Тривейн, стр. 97

Следующий шаг – компьютер. Он слишком огромен, и чтобы справиться с ним, нужны двое. Эти двое, находящиеся в разных концах комнаты, должны одновременно ввести в компьютер разные коды. Для каждого оператора коды, из соображений секретности, ежедневно менялись и хранились в разных кабинетах: у президента и у контролера.

Годдарду не составит труда добыть второй код, действующий двадцать четыре часа, начиная с утра в воскресенье. Он войдет в кабинет контролера и невинно заявит, что, кажется, им по ошибке дали один и тот же код. Ни о чем не подозревая, контролер извлечет свой из сейфа, и они сравнят цифры. Тут же выяснится, что Годдард ошибся: коды разные. Но этого мгновения будет достаточно, чтобы запомнить нужные цифры.

Да, цифры всегда были его друзьями.

Могла возникнуть сложность и с самой машиной. Необходим еще один человек, который согласился бы провести часов шесть в компьютерном отделении. Человек, которому Годдард мог бы довериться, кто понял бы, что он действует в интересах «Дженис индастриз», а может, и всей страны.

Его удивило, что тот, на ком он остановил свой выбор, выдвинул встречные требования – деньги. Или, в крайнем случае, продвижение по службе. Годдард обещал надбавку – двадцать тысяч долларов в год.

Обещание значения не имело. Важно было решить сегодняшнюю проблему.

Он подъехал к воротам. Охранник, узнав сначала автомобиль, а уж потом водителя, взял под козырек.

– Доброе утро, мистер Годдард. Вкалываете даже в выходные, не так ли?

Годдарду не понравилась его фамильярность, но времени для выговора не было.

– Да, много работы... Кстати, я попросил зайти ко мне сегодня утром мистера Риггса. Можете не оформлять ему спецпропуск. Пусть просто свяжется со мной.

– Мистер Риггс, сэр?

– Вы должны его знать. Он был ранен, защищая нашу страну и нас с вами.

– Да, сэр, конечно. Мистер Риггс, сэр. – И охранник записал имя на специальной табличке.

– Он приедет на небольшом спортивном автомобиле, – добавил Годдард как бы невзначай. – Пропустите его, и все. Вы узнаете его по инициалам – Л.Р. – на передней панели.

Глава 46

Сэм Викарсон опустился на удобную, обитую бархатом софу и с удивлением обнаружил, что колени вдруг оказались на уровне плеч. Эндрю Тривейн, сидя за столиком, потягивал кофе из изящной чашечки с надписью «Уолдорф-Тауэрз», Нью-Йорк". Он внимательно изучал что-то в толстом, красной кожи блокноте.

– О Господи! – сказал Викарсон.

– Что такое?

– Неудивительно, что в этом кабинете проводится столько совещаний. Уж если ты опустился в кресло, тебе уже не подняться. Остается одно – беседовать.

Тривейн улыбнулся и вернулся к чтению. Сэм вытянул ноги, чтобы не сидеть в такой расслабленной позе. Затем, с видимым усилием, встал и принялся расхаживать по комнате, рассматривая узоры на затянутых велюром стенах. Он подошел к окну и посмотрел вниз. Там на расстоянии тридцати пяти этажей раскинулись Парк-авеню и Пятидесятая улица. Тривейн, сделав несколько пометок, закрыл блокнот и взглянул на часы.

– Приглашенные опаздывают уже на пять минут. Интересно, это что, считается хорошим тоном в политических кругах? – спросил Эндрю.

– По мне, так лучше бы они вообще не показывались, – заметил Сэм, не отвечая на вопрос. – Они превзошли даже меня. О Господи! Йан Гамильтон написал книгу!

– Не каждую книгу я бы стал покупать.

– Так вам и не нужно: вы же не торгуете юридическими услугами, мистер Тривейн! А этот парень торгует. К тому же он в королевской свите и давным-давно забыл об общепринятых манерах. Да и раньше, видимо, не слишком их знал.

– Точно. Ты прочел отчет?

– Зачем? Что нового сказало это дитя? Что его старикан делает свои дела, поскольку считает, что лучше его никто этого сделать не сможет?

Снизу, из фойе гостиницы, донесся звонок. Викарсон непроизвольно пригладил взъерошенные волосы и застегнул пиджак.

– Подойду к двери. Может, примут меня за портье. Было бы великолепно!

Первые десять минут встречи походили на старинный танец. Беседовали и двигались медленно, грациозно, уверенно; полные достоинства – фундаментального и древнего. «Сэм действует очень неплохо», – подумал Тривейн, наблюдая, как молодой юрист отражает наскоки Арона Грина, с трудом сдерживающего раздражение. Старика разозлило присутствие Викарсона, а вот Гамильтон едва ли его заметил: для него сейчас было время титанов, а подчиненные пусть знают свое место!

– Вы, конечно, понимаете, Тривейн, что когда ваши друзья из Национального комитета сделали выбор, он нас глубоко разочаровал, – сказал Йан Гамильтон.

– Я бы даже сказал, шокировал, – поправил его Грин своим глубоким голосом.

– Что ж, – заметил Тривейн спокойно, – мне бы хотелось обсудить с вами вашу реакцию. Правда, они мне вовсе не друзья, но не об этом речь... Честно говоря, я даже подумал, не ваши ли это друзья?

Гамильтон улыбнулся. Ангелоподобный юрист закинул ногу на ногу и сложил руки, откидываясь на кушетку, – сама элегантность. Арон Грин занял место рядом с Тривейном в высоком, с прямой спинкой кресле. Викарсон пристроился чуть поодаль от могущественного треугольника, ближе к Тривейну, стараясь не закрывать собой Гамильтона. «Даже кресла расставлены, как в оркестре, – подумал Тривейн. – Это все Сэм: заранее представил, как и где посадить каждого». Да, Сэм куда мудрее, чем он думал.

– Если вы считаете, что вы и есть наш выбор, – мило улыбнулся Гамильтон, – то боюсь, вынужден буду вывести вас из подобного заблуждения.

– Как?

– Очень просто. Мы одобряем президента. Внимательное изучение... э-э... нашего общего вклада, как финансового, так и иного рода, подтверждает это.

– Значит, я в любом случае не получу вашей поддержки?

– Думаю, что нет, если быть откровенным, – кивнул Гамильтон.

Эндрю внезапно встал с кресла и возвратил собеседнику его любезную улыбку.

– Значит, джентльмены, я совершил ошибку. Примите мои извинения. Я зря потратил ваше время.

Резкость Тривейна изумила всех, включая Сэма Викарсона. Первым пришел в себя Гамильтон.

– Прекратите, Тривейн, сейчас не до игр. Да и вы, помнится, очень их не любили... Обстоятельства потребовали нашей встречи. Так что, пожалуйста, сядьте.

Эндрю сел.

– Какие обстоятельства?

В разговор включился Арон Грин:

– Президент не намерен баллотироваться на второй срок.

– Но он может и передумать, – возразил Тривейн.

– Не может, – заверил его Гамильтон. – Он серьезно болен, но это – строго конфиденциально. На мгновение Эндрю замер.

– Не знал... Я думал, это его личное решение.

– Что может быть более личным? – спросил Грин.

– Вы знаете, что я имею в виду... Ужасно...

– Итак, мы встретились, – Грин решительно завершил разговор о здоровье президента, – по велению обстоятельств.

Тривейн все еще думал о том, что человек в Белом доме серьезно болен, когда в разговор вступил Гамильтон.

– Как я уже сказал, мы были весьма разочарованы. Не то чтобы в вашей кандидатуре нет никаких достоинств – ничего подобного! Но, откровенно говоря, принимая во внимание все данные, мы на стороне партии президента.

– Non seguitur! [4] А почему вообще моя кандидатура должна была вас так обеспокоить? И в оппозиции есть неплохие люди.

– Есть люди президента, – прервал его Грин.

– Не совсем вас понимаю...

– Президент, – Гамильтон помолчал, тщательно подбирая слова, – как всякий, сделавший работу лишь наполовину – работу, судить о которой истории, – страшно озабочен тем, чтобы его дело было продолжено. И он постарается воздействовать на выбор преемника: выберет одного-двух человек, готовых подчиниться его диктату. Это может быть вице-президент или губернатор Нью-Йорка, но мы не можем поддержать ни того, ни другого. Убеждения преемника роли не играют – только воля президента. Сами они не смогут выиграть и не выиграют.