Наследие Скарлатти, стр. 68
То, чего так боялся Жак Бертольд – заговора или контрзаговора, – теперь запущено в действие. Элизабет Скарлатти и ее сын «Генрих Крюгер» предпринимают свои меры. По отдельности или сообща? Кто знает…
Пул принял решение.
– Отошлите в парижское отделение следующую телеграмму: «Не допускайте герцогиню к рынку. Ее заявку необходимо немедленно изъять из наших списков. Повторяю: не допускайте герцогиню».
Пул отпустил курьера и подошел к телефону. Нужно было срочно забронировать билет – пора в Цюрих.
Переговоры не состоятся. Он не допустит. Он убьет мать, разоблачит убийцу-сына! Смерть Крюгера не заставит себя ждать!
Большего сделать для Бертольда он не мог.
Часть III
Глава 41
Звонко перестукивая колесами, поезд въезжал по старомодному, перекинутому через Рону мосту в Женеву. Элизабет Скарлатти сидела в своем купе и смотрела в окно – сначала на плывущие по реке баржи, потом ее взору открылись высокие берега, а вслед за тем и обширная территория сортировочного парка. Женева – опрятный город. Но есть в его облике нечто, помогающее скрывать интенсивную борьбу множества наций и тысяч титанов коммерции за дальнейшее обогащение. Элизабет пришла в голову мысль, что люди вроде нее – неотъемлемые частицы живого организма этого города, их существование невозможно без нее, иными словами, Женева немыслима без таких, как Элизабет Скарлатти.
Она глядела на багаж, сложенный на соседней полке. Один чемодан – с необходимой в поездке одеждой, а три других, поменьше, были набиты документами. Документами, вкупе составляющими настоящую орудийную батарею. Исчерпывающие данные о «стоимости» каждого члена цюрихской группы. О ресурсах каждого из них. Дополнительная информация ждала ее в Женеве. Но то было уже оружие другого рода. Нечто вроде «Книги по домоводству»: в Женеве ее ждало не что иное, как исчерпывающе полный перечень имущества «империи Скарлатти» с экспертной оценкой стоимости каждой единицы контролируемых ею фондов. И убийственным это ее оружие становилось благодаря его маневренности. Против каждой единицы фондов значились четко сформулированные условия продажи. Сделку можно было осуществить немедленно, отбив телеграмму ее адвокатам.
И сделки эти будут непременно осуществлены.
Каждая единица была снабжена не двумя, как обычно, колонками с обозначением налоговой и коммерческой цены, а тремя. Эта третья колонка представляла собой подсчет гарантированного дохода покупателя от каждой конкретной сделки. Доход во всех случаях был равен небольшому состоянию – это высокий уровень ведения финансовых операций.
И Элизабет делала ставку на этот последний фактор. Тут она отступала от собственных принципов, но и это входило в ее планы.
В ее непонятных для сотрудников «Скарлатти индастриз» распоряжениях, переданных на противоположный берег Атлантики, звучало одно и то же условие: каждый контакт – а для выполнения этой задачи бригады специалистов должны были работать посменно по двенадцать часов в сутки – необходимо осуществлять в абсолютной тайне. Гарантированные прибыли позволяли каждому из возможных покупателей чувствовать себя героем в своих собственных глазах и в глазах своей клиентуры. Но за это нужно было платить абсолютным молчанием – до завершения операции. Вознаграждение того стоило. Миллионеры, финансовые тузы, банкиры Нью-Йорка, Чикаго, Лос-Анджелеса и Палм-Бич встречались в конференц-залах со своими достойными партнерами из одной из наиболее престижных адвокатских контор Нью-Йорка. Говорили приглушенными голосами, обменивались многозначительными взглядами. Вершились финансовые убийства. Скреплялись подписями.
Иначе и быть не могло.
Невероятно прибыльное дело приводит в возбуждение, а возбуждение развязывает языки.
Двое-трое перемолвились словечком. Потом четверо, потом целая дюжина. Но все же не более того… Как-никак, а цена.
Кое-кто кое-куда позвонил, нет, не из офиса – из уединенной тиши библиотек или закрытых на ключ кабинетов, ночью, при мягком свете настольных ламп, с бокалом добротного виски, зажатым в руке.
И в самых высоких финансовых кругах начали циркулировать слухи, что в империи Скарлатти творится нечто необычное.
Этого-то и добивалась Элизабет. Большего ей и не требовалось. В конце концов слухи достигли ушей участников цюрихской группы.
Мэтью Кэнфилд сидел в своем купе, привалившись спиной к стене и водрузив ноги на единственный чемодан, стоявший на соседней полке; ступни его ног упирались в обитую бархатом стену. Он тоже смотрел в окно на приближающуюся Женеву. Он только что докурил одну из своих любимых тонких сигар, и над ним слоистыми облачками витал дым. Он подумал, не открыть ли окно, но ему было лень не то что встать, но даже пошевелиться.
С того дня, как они с Элизабет Скарлатти договорились о месячной отсрочке, прошло две недели. Четырнадцать бестолковых дней болезненно сказались на его настроении: ему нечего было делать, да никто и не ожидал от него каких-либо действий. Элизабет работала сама. Она солировала. Она парила в одиночестве, как благородная орлица, зорким глазом окидывая безграничные просторы своих частных небес.
Вся его работа заключалась в закупке канцелярских принадлежностей: бумаги, карандашей, записных книжек и бесчисленных коробочек со скрепками.
Даже издатель Томас Оугилви отказался принять его, видимо предупрежденный Элизабет.
Даже Джанет держалась на расстоянии, всегда тактично извиняясь за свое поведение. Он начал догадываться, что произошло: ему уготована участь жиголо. Он продал себя, его услугами попользовались, их оплатили. В данный момент в нем не нуждались, но он может еще понадобиться.
Неужели с Джанет все кончено? Да разве возможно такое? Он говорил себе: нет! Она внушала ему то же самое. Она просила его набраться терпения, ждать, но не обманывала ли она саму себя?
Он начал сомневаться в своей способности делать правильные умозаключения. Он давно уже бездействовал – вдруг механизм проржавел? И можно ли его исправить? Он вынужден пребывать в чуждом ему мире.
Здесь все было чужим – за исключением Джанет. Она, как и он, не принадлежит этому миру. Она принадлежит ему. Должна принадлежать!
Раздался двойной гудок локомотива, огромные колеса заскрежетали: поезд прибывал на железнодорожный вокзал Женевы. Элизабет забарабанила в перегородку, разделявшую их купе. Стук резанул по нервам: так нетерпеливый хозяин дома подзывает слугу.
Так, собственно, оно и было.
– Я возьму один чемодан, а вы – два остальных. Носильщики пусть заберут все прочее.
Покорно следуя указанию, Кэнфилд отдал распоряжения проводнику и двинулся вслед за Элизабет из вагона.
С двумя чемоданами в руках он чуть замешкался и отстал от Элизабет на несколько шагов: она уже вышагивала по бетонной платформе в направлении вокзала. Благодаря этим-то двум чемоданам они и избежали смерти минутой позже.
Еще выходя из вагона, Кэнфилд заметил в конце платформы какой-то движущийся предмет, похожий на багажную тележку, и, естественно, не придал этому значения. Его внимание было приковано к Элизабет.
Вскоре у него за спиной послышались тревожные голоса. Охваченные страхом люди метались из стороны в сторону. Он оглянулся назад и понял, что происходит.
По платформе с бешеной скоростью мчалась багажная тележка с лежащей на ней огромной стальной пластиной, похожей на гигантскую бритву. Это чудовище катилось прямо на них.
Кэнфилд ринулся к Элизабет и отпихнул ее в сторону. В следующий же момент стальное чудовище врезалось в стенку вагона всего в футе от них.
Публика на платформе была в панике. Отовсюду неслись истерические крики и рыдания. К месту происшествия мчались проводники.
Элизабет, с трудом переводя дыхание, прошептала на ухо Кэнфилду:
– Чемоданы! Чемоданы у вас?
Кэнфилд, к собственному изумлению, обнаружил, что все еще держит один из них в левой руке: чемодан оказался зажатым между спиной Элизабет и вагоном. Он вытащил его и взял в правую руку.