Мираж, стр. 92

— Значит, теперь мы жених и невеста? — Голубые глаза Пирса смотрели на нее совершенно серьезно.

— Жених и невеста?

— Отныне никаких Уинки. Только ты и я.

— Да, — ответила она, отбросив страхи и сомнения, не обращая внимания на занудный внутренний голос, шептавший ей, что по законам Соединенных Штатов и аль-Ремаля ее права на серьезные отношения с мужчиной, во-первых, ограничены, а во-вторых, просто не существуют.

Их помолвка означала очень многое: возможность искренне говорить с другим человеком, делиться с ним радостями и горестями. С человеком, который всегда будет на ее стороне, который помассирует ей уставшую спину и приготовит омлет, когда, кажется, у нее нет сил даже поесть. С человеком, которому ты небезразлична.

«Как я только ухитрялась столько лет обходиться без него? — думала Дженна всякий раз, глядя в бездонные синие глаза Брэда.

— У меня есть коттедж в Марблхеде, — сказал он вечером в среду, разыскивая в компьютере Дженны пропавший файл. — Думаю, дом тебе понравится. Почему бы нам не поехать туда на уик-энд?

— Идет, — согласилась Дженна, понимая, что Пирс приглашает ее не только для того, чтобы поваляться на пляже.

— И это коттедж? — вырвалось у Дженны при виде викторианского особняка, украшенного золоченой резьбой по дереву, лепным орнаментом и бронзовыми ручками и шпингалетами ручной работы. — У вас, уроженцев Новой Англии, странная любовь к умалению.

— Пуританское влияние. Мы чувствуем вину за то, что у нас все есть, и поэтому прикидываемся, что у нас нет ничего.

Проведя Дженну по всем восемнадцати комнатам дома, Пирс показал Дженне портреты своих предков, среди них были и грешники, и святые, и те, кто превзошел первых, так и не дотянув до вторых.

— Среди них был даже один пират. Но мой прапрадед Бенджамин — а это он построил этот дом — сказал, отказавшись поместить здесь портрет того негодяя, что для Кинкэйда Пирса достаточно быть повешенным один раз.

Дженна рассмеялась.

— Мне нравится это место. В нем чувствуется характер, как и в тебе.

— Я польщен. Скажи, это твое личное суждение или профессиональное?

— И то, и другое. — Это было правдой. Если она и была теперь в чем-то точно уверена, так это в том, что Брэд принадлежит к редчайшей в наше время породе: он был по-настоящему хорошим человеком. Обманув его, она испытала бы поистине физическую боль.

Хотя холодильники и морозильники в доме были забиты едой до отказа, Брэд настоял на том, чтобы поесть лобстеров, — «не в ресторане, а приготовленными на костре из плавника, разведенном на берегу моря своими руками, как Господь велел».

Казалось, в этом причудливом приморском городишке Брэда знали и любили все: полисмен, не спеша прохаживавшийся по улице, зеленщик, продавший им свежую вареную кукурузу, владелец рыбной лавки, который после долгих размышлений отобрал для них двух прекрасных лобстеров.

— Это самые лучшие, — уверил он Брэда, словно ему можно было дать только самое лучшее, другое просто не могло подойти мистеру Пирсу.

«Вот такой будет жизнь с ним, — подумала она. — Свобода, раскрепощенность и прекрасные отношения с миром. — Прекрати, — остановила она себя. — Ты не имеешь права даже мечтать об этом».

— Ты чувствуешь себя здесь, как дома, — заметила Дженна. — Кажется, даже лучше, чем в Бостоне.

— В детстве я проводил здесь каждое лето, да и потом приезжал почти на каждый уик-энд. Я всегда считал, что здесь должны и могут случаться только хорошие вещи. — Он провел ладонью по ее руке и ласково сжал ее пальцы. — Мне кажется, что ты тоже можешь так думать.

«Как бы я хотела, — подумала Дженна, — чтобы все в моей жизни было так просто».

— Почему ты так долго ждал? — спросила она, когда они варили лобстеров на костре, укрывшись в пещере на скалистом берегу. — Я хочу сказать, почему ты так медлил, прежде чем пригласить меня на свидание?

На какое-то мгновение он мысленно отстранился от нее.

— Наверное, я очень привержен традициям, — ответил он, помолчав. — Носить траур по любимому человеку — это традиция, и она кажется мне правильной.

Дженне понравился его ответ.

— Там, где я родилась, не оплакивают мертвых, во всяком случае, официально. Это считается нарушением религиозных законов. Но, зная тебя, я считаю, что это прекрасный обычай. — Поколебавшись, она помолчала, но потом все же спросила: — Но почему это оказалась я? Почему не одна из подходящих тебе женщин, которых так много в Бостоне?

В глазах Брэда зажегся теплый огонек.

— Потому что ты умеешь слушать. Потому, что ты прекрасна во всех отношениях. Потому, что ты проявила обо мне заботу, когда мы были совсем незнакомы. Потому что, — он озорно улыбнулся, — ты бы очень понравилась Пэт.

Той ночью они занимались любовью на широкой старинной кровати при свете свечи, стоявший в изголовье и отбрасывавшей пляшущие тени на стены. Брэд шептал, будто в горячке, слова любви, обещая любить ее вечно. Дженна отдалась ему без страха и сомнения — возможно, впервые в жизни. Это было, как ее возвращение домой.

— Я хочу жениться на тебе, — сказал он, когда они лежали в постели, тесно прижавшись друг к другу. — Это все равно рано или поздно произойдет, так зачем терять время попусту?

Дженна безмолвно слушала любимого — радость и страх, смешавшись, переполняли ее душу.

Радость от того, что он любил ее. Страх перед тем, что она была обязана ему сказать.

— Я понял, какая хрупкая штука жизнь, — продолжал Брэд. — Когда я потерял Пэт, мне стало ясно, как быстро все может рассыпаться в прах.

— Но мы… мы так мало знаем друг друга, — слабо запротестовала Дженна.

— Для того, чтобы узнать друг друга лучше, у нас есть в запасе следующие пятьдесят лет. Я хочу знать, куда ты ходишь, когда вдруг становишься очень спокойной. Я хочу знать, почему ты не доверяешь нашей любви…

— Но я…

— Тс-с, — Он нежно приложил палец к губам Дженны. — Не надо мне ничего объяснять. Ты к этому сейчас не готова. Но я хочу быть рядом с тобой, Дженна, пока ты будешь преодолевать то, что стоит между нами, Я не хочу просто ждать…

Брэд говорил красноречиво и убедительно, как отец, успокаивающий ребенка, которого мучают ночные кошмары. Но все это не имело ни малейшего значения. Его предложение тронуло ее сердце и разбило его на миллион осколков.

И все потому, что Дженна должна была ответить ему «нет».

«Миражи»

Маленькая комната, соединенная длинным коридором с залом ожидания в международном аэропорту аль-Ремаля, была чисто убрана и не лишена удобств, но в ее предназначении ошибиться было невозможно — это была тюремная камера. Ожидая возвращения самодовольного, напыщенного человека, носившего очень знакомое имя, Лайла, подобно многим пленникам, никак не могла поверить, что все происходящее не сон и случилось именно с ней. Все началось с телефонного звонка.

Дэвид Кристиансен стал знаменем в жизни Лайлы, ее силой и опорой. Девушка начинала верить, что, не считая отца, Дэвид был единственным человеком, на которого можно было без опаски во всем положиться.

Лайла прошла долгий путь, балансируя на грани пропасти, прежде чем познакомилась с Кристиансеном. Сначала было выздоровление после изнасилования — ярость, отчаяние, самоунижение, психологическая и эмоциональная тупость — черный, мрачный и страшный туннель, по которому пришлось пройти девушке. Миновав этот путь и снова вынырнув на свет, она уже не могла ни к чему относиться вполне серьезно.

Ее девизом стало: живи сегодняшним днем! Вечеринки и новые лица сменялись другими вечеринками и другими новыми лицами. Только однажды позволила она себе приоткрыть створки раковины, влюбившись в молодого, талантливого, до невозможности привлекательного и эгоцентричного, как акула, актера. Полгода он был для нее центром мироздания, а потом… Лайла случайно услышала, как он говорит по телефону с одной из своих поклонниц. То, что он говорил о ней, было до тошноты стыдно слушать, зато к деньгам Малика было проявлено должное уважение. Не пожелав тратить попусту слова, Лайла рассталась с актером.