Зов Халидона, стр. 71
– Как я обо всем узнаю?
– Узнаешь, когда вернется мой носильщик. А если все сложится удачно, может быть, и он не вернется.
Питер увидел, как губы Рут задрожали, а в глазах появилось выражение нескрываемого страха. Он жестом привлек ее к себе, и она буквально упала ему на грудь.
– О господи, Питер…
– Ш-ш-ш-ш, Рут. Не надо. Пожалуйста! – проговорил он, поглаживая ее по голове. – Ведь Джулиан был для нас всем. Мы оба это прекрасно понимаем. И Джулиан считает, что нам неплохо будет с тобой в Пейл-Корт. Он сказал, что «Данстону» потребуется много своих людей на Ямайке. Так почему же не мы?
Джеймс Фергюсон обратил внимание, что появление незнакомого человека в расположении лагеря удивило и рассердило Маркуса Хедрика. Впрочем, они все были удивлены. Маколиф рано утром ушел на побережье: странно, что этот человек не встретил его по дороге. Но он твердо заявил, что видел только местных жителей, которые охотились и рыбачили.
Его прислало фэлмаутское отделение государственной службы занятости, которое знало, что в экспедиции не хватает рабочих рук. Он сказал, что хорошо знаком с этой территорией, поскольку родился в Уэстон-Фавел, и очень хочет получить работу. Естественно, он представил все необходимые бумаги, подписанные каким-то чиновником из Фэлмаутса.
В половине третьего, когда Джеймс Фергюсон, отдохнув после обеда, уже собирался идти продолжать работу, около его палатки послышались шаги. Полог откинулся, и вошел новый рабочий, держа в руках пластмассовый поднос.
– Что это значит?
– Собираю грязную посуду, чел! – громко произнес он. – Чтобы всегда чисто было.
– У меня нет грязной посуды. Вот разве что парочку стаканов можно помыть…
Вошедший понизил голос и быстро проговорил:
– У меня письмо для Ферги-чела. Я даю его вам. Вы читаете сейчас. – Чернокожий извлек из кармана запечатанный конверт и протянул его Фергюсону.
Джеймс вскрыл конверт. Единственный листок внутри представлял собой официальный бланк Фонда Крафта, и Джеймс тут же обратил внимание на закорючку внизу, известную всей Ямайке. Так подписывался только Артур Крафт-старший – наполовину отошедший от дел, но не утративший могущества глава гигантской фирмы. Глаза бежали по строчкам.
«Мой дорогой Джеймс Фергюсон.
Заочные извинения всегда неуклюжи, хотя зачастую более искренни. Данный случай не исключение.
Мой сын вел себя с Вами не лучшим образом, за что тоже приносит свои извинения. Он передает их с юга Франции, где проведет неопределенный – но достаточно продолжительный – период времени.
По существу: Ваш вклад в лабораторные исследования волокон баракоа трудно переоценить. Благодаря Вам мы оказались на грани прорыва к новым технологиям, которые означают переворот в этой области промышленности. Мы убеждены, что с Вашим возвращением мы быстрее совершим этот прорыв. Вы, молодой человек, уже обеспечили свое будущее, поскольку Ваш гений заслуживает достойного вознаграждения. Вас ждет богатство.
И тем не менее сейчас дорог каждый день. Поэтому я рекомендую Вам немедленно прервать свою работу в экспедиции. Мой посыльный объяснит Вам, как это сделать. Заверяю Вас, что я известил Кингстон о своем желании и получил их согласие (волокно баракоа необходимо всей Ямайке). Мы решили, что нет необходимости посвящать в Ваши дела руководителя экспедиции д-ра Маколифа, поскольку это затрагивает его непосредственные интересы и может вызвать негативную реакцию. Ботаник, который Вас заменит, прибудет в экспедицию через несколько дней.
С нетерпением ожидаю возобновления нашего знакомства.
Искренне Ваш
Артур Крафт-старший».
Затаив дыхание, Джеймс Фергюсон перечитал текст.
Свершилось.
Он всего добился.
Всего.
Он поднял глаза на посыльного, который улыбнулся ему в ответ, и тихо произнес:
– Мы уходим сегодня вечером, чел. До темноты. Возвращайтесь пораньше. Я буду ждать вас на берегу, оттуда и двинемся.
Глава 27
Человек в рясе представился как Малкольм. Они шли на юг потаенными тропами, взбираясь на скалы, спускаясь в ущелья, продираясь сквозь джунгли. Халидонец в обносках и армейском кителе легко шагал впереди, уверенно ориентируясь как в лесу, так и в таинственных, незаметных снаружи тоннелях, пробитых в толще скал. Глубокие гроты были полны запахов затхлой, застоявшейся воды; в лучах фонариков ослепительно сверкали белоснежные сталактиты.
Порой Маколифу казалось, что они спускаются в подземные глубины, но каждый раз выход оказывался гораздо выше того места, откуда они вошли. Поразительный геологический феномен – вертикальные пещеры, след древнейших катаклизмов, происходивших в земной коре периода горообразования. Словно само сердце Земли гнало свою кровь вверх, к Солнцу.
Дважды на своем пути они встречали поселки горных жителей, но обходили их по краю леса. Оба раза Малкольм рассказывал об этих общинах, об их обычаях и верованиях, о причинах, по которым они продолжают вести столь уединенный образ жизни. Малкольм сказал, что на территории Кок-Пита насчитывается примерно двадцать три подобные общины, живущие совершенно обособленно одна от другой и от внешнего мира. Цифра, разумеется, приблизительная, поскольку среди молодежи всегда находятся такие, кто ради бегства в суету внешнего мира готов пренебречь угрозами и проклятием бога Обехи. Но, как ни странно, всегда на месте одной, другой, третьей распавшейся общины появляются новые, готовые зачастую даже поселиться в их деревушках.
– Это можно объяснить простым желанием людей избавиться от постоянной нужды и мучительной бесцельности существования в прибрежных городах, – сказал Малкольм.
– В таком случае преодолейте эту бесцельность! – Маколиф хорошо помнил старый Кингстон, все эти жалкие лачуги, сбитые из фанеры и кусков жести, эти полусгнившие баржи, населенные отбросами общества, собак с впалым брюхом, кошек с торчащими ребрами, несчастные глаза преждевременно постаревших женщин, беззубых мужчин, выпрашивающих мелочь на пинту вина и испражняющихся в темных переулках.
И в трех кварталах от них – безупречно чистенькие здания банков со сверкающими на солнце тонированными стеклами.
Непристойно сияющие и безупречные на фоне всего, что их окружает.
– Да, вы, конечно, правы, – согласился Малкольм. – Именно бесцельность жизни как ничто иное разъедает душу человека. Легко сказать – «преодолейте»! А каким образом? Сразу возникает море проблем.
Они шли уже почти восемь часов, делая короткие привалы после особенно трудных участков. Маколиф прикидывал, что прошли они не больше семнадцати – восемнадцати миль, но с каждой милей тропа становилась все менее заметной, а путь – все более опасным.
Около пяти часов вечера, поднявшись на хребет Флагстаф, они обнаружили, что скалы кончились. Впереди простиралось поросшее травой плато в полмили длиной и более чем на пять миль в ширину. Но за ним снова виднелись крутые, почти отвесные скалы. Малкольм повернул направо, к западной границе плато. Алекс увидел такую же непроходимую стену джунглей.
– Это называется «Лабиринт Аквабы», – произнес Малкольм в ответ на изумленный взгляд Маколифа. – Мы переняли один из спартанских обычаев. Каждый подросток, достигнув одиннадцати лет, должен провести здесь четыре дня и четыре ночи.
– Опять четверки, – пробормотал Алекс скорее про себя, чем обращаясь к Малкольму, разглядывая неправдоподобно густые, жестокие заросли. – Одиссея смерти…
– Мы не спартанцы и не араваки, – улыбнулся Малкольм. – Дети во время испытания находятся под постоянным присмотром взрослых, только не знают этого. Ну, пойдем дальше.
Халидонцы развернулись и направились к противоположному краю плато. Алекс бросил еще один взгляд на «Лабиринт Аквабы» и последовал за ними.
Восточная граница плато представляла собой совершенно иное зрелище.
Внизу лежала долина не более полумили в ширину и мили в длину, с озером в центре. Вся она была окружена холмистыми отрогами могучих горных хребтов. На севере виднелся водопад, от которого начинался относительно широкий ручей. За озером тянулись луга, на которых лениво паслись коровы, козы, несколько буйволов и даже лошади. Сколько же поколений расчищали и облагораживали эту землю, подумалось Алексу.