Зов Халидона, стр. 52
Он принялся изучать день за днем, месяц за месяцем все хроники Ямайки за 1883 год. Это была нелегкая работа.
И наконец он нашел то, что искал. 25 мая 1883 года.
Исчезновение небольших групп англичан, маленьких охотничьих экспедиций, обычно не привлекало большого внимания – такие экспедиции терялись довольно часто в Голубых горах или джунглях; потом их находили поисковые партии черных, возглавлявшиеся каким-нибудь англичанином.
В данном случае исчез и нашелся один человек.
Писарь Ее королевского Величества Джереми Фаулер.
Уже не простой чиновник, а писарь Ее Величества.
Вот почему его исчезновению уделили место в газете. Королевский писарь – фигура не из рядовых; не самая значительная, разумеется, но все-таки заметная.
Информация в старой газете была краткой, путаной и странной.
Последний раз мистера Фаулера видели на службе вечером в субботу 25 мая. В понедельник на работу он не вышел и отсутствовал в течение всей недели. Не было его и дома.
Через шесть дней мистер Фаулер вышел в расположение гарнизона Флиткурт, к югу от непроходимого района Кок-Пит, в сопровождении нескольких негров из племени марунов. В воскресенье он в одиночку отправился на верховую прогулку. Лошадь сбросила его; он заблудился и несколько дней бродил по джунглям, пока его не нашли маруны.
Все это выглядело весьма нелогично. Уолтер Пирселл знал, что в те годы никто не отправлялся на конные прогулки по таким местам в одиночку. Но даже если такое и произошло, то человек, который был достаточно образован для того, чтобы занимать должность королевского писаря, легко мог в подобной ситуации сориентироваться по солнцу и добраться до южного берега в течение нескольких часов, по крайней мере – за день.
И через неделю Джереми Фаулер украл из архива бумаги Миддлджона. Документы, имеющие отношение к туземцам, исчезнувшим в горах сто сорок четыре года назад во главе с одним из вождей короманти по имени Акваба.
А спустя шесть месяцев он покинул королевскую службу в колониях и вернулся в Лондон очень и очень богатым человеком.
Он обнаружил племя Аквабы.
Это было единственным разумным объяснением. Но если так, то напрашивался следующий логический ход: племя Аквабы… и есть Халидон.
Пирселл был в этом уверен. Но хотел найти еще какое-нибудь подтверждение.
Подтверждение тому, что в горах Кок-Пита существует какая-то очень богатая изолированная община. Община, которая время от времени высылает своих эмиссаров во внешний мир, в Кингстон, чтобы влиять на происходящие события.
Пирселл опросил пятерых членов правительства Ямайки, людей совершенно респектабельных, но с темным прошлым. Он задавал лишь один вопрос: не связаны ли они каким-либо образом с Халидоном? Каждому он рассказывал одну и ту же версию о том, что владеет исключительной информацией о племени Аквабы.
О Халидоне.
Трое проявили любопытство, но ничего не поняли.
А двое исчезли.
Исчезли в том смысле, что их убрали из Кингстона. Пирселлу сказали, что один из них внезапно подал в отставку и уехал на острова Мартиники, а другого просто перевели куда-то подальше.
Таким образом Пирселл укрепился в своей догадке: Халидон – это племя Аквабы.
И он существует.
Дополнительным и совсем уже необязательным доказательством правоты Пирселла стала поднявшаяся вокруг него невероятная суета. Он вдруг обнаружил, что кто-то неоднократно рылся в его бумагах, неизвестно откуда посыпались запросы о целях его научных исследований. Кто-то за спиной официального Кингстона начал пристально следить за ним. И это явно не имело отношения к обычным бюрократическим игрищам.
Племя Аквабы… Халидон.
Единственное, что оставалось сделать, – это добраться до его лидеров. Чрезвычайно трудная задача сама по себе. Дело в том, что на территории Кок-Пита нашли себе пристанище немало обособленно живущих племен, подчас влачащих нищенское существование. Халидон не будет выставлять на всеобщее обозрение свои богатства; попробуй, отыщи его среди прочих.
Антрополог снова погрузился в книги по культуре и языку африканских племен, преимущественно те, где говорилось о племени короманти семнадцатого и восемнадцатого столетий. Ключ к решению проблемы должен был быть там.
И Пирселл нашел его. Но источник не указал.
Каждое племя, каждый его клан имели свои индивидуальные опознавательные знаки – определенный свист, стук, слово. Этот знак, или символ племени, был известен только совету старейшин и был понятен лишь небольшому количеству избранных, ведущих межплеменные контакты.
Таким символом, звукосочетанием, словом и был «Халидон».
На то, чтобы расшифровать его значение, Пирселл потратил месяц бессонных ночей, изучая фонетические таблицы, иероглифы и африканскую бытовую символику.
Но закончил он вполне довольный собой. Он расшифровал древний код.
Из чувства предосторожности Пирселл не привел его в этом документе. В случае его смерти – или гибели – материалы могли попасть в чужие руки. Поэтому и возник второй архивный ящик. Каждый из них по отдельности не имел смысла.
Инструкции были даны только одному человеку. На тот случай, если сам Пирселл не сможет довести дело до конца.
Чарлз Уайтхолл дочитал последнюю страницу. Он почувствовал, что весь вспотел, хотя в помещении было прохладно. Легкий ветер с гор, проникающий в открытые на южную сторону окна, не мог остудить бившую его нервную дрожь.
Все загадки разгаданы. Но еще более ошеломляющее событие его ждало впереди.
И оно произойдет, в этом Уайтхолл был уверен.
Ученый и патриот вновь объединились в его сознании.
Претор Ямайки сделает Халидон своим союзником.
Глава 20
Джеймс Фергюсон ощущал душевный подъем, схожий с тем, который возникал у него за окулярами микроскопа, когда он впервые обнаруживал какое-то явление или когда его осеняла научная догадка.
Как в том случае с волокнами баракоа.
Изучая структуру и взаимодействие микроскопических частиц, он ощущал себя гигантом, распоряжающимся жизнью и смертью этих густонаселенных миров.
Они были в его абсолютной власти.
Подобное чувство он испытывал сейчас по отношению к человеку, который до сих пор не переживал унижения от осознания бессмысленности своего протеста только потому, что на него никто не обращал внимания; который никогда не знал, что такое исчерпанный счет в банке, потому что никто не желал оплачивать его труд по достоинству…
Но теперь все изменилось. Теперь он в состоянии реально думать о многих вещах, которые еще вчера могли только присниться, – о собственной лаборатории, самом дорогом оборудовании – электронике, компьютерах, о доступе к мировым банкам данных; о том, что уже больше никогда к нему не будут поступать напоминания об уплате по долговым обязательствам…
«Мазерати». Он купит «Мазерати». У Артура Крафта есть «Мазерати», почему бы и ему не приобрести такой же?
А заплатит Артур Крафт.
Фергюсон взглянул на свои часы, осточертевший дешевый «Таймекс», и жестом попросил у бармена счет. Когда тот не возник перед ним через тридцать секунд, Фергюсон потянулся к картонке, на которой подавали спиртное. На обороте значилась цена порции. Посчитать было несложно: два раза по полтора доллара.
И тут Джеймс Фергюсон совершил то, чего никогда еще в жизни не делал. Он вынул пятидолларовый банкнот, скомкал его, поднялся со стула и швырнул деньги в направлении кассового аппарата. Бумажка ударилась в стеклянную витрину с бутылками и упала на пол.
Он направился к выходу.
Это был именно мужественный жест; так он определил его про себя.
Через двадцать минут он встречается с человеком от Крафта-младшего. В конце Харбор-стрит, у шестого причала. Человек, заискивая, – а что ему остается делать! – передаст ему конверт с одной тысячью долларов.
Одна тысяча долларов.
В одном конверте; не собранная по мелочам в течение долгих месяцев жестокой экономии, не облагаемая налогами, которые отрезали бы от нее добрую половину. Которой можно распорядиться как заблагорассудится. Промотать, выкинуть на дурацкие покупки, снять девицу, которая устроит ему стриптиз и позволит делать все что угодно… о чем вчера можно было только мечтать.