Парижский вариант, стр. 31

Тогда он и услышал голоса. Двое беседовали чуть ниже по склону и левее, всего в двух десятках шагов, на совершенно открытом месте. Простучали камушки, сброшенные чьей-то ногой, и в беседу вступил новый голос… уже третий. Прислушиваясь, Джон с восторгом сообразил, что говорят они по-баскски. Но в тот же миг по спине его пробежали мурашки – в потоке непонятных слов он уловил собственное имя. Они говорили о нем, и охота продолжалась.

Снизу, от реки, поднялся четвертый террорист. Когда он вступил в разговор, имя Смита прозвучало снова, и беседа продолжилась по-испански.

– Там его нет. А я точно видел, как он выходил из таверны вслед за Итурби и Зумайей. Он где-то здесь. Может, ближе к мосту.

Террористы заспорили, поминутно сбиваясь с родного баскского на испанский. Смит понемногу разобрался – те, кого звали Зумайя и Итурби, обыскивали улицы на окраине старого города, где и оторвались от «хвоста», а подошедший с реки был тот самый Элизондо.

В конце концов террористы решили, что Смит прячется где-то неподалеку, и собрались обшарить склон. Пока они занимали позиции, агент торопливо дополз мимо них по траве и песку до старой ивы, склонившейся к реке, и скорчился в тени ее ветвей, сжимая свой верный «зиг-зауэр». На ближайшие минуты он находился в безопасности.

Отужинав в «Ла Вента дель Альма» – «Приюте души», очаровательном трактире по другую сторону реки от старого города, мсье Мавритания вышел на террасу самого роскошного отеля Толедо, «Парадор Конде де Оргас».

Террорист мельком глянул на часы – времени еще оставалось предостаточно, до встречи почти час, – и позволил себе, подняв взгляд, насладиться видом ночного города. Древний Толедо, озаренный тысячей огней, пересеченный тысячей теней, возвышался над лунной рекой, точно ожившая поэтическая строфа из «Сказок тысяча и одной ночи» или прекрасная персидская поэма о великой любви. Грубая культура Запада, с ее узколобым богом и слащавым Спасителем, не могла воспринять Толедо. Впрочем, что взять с тех, кто женщину готов превратить в мужчину, оскверняя тем истину жены, равно как истину мужа? Но нигде это падение не было столь заметно, как в этом великом граде Пророка, где каждый памятник, каждый след прошлой славы становился пустячным поводом выдоить безмозглых туристов.

А Мавритания упивался видами Толедо, пьяный без вина. Для него город был божественным даром, живым напоминанием о славной эпохе тысячелетней давности, когда под властью арабов возник этот центр исламской науки посреди невежественной и дикой Европы. Здесь привечали ученых и мусульмане жили в гармонии и мире с христианами и иудеями, здесь смешивались языки и книжники изучали обычаи и верования иных народов.

«А теперь, – с гневом продолжал про себя невысокий человечек, – христиане и евреи называют ислам варварской религией, желают стереть его с лица земли. Что же – им не преуспеть. Ислам восстанет снова и снова будет править миром». Об этом позаботится он, Мавритания.

Террорист поднял воротник кожаной куртки – ночь была прохладная, – продолжая размышлять о богатствах этого впавшего ныне в упадок города. Туристы приезжают, чтобы сфотографировать его памятники, увезти какую-нибудь безделушку, потому что у них больше денег, чем души. Но очень немногие посещают Толедо, чтобы понять, каким был этот город, что принес ему ислам, покуда христианская Европа содрогалась от нетерпимости Средневековья. Террорист с горечью подумал и о своей нищей, голодающей родине, где пески Сахары капля за каплей выдавливают жизнь из земли и народа.

А неверные еще удивляются – почему он ненавидит их, почему мечтает погубить весь их род и вернуть миру исламское просвещение. Вернуть культуру, презирающую богатство и жадность. Вернуть силу, веками правившую миром.

Мавритания – не фундаменталист. Он прагматик. Вначале он преподаст урок евреям. А потом – американцам. А пока пусть они попотеют.

Террорист прекрасно знал, что людям Запада он кажется живой загадкой. Он рассчитывал на это. Нежные пальцы, пухлые щеки, выпирающий животик – просто архетип слабака и слюнтяя. И только сам Мавритания знал о себе правду. Он был героем.

Он еще немного постоял в ночи, глядя с террасы роскошного отеля на шпиль величественного собора христиан и приземистые купола и минареты аль-Касра, построенного его предками-арабами почти полторы тысячи лет назад. Лицо его оставалось бесстрастным, но в душе Мавритании клокотало пламя гнева, заботливо питаемое накопленными за века обидами. Его народ восстанет вновь! И пусть случится это не сразу, не в один день – первым шагом станет тот могучий удар, что будет вскоре нанесен по Израилю.

Глава 13

Джон Смит выжидал, скорчившись в тени старой ивы на озаренном луною крутом берегу Рио-Тахо. Террористы прекратили спор, и только стихающий городской шум нарушал тишину, да еще щебет птиц да плеск воды внизу.

Агент вскинул «зиг-зауэр», оборачиваясь. Пловец – серая тень в лунном свете – выкарабкался из воды, бросив что-то по-баскски своему товарищу, поджидавшему чуть выше по склону. Потом оба отошли.

Джон облегченно выдохнул. Пригибаясь, короткими перебежками от одного пятна тени к другому, он двинулся вниз к реке, покуда террористы продолжали обыскивать берег, загоняя свою жертву к мосту Пуэнте-де-Сан-Мартин. Когда тот, что брел по верхнему краю склона, вышел на дорогу, остальные, обменявшись жестами-сигналами, развернулись, направляясь к воде. Агент поспешно нырнул обратно за груду валунов, ободрав при этом локти.

Добравшись до кромки воды, баски опять остановились, что-то обсуждая. Лиц агент не видел, но в разговоре, поминутно перескакивавшем с пулеметного баскского на испанский и обратно, проскальзывали имена Элизондо, Зумайя и Итурби. Суть американец в конце концов уловил: главарь террористов рассудил, что если коварный Смит и был здесь, то как-то ускользнул и теперь направляется обратно в город – возможно, чтобы предупредить полицию. А это было очень плохо. Испанские стражи порядка недолюбливали иностранцев, но к баскам-боевикам отнеслись бы куда хуже.

Зумайя эти аргументы не убеждали. После бурного спора сошлись на среднем: Зумайя, некий Карлос и остальные разойдутся по городу в надежде отыскать Смита, в то время как Элизондо отправится на какую-то важную встречу в домик за рекой.

Два слова в особенности насторожили Джона, и словами этими были «Щит полумесяца». Если агент правильно понял, именно для встречи с представителями этой группировки Элизондо и предстояло теперь идти пешком за город – возвращаться за машинами вышло бы дольше.

Похоже было, что фортуна обернулась к агенту лицом. Едва сдерживая нетерпение, он дождался, покуда террористы не договорятся и не разбредутся по своим постам. Если он попытается вслед за Элизондо выйти на освещенный фонарями мост, его, скорее всего, заметят. Надо отыскать другой способ. Можно, конечно, позволить террористу оторваться от слежки, но это рискованно – тот мог потеряться совсем, а задавать прохожим лишние вопросы грязному и злому агенту было сейчас совсем не с руки. Следовало как-то перебраться через реку, прежде чем это сделает баск.

Решение пришло само. Покуда террористы расходились, скрытый тенью валунов Джон снял рубашку и брюки оставшегося безымянным туриста, скатал их в тугой узел и торопливо спустился по склону до самой воды. Узелок он примотал ремнем к затылку и осторожно, чтобы не поднять шум, вошел в холодную реку. Пахнуло прелой листвой и грязью.

Агент неслышно погрузился в черную воду и, высоко держа голову, поплыл брассом. С силой загребая в воду, он вспоминал лежащего без сознания в госпитале Помпиду Марти, погибших в Пастеровском институте, вспоминал Терезу Шамбор – жива ли она еще?

Тревога и ярость придавали ему сил. Подняв голову, агент увидел над собой бредущего по мосту Элизондо. В свете фонарей щегольской алый берет баска был виден ясно. Обогнать террориста Джону не удавалось. Плохо.