Тривейн, стр. 78
Конечно, «Дженис индастриз» представляла собой нечто несравненно большее, чем простой «инструмент». Это был – или собирался стать таковым – своеобразный «совет избранных». Благодаря своим огромным ресурсам «Дженис» могла сосредоточить усилия там, где национальные интересы находились в критическом состоянии, предупреждая тем самым наступление хаоса. Эта ее способность была подтверждена годами деятельности; даже в менее сложных ситуациях корпорация доказывала, что оправдывает замыслы ее архитекторов. В некоторых регионах «Дженис» помогла справиться с безработицей, урегулировала спорные вопросы, возникшие среди рабочих многих заводов, собиравшихся бастовать, она спасла ряд компаний от банкротства, и они буквально воскресли под ее началом. «Дженис» не только участвовала в решении основных экономических проблем, но охотно работала и в других направлениях. Ее лаборатории занимались социально-научными исследованиями в области экологии – поистине бесценными. В одном из городов с помощью медицинских подразделений «Дженис» была предотвращена вспышка эпидемии: медицинским исследованиям она всегда отдавала предпочтение. Что же касается военной области, то и здесь «Дженис» проявила себя наилучшим образом, производя достаточное количество вооружения, которое спасло тысячи и тысячи жизней. Военные были многим обязаны корпорации, и такое положение должно было сохраниться в будущем...
Ключ ко всем этим успехам лежал в способности «Дженис» быстро перемещать огромные суммы; политические соображения здесь не играли никакой роли. Деньги находили иное применение только по решению «совета избранных мудрецов», посвятивших себя служению Америке.
И при этом их Америка оставалась страной для всех в ней живущих, а не для какого-то меньшинства. Все в общем было довольно просто...
– Эта страна, мистер Тривейн, – произнес Гамильтон, который снова устроился на кушетке напротив Тривейна, – была образована как республика. Хотя, конечно, демократия являет собой понятие весьма абстрактное. В одном из определений «республики» говорится о ней как о государстве, управляемом теми, кто имеет право избирать и определять государственную политику. Правда, и здесь речь идет не о каком-то общем праве голоса. Конечно, сейчас никому и в голову не придет взять данное определение за основу в реальной жизни. Хотя, с другой стороны, хочу заметить, что заимствование этого принципа, пусть даже на какой-то срок, имеет реальную предысторию... И мне думается, мистер Тривейн, что именно сейчас наступило время, чтобы воплотить этот принцип в жизнь!
– Понимаю, – сказал Тривейн и тут же задал вопрос, для того, в основном, чтобы посмотреть, как Гамильтон постарается уклониться от прямого ответа. – А вы не боитесь, что люди, облеченные правом голоса, закрутят гайки? В поисках окончательных решений?
– Никогда! – спокойно и, по всей видимости, искренне ответил Гамильтон. – Просто нет оснований. В начале нашей беседы вы высказали очень интересную мысль, Тривейн. Вы заметили, что пришли ко мне потому, что я не нуждаюсь в деньгах и у меня нет желания мстить кому-либо. Конечно, никто из нас полностью никогда не узнает того, что происходит в душе другого, но тут вы попали в точку! Я ни в чем не нуждаюсь, а мое желание мстить сведено до минимума. Мы с вами, мистер Тривейн, не являясь звездами в политике, доказали на деле, что можем думать и принимать решения, заботясь не только о себе. Именно мы с вами представляем собой ту аристократию, которая должна править страной! И у нас не так уж много времени для того, чтобы взять на себя всю ответственность... В противном случае республики у нас не будет!
– Правление благодушной монархии?
– О нет, не монархии. Аристократии. И при этом не должно быть пролито ни капли крови!
– А президент знает об этом?
– Нет, – поколебавшись, ответил Гамильтон. – Ведь он даже не в курсе тех сотен проблем, которые мы за него решаем... Некоторые из них в один прекрасный день исчезают... Мы всегда в его распоряжении, мистер Тривейн. И я хотел бы добавить, что говорю об этом в самом положительном смысле слова.
Тривейн встал с кресла. Пора было уезжать, пора подумать...
– Вы были откровенны со мною, мистер Гамильтон, и я ценю это.
– Я говорил об идее в целом. Никаких имен, никаких специфических деталей... Только общие рассуждения с примерами относительно... э-э... корпоративной ответственности...
– Означает ли это, что если я сошлюсь на беседу с вами, то вы...
– О какой беседе вы говорите?
– Ах, так... Да, конечно...
– Надеюсь, вы поняли, что речь идет лишь о пользе для нашей страны, об огромных возможностях.
– Они, конечно, замечательны, – согласился Тривейн. – Но никогда ведь не знаешь, что волнует других людей... Кажется, именно так вы говорили?
Тривейн медленно ехал обратно из Ивенстоуна по занесенной снегом дороге. Он ехал медленно, не обращая внимания на обгонявших его водителей и совершенно не думая над тем, с какой скоростью и куда едет. Он размышлял над той невероятной информацией, которую только что получил.
«Совет избранных»... Соединенные Штаты "Дженис индастриз.
Часть третья
Глава 35
Роберт Уэбстер вышел из восточного крыла Белого дома и направился к автомобильной стоянке. Он просто сбежал с пресс-конференции, оставив другому помощнику свои предложения по неотложным вопросам. Уэбстеру некогда было заниматься делами президента: у него были свои, поважнее.
В результате утечки информации, полученной Родериком Брюсом, по сенату, Белому дому, в министерствах юстиции и обороны вот-вот поползут зловещие сплетни, которые тут же подхватит пресса. Именно так сокрушается мощь председателя любого подкомитета, а сам: подкомитет разваливается, словно карточный домик...
Очень хорошо! Решение по Марио де Спаданте автоматически приведет и к устранению Тривейна. Все так просто! Надо только отдать Пола Боннера журналисту Брюсу – в качестве премии.
Все остальное пойдет своим чередом.
Уже поговаривали о каких-то связях между де Спаданте и Тривейном. Как же иначе объяснить их встречу той ночью в Коннектикуте? Ведь председатель подкомитета не должен там находиться! А первая поездка Тривейна в Вашингтон в сопровождении де Спаданте? И совместная их поездка из аэропорта Даллеса в «Хилтон»?
И, конечно, встреча в Джорджтауне, в доме французского атташе, известного связями с американским преступным миром и не очень-то почитаемого властями.
Вот, собственно, и все, что надо.
Эндрю Тривейн и Марио де Спаданте...
Коррупция...
Когда с Марио будет покончено, в Нью-Хейвене смерть его спишут на войну между мафиозными кланами. Но при этом и в прессе, и по телевидению сообщат, что за неделю до этого Тривейн побывал в госпитале, где лежал мафиози!
Коррупция...
«Да, – подумал Уэбстер, сворачивая налево, на Пенсильвания-авеню, – все должно получиться как следует. Де Спаданте будет устранен, а Тривейн исчезнет из Вашингтона».
И Тривейн и де Спаданте непредсказуемы! К тому же президент по-прежнему верит в Тривейна, общается с ним через Уэбстера. Председатель подкомитета проехал от Хьюстона до Сиэтла – огромное расстояние! – и везде интересовался одним лишь де Спаданте. Больше никем. Это становилось опасным... Конечно, при необходимости его можно тоже убрать. Но такое убийство повлечет за собой серьезное расследование, а они к этому не готовы.
Но, с другой стороны, де Спаданте должен быть убит. Уж слишком далеко он зашел, слишком многое узнал. Уэбстер ввел его в «Дженис индастриз» только для того, чтобы решить кое-какие проблемы в портах, находившихся под контролем боссов мафии. А де Спаданте сам начал помогать сильным мира сего, сообразив, какие широкие горизонты перед ним открываются. Дальше его пускать нельзя...
Но де Спаданте должен быть убит своими – только так! Убийцей будет точно такой, как он. Иначе все может окончиться катастрофой.