзя было заподозрить в особой набожности, поэтому такое случалось довольно часто. А в воскресные дни, когда молебен свершался в обязательном порядке для всех полковых, Лиза бывала в Успенском соборе.
На эту ее причуду в доме смотрели косо, подозревая, верно, в каком-то тайном умысле. Но почему-то Лизе не запрещали молиться там, где ей хотелось. Бедная воспитанница, она имела так мало прав и при ее характере, решительном и сильном, ей тяжело было это ограничение. Как бы ей хотелось подобно кузинам иметь богатые наряды, ездить на балы, пользоваться всеобщим восхищением. Тем более что кто-кто, а Лиза более всех в этом доме достойна была восхищения. И не только красотой, которой она превосходила сестер, но и добрым нравом, которым им с ней было не равняться, и разумностью.
Лиза была убеждена, что красива она в мать. Почему ее мать была красива? Откуда она это знала? Уж конечно, не из хвалебных слов тетки. Но из теткиных обвинений ее отца в неразумности, в том, что пошел он на мезальянс, и потому-то теперь она, Лиза, живет из милости у родных, как неоднократно и с ядом говаривала Ксения Григорьевна. Случилось бы такое, если бы мать ее не была красавицей, если бы отец не полюбил ее безумно?.. Нет. И Лиза в самые тяжкие моменты бывала этим счастлива, несмотря ни на какие заявления княгини, не любившей ее исключительно. Другие члены семьи относились к девушке по-разному. Князь был к ней безразличен, надо отдать ему должное. Зла открытого он не делал, ему было все равно: есть ли здесь Лиза, нет ли ее. Кузины также старались демонстрировать свое безразличие, но им это скверно удавалось. Они завидовали ее красоте, которую не мог скрыть даже самый дурной наряд. Кузен же не мог порой пересилить собственной зловредности. А Лиза…
Лиза точно знала, что это все не будет продолжаться вечно и с нетерпением, как и прочие, ждала приезда двоюродной бабушки — графини Протасовой. На нее была у Лизы вся надежда!
— Тетушка! Дорогая! — Ксения Григорьевна ринулась навстречу желанной гостье со всем пылом, на который была способна.
— Ну-ну! — осадила племянницу старая графиня. — Будет! Что за страсти? Здравствуй, князь, — кивнула она Вяземскому.
Елизавета Петровна преспокойно прошла в комнаты и уселась в кресла, оглядывая все родню, почтительно выстроившуюся перед ней.
— Так… Вижу, вижу… Олсуфьевская порода да Вяземская… Ничего от нас, от Воейковых… Впрочем… Ксения, показывай-ка мне своих детей, а то я не пойму, кто тут кто… — Графиня величественно кивнула Ксении Григорьевне, как бы дав повеление говорить теперь.
Княгиня оглядела детей и, повернувшись к тетке, сказала:
— Позвольте, тетушка, представить вам сына моего Евгения…
Молодой человек, имя которого только что назвали, вышел вперед и поклонился старухе. При этом лицо его сохранило обычное надменное выражение.
— Что это, батюшка мой, ты так смотришь на меня? — вдруг спросила его графиня. — Чем я тебе не угодила, племянник? Право, ты будто таракана увидал или что похуже, а не свою бабку!
— Тетушка! — воскликнула шокированная Ксения Григорьевна. — Да что вы говорите!
— Право, сударыня, я вовсе ничего такого не хотел… — пробормотал смутившийся Евгений.
— Ну то-то… Такое выражение лица прибереги для иных случаев, для гостиных да для барышень… А это кто у нас? — графиня перевела взор свой на девиц.
— Это дочери мои — Анна и Юлия, — ответила княгиня.
Девицы присели в реверансе перед бабушкой.
— Хорошие девушки… Имя Юлия нынче в моде, я погляжу… А тут кто?
Взгляд Елизаветы Петровны упал на Лизу, стоявшую, как обычно, поодаль от кузенов. Увидев направленный на нее взгляд старой графини, Лиза вышла вперед и, улыбнувшись, прямо посмотрела в ответ.
— Это моя племянница и воспитанница, Елизавета, дочь брата моего Павла. Сирота, — сказала Ксения Григорьевна.
— Так ты сироту пригрела? — повернулась к ней графиня. — Однако что она у тебя так дурно одета? Что ж ты… Дело доброе делаешь, да о такой важной вещи не позаботилась. Для молодой девицы самое важное — приличное платье… Ты, чай, вывозишь ее со своими дочерьми?
— Тетушка, я… — княгиня замялась. — Лиза еще очень молода…
Елизавета Петровна повернулась к девушке:
— Подойди ко мне.
Лиза подошла к протянутой руке и поцеловала ее. Тут же она была допущена и к щеке бабкиной, и Елизавета Петровна усадила ее рядом с собой.
— Твои кузены, право, весьма аристократичны. Признаться, и в столичных гостиных я не видала ни у кого таких высокомерных и скучающих лиц, хотя подобные выражения нынче в моде. Ответь, дитя, сколько тебе лет?
— Девятнадцать, сударыня…
— Называй меня бабушкой, Лиза… Стало быть, девятнадцать? А вот тетка твоя говорит, что ты еще слишком молода, чтоб думать о замужестве. По мне, признаться, так самый возраст! Я сама, правда, замуж пошла, когда мне уж двадцать девять сравнялось… Но к чему же тебе тянуть? Или ты сама против?
— Я не думала об этом, бабушка, — ответила Лиза.
— Но ты выезжаешь?
— Нет.
— Странно… Ксения, скажи мне, отчего ты не вывозишь в свет свою племянницу?
— Но она сама не изъявляла такого желания, — замявшись, ответила княгиня.
— Молодые девицы довольно часто боятся света… Дело их родителей и опекунов подготовить своих чад к широкой дороге, затем вывозить и сыскать им достойные партии. Но я посмотрю, ты и одета дурно… Что же, ты сама выбираешь себе платье?
Лиза замялась и ничего не ответила. Конечно, нарядами ее занималась тетка. Но той жалко было тратиться на платья бедной племянницы в ущерб собственным дочерям. Довольно обычная история.
— У тебя от отца какое состояние осталось? — продолжала меж тем старая графиня.
— Тетушка, Павел ничего не оставил дочери. То есть… была некоторая сумма, — быстро говорила Ксения Григорьевна, — но она уже вся вышла… На содержание Елизаветы ушли все средства ее отца…
— Так, — сказала графиня. — Дело ясное. Теперь я желаю отдохнуть, — заявила она безо всякого перехода. — Все ступайте прочь, а ты, Лиза, проводи меня в комнату, которую мне приготовили. И надо же какое совпадение, — продолжала старуха, — что ты моя тезка!
3
— Да, Ксения, — графиня с племянницей сидели в саду и вели неприятный разговор, — никак я не ожидала от тебя такого… Ты хочешь, чтобы я заботилась о тебе и твоем семействе, но какой же ты пример сама мне подаешь? Я всего-навсего тетка тебе, сестра твоей матери, какое же у тебя исключительное перед другой родней право претендовать на мои деньги?
— Но, тетушка, мы же ваша ближайшая родня!
— Брат Петр и его сын Владимир мне так же родня, как и вы… Но ты хочешь, чтобы я отдала предпочтение твоему семейству. Однако сама ты о своей племяннице, дочери твоего родного брата, нимало не заботишься! Как прикажешь это понимать? Разве девочка тебе не родня? Разве не должна ты ей ровно столько же, сколько и родным детям?
— Но она только племянница мне! — воскликнула Ксения Григорьевна.
— Так же, как и ты мне, дорогая Ксения. Однако от меня ты требуешь таких забот, как если бы ты была мне родной дочерью! Странно… Ты противоречишь сама себе, моя милая…
— Ах, тетушка, ну войдите же в мое положение! Брат оставил слишком мало денег на содержание дочери… У меня у самой трое детей! Мы ведем жизнь, конечно, широкую, но мы и должны так жить! Наше положение налагает определенные обязательства на все семейство! Увы, мы разорены…
— Вы были разорены потому, что не умели рассчитывать своих средств! — воскликнула графиня. — Впрочем, это беда общая.
— Вам легко рассуждать, тетушка, у вас не было детей. Вы не знаете, что надобно своему сыну дать положение в обществе, доставить ему место, которое будет его достойно. Что дочерей надобно выдать замуж…
— Дорогая моя! — оборвала ее Елизавета Петровна. — Как раз все эти расчеты мне очень хорошо знакомы. Я живу не в пустыне, а в свете, и прекрасно знаю, чего требуют дети. Но я никогда не делала различий меж своими и чужими и всегда равно помогала всем, кому могла. К тому же взять, к примеру, другого моего племянника — Владимира. Ему никто не «доставал места», как ты говоришь. Он сам своей волей, своими талантами поступил на военную службу и, должна тебе заметить, отличился на ней в лучшую сторону, добавив славы нашему имени! Он лишь на два года старше твоего Евгения, а уж в чине подполковника… А начинал простым поручиком, как и прочие. Был на войне, имеет ордена, был ранен! — Графиня разошлась не на шутку. Племянника она обожала и не знала, какими еще словами подчеркнуть его достоинства.