Патрульные Апокалипсиса, стр. 36
– Значит, мой кабинет придется переместить туда, где буду я, – тихо и настойчиво возразил Дру. – Мне нужны все средства, которыми мы располагаем, где бы они ни находились, меньшее меня не устроит. Ключ ко всему – человек по имени Крёгер, Герхард Крёгер, и я найду этого сукина сына, должен найти! Кто он? Где он?
– Он – врач, это мы знаем, и, должно быть, немец. – Медленно опуская и поднимая руку, как просил доктор, де Фрис пристально смотрела на Дру. – Ради бога, Дру, перестаньте.
– Что? – резко спросил Лэтем, отводя взгляд от ее раненой руки.
– Вы пытаетесь делать вид, что ничего не случилось, но это бессмысленно. Вы оплакиваете Гарри еще больше, чем я, но скрываете это, что губительно для вас. Перестаньте притворяться спокойным и поглощенным только делом. Таким был Гарри, вы – другой.
– Когда я увидел, что они с ним сделали, я поклялся себе оплакать его потом. Отложено, и точка.
– Понимаю.
– Неужели?
– Думаю, что да. Такую ярость невозможно сдержать. Вы жаждете мести, и это сильнее всего остального.
– Однажды вы сказали, что Гарри подходит к решению проблем или критических ситуаций sang-froid, а это, как я понимаю, означает «спокойно» или «бесстрастно».
– Правильно.
– Я недостаточно знаю французский, о чем мне часто напоминают, но это слово применяется и в другом значении…
– «De sang-froid» означает «хладнокровно», – посмотрев ему в глаза, сказала Карин.
– Точно. Именно это у Гарри прекрасно получалось. Его отношение ко всем явлениям жизни было не просто спокойным, или сдержанным, а холодным, холодным, как лед. Я составлял единственное исключение: когда он смотрел на меня, его взгляд теплел, чего я никогда не замечал в других случаях… Нет, пожалуй, тепло он относился еще и к нашей кузине, я рассказывал о ней: она умерла от рака. Он относился и к ней совсем по-особому. Если говорить о чувствах, она могла бы быть его Розой, пока не появились вы.
– Это, без сомнения, из «Гражданина Кейна» Уэллса?
– Конечно, это вошло в наш лексикон. Символ прошлого, имеющий для настоящего большее значение, чем кажется.
– Я никогда не думала, что он питал ко мне такие чувства.
– Как и Кейн. Мысленным взором он просто видел вещь, которую любил в детстве, и не находил, чем ее заменить. Оставалось только что-то совершать.
– В детстве Гарри был таким?
– И ребенком, и юношей, и мужчиной. Прекрасный студент с сильно развитым интеллектом. Он получил степень бакалавра, магистра и доктора философии, когда ему не исполнилось еще и двадцати трех. Он всегда стремился превосходить всех, свободно владел пятью или даже шестью языками. Да, он был редким человеком.
– Какая удивительная жизнь.
– Черт, полагаю, фрейдисты назвали бы его одаренным ребенком, поскольку он был далек от отца – как географически, так и духовно – и близок к дорогой, по-житейски умной, но не интеллектуальной матери. Она неудачно вышла замуж и решила, что должна быть привлекательной, милой и любящей. А вступать в споры незачем – ведь и так известно, что ей не победить.
– А вы?
– Думаю, я унаследовал немного больше, чем Гарри, гены моей матери. Бет – крупная женщина, в молодости удачно занималась спортом, в колледже была капитаном легкоатлетической команды девушек, и если бы не встретила моего отца, могла бы претендовать на участие в Олимпийских играх.
– У вас очень интересная семья, – сказала Карин, вглядываясь в лицо Дру, – и вы рассказываете мне о ней не только для того, чтобы удовлетворить мое любопытство, не так ли?
– Вы соображаете, леди… простите, я постараюсь больше не произносить этого слова.
– Ничего, оно мне начинает даже нравиться… Так почему?
– Я хочу, чтобы вы узнали меня, что я такое и откуда появился. Ваше любопытство нужно удовлетворить хотя бы частично.
– Принимая во внимание вашу скрытность, это странно слышать.
– Да. Я просто думаю… Там, в гостинице, когда прекратилась стрельба и кончился этот ужас, я обнаружил, что в смятении обшариваю карманы Гарри. При этом я ненавидел себя, словно совершал какой-то позорный поступок. Самое странное, что я не знал, зачем это делаю, но твердо знал, что должен это сделать. Словно мне приказывали, и приходилось подчиниться этому приказу, хотя я и понимал, что этим ничего не изменишь и его не вернешь.
– Вы охраняли мертвого брата, как и живого, – заметила де Фрис. – Тут нет ничего странного. Вы оберегали его имя…
– Кажется, так я себе и говорил, но это не выдерживает критики. При нынешних возможностях науки его личность установят за считаные часы… Если только тело его не увезут и не спрячут.
– После того, как вы узнали в посольстве фамилию врача…
– От полковника, – уточнил Дру.
– Вы звонили опять, попросив у доктора номер его личного телефона. И разговор был долгим.
– Опять с Витковски. Он знает, к кому обратиться и как делаются такие вещи.
– Какие?
– Как увезти тело, чтобы его никто не видел.
– Тело Гарри?
– Да. После того как мы ушли, там не осталось никого, кто мог бы опознать его. Вот тут – где-то между нашим уходом и моим вторым звонком полковнику – я кое-что и сообразил. Мне приказывал поступать так Гарри, он говорил мне, что делать.
– Пожалуйста, яснее.
– Я должен стать им, занять его место. Теперь я – Гарри Лэтем.
Глава 10
Полковник Витковски быстро разбирался со старыми долгами, накопившимися за годы «холодной войны». Он позвонил заместителю шефа парижской Сюрте, в прошлом начальнику французского гарнизона в Берлине. Витковски, в ту пору майор американской военной разведки, обходя правила, считал возможным обмениваться с ним информацией. («Я думал, мы были по одну сторону, сенатор!») В результате полковник получил в свое личное распоряжение не только тело убитого Гарри Лэтема, но и тела двух его убийц. Всех их под чужими именами отправили в морг на рю Фонтенэ. В интересах обеих стран было решено сохранить в тайне этот террористический акт с целью получить дополнительную информацию, что с готовностью поддержал заместитель шефа Сюрте.
Витковски сразу понял все, о чем лишь смутно догадывался Дру Лэтем. Исчезновение тела его брата вызовет некоторое смятение, а исчезновение трупов убийц – при соблюдении полной секретности – повергнет организаторов этой акции в полное смятение.
Человек в очках со стальной оправой собирался вылететь в Мюнхен рейсом в 3.30. Он нервно расхаживал перед окном в номере отеля при аэропорте Орли, отвлекаемый шумом идущих на посадку и взлетающих самолетов. Приглушенный грохот реактивных двигателей только увеличивал его беспокойство. Он не отрывал сердитого взгляда от телефона, злясь, что ему до сих пор не сообщили о выполненном задании, а только это оправдывало бы его возвращение в Мюнхен. Провал совершенно исключен. В Париже он связался с отделением мейхельмёрден, элитарной службы Братства, убийцами высокой квалификации и подготовки, мастерами своего дела. Эти находящиеся в полной готовности хищники, которых насчитывалось менее двухсот, орудовали в Европе, Южной Америке и Соединенных Штатах. Дрозд имел официальную информацию, что за четыре года их работы в этих странах схватили только троих – двое предпочли смерть допросам, а одного убили в Париже во время выполнения задания. Подробностей никто не знал: все, что касалось мейхельмёрден, было окружено глубочайшей тайной. Даже Дрозду пришлось обратиться за разрешением использовать этих элитных убийц к второму по старшинству лидеру Братства, грозному генералу фон Шнабе.
Так почему же не звонит телефон? В чем дело? Гарри Лэтем был зажат в тиски слежки с момента прибытия в 10.28 утра в аэропорт де Голля и отъезда оттуда на машине в одиннадцать часов. А сейчас 13.30! Не выдержав напряжения, Дрозд подошел к телефону и набрал номер службы ликвидации.
– Склад «Авиньон», – ответил по-французски женский голос. – С кем вас соединить?