Крестный отец Катманду, стр. 37

Вот порог переступил высокий худощавый индус лет под сорок. Я знаю из первых уст: он настолько одарен природой, что лишь немногие девушки (гордясь, в свою очередь, собственным мастерством) готовы после первого свидания повторить все его трюки. Но это нисколько не уменьшает блеск его глаз, когда он, движимый инстинктом размножения, оглядывает бар, выбирая кандидатуру на одиннадцатичасовую постель. За ним явился моложавый грузный англичанин. Он столько заколачивает в Эссексе, где занимается производством бойлеров, что каждый год проводит три месяца в Таиланде, что, впрочем, компенсируется скидкой с налогов. Отдых начинается с легкого распутства, а заканчивается необузданным пьянством. По некоторым признакам я определил, что теперь он находится в начале периода. Англичанин устроился в баре с «Дейли миррор» и время от времени бросал застенчивые взгляды на вход. И вот наконец появились Понг, за ней Ник, Тонни и О.

Я отвел Понг за боковой столик и заказал ей выпивку.

— Тот раз, когда фаранг Фрэнк Чарлз привез вас вдесятером в свою квартиру, — ты помнишь, когда это было?

Девушка нахмурилась.

— Точно не уверена. Во время Кхао Пханса. [54] Я помню, потому что мой брат — монах и мы всегда во время сезона дождей ездим к нему на день. — Девушка просияла. — Ты можешь проверить у него в паспорте. Я только что вспомнила: это был день рождения фаранга. Поэтому-то он нас и погрузил всех вместе в одну ванну.

— В каком он был настроении?

— О, просто блаженствовал: гладил нас, целовал, говорил, какой он счастливый, что мы — его единственная семья. И воскликнул: «Разве может быть что-нибудь лучше, если у мужчины десять очаровательных, близких, словно родных, девушек!» Затем действие виагры прошло, он расплакался, а мы ушли. Фаранг не очень хорошо реагировал на спиртное, а выпил почти целую бутылку шампанского, потому что шампанское никому из нас не нравится. Сказал, это самое дорогое шампанское в Бангкоке, больше чем по триста долларов, и он приготовил его для нашей вечеринки целый холодильник. Но для меня оно на вкус как духи. И другие девушки тоже не пьют спиртного.

— Он всегда страдал от перепадов настроения?

Понг подумала и пожала плечами:

— Откуда мне знать?

— Ты ведь регулярно с ним спала, чаще других?

Девушка кивнула.

— По крайней мере была в тог период его любимицей. У него менялись фазы, словно он подыскивал себе жену, но слишком увлекся поиском.

— Он впадал в меланхолию после занятия сексом?

На этот раз Понг глубоко задумалась. Я решил, что она старается не ошибиться в том, что говорит.

— Я работаю здесь пять лет и ни разу не встречала фаранга, который был бы в мире с собой. Наверное, это оттого, что они не буддисты, как мы. Иногда я задавала себе вопрос…

— Какой? Уж не голубой ли он?

— Нет-нет, ничего подобного. Я спрашивала себя: может, он ищет себе мать? — Понг смущенно посмотрела на меня.

«Доморощенные рассуждения на тему психологии не слишком распространенное явление среди работающих здесь девушек», — отметил я про себя и приготовился слушать дальше.

— Однажды, — продолжала Понг, — он рассказал мне о фильме, который сам снимал. Вроде бы в Гималаях. Говорил, это самое главное в его жизни. Но он не сумел его закончить. Признался, что хранит в сейфе копию наполовину отснятой картины и каждый день пересматривает, надеясь, что посетит вдохновение. Сказал, если удастся закончить фильм, он вновь почувствует себя цельным и, наверное, найдет себе тайскую жену. Я решила, что он хочет вселить в меня надежду. Но когда пообщалась с другими девушками, которые были его любимицами, они признались, что фаранг и им говорил то же самое. Поэтому я решила: его пристрастие зависело от того, кто в этом месяце ему по душе. А главное в жизни для него был тот фильм. Но иногда он проговаривался о какой-то женщине в Непале. — Понг пожала плечами. — Но очень неопределенно. Мужчины после секса вообще ведут себя очень неопределенно, если сразу не засыпают.

Я спросил, не упоминал ли Фрэнк Чарлз меня, или не спрашивал ли фамилии тайских полицейских, или не знала ли Понг чего-то такого, что могло связывать его и меня. Она недоуменно покачала головой: что могло быть общего между им и мной?

Я попросил назвать мне девушек, которые присутствовали на шестидесятилетии американца, и вообще всех, кто имел с ним связь. Затем подзывал по одной, совал по сто бат и задавал одни и те же вопросы. Это упражнение заняло все утро, но не принесло результатов: ни одна из девушек понятия не имела, какая может быть связь между покойником и мной, а они бы запомнили, если бы американец упомянул мое имя.

Я почувствовал себя виноватым, словно на меня указали пальцем как на подозреваемого. Решил, что мне надо еще раз поговорить с доктором Мой. Позвонил в бюро путешествий и отложил поездку в Непал.

Глава 24

Доктор Мой съехала из отеля «Ориентал» и вернулась в свой дом у реки. Сукум нехотя признал, что она не намеревалась сбежать, а просто затеяла с ним очередную коварную игру… Или на самом деле решила сделать в доме ремонт? Я мог назначить с ней встречу, но о ее способности уклоняться от разговора ходили легенды, и у меня возникло ощущение, что в ее планы не входит снова беседовать со мной. Как известно, к ведьмам лучше всего подбираться ночью, по воде и без предупреждения.

В случае с доктором Мой такая возможность существовала. Адрес я знал, поскольку однажды мне пришлось провести несколько дней в Тхонбури на месте преступления неподалеку от ее дома.

Подзаработав на смерти двух мужей, которых, как она утверждала, не убивала, Мой нарушила еще одно табу своего класса: купила участок совсем не престижной среди людей ее круга земли — у реки, рядом с каналом, вдоль которого выросло целое стихийное поселение: стояли покосившиеся деревянные домики на сваях, бегали грязные ребятишки, малодоходные авторемонтные мастерские растянулись на целую милю. Со временем Мой стала для соседей «крестной матерью». Она обеспечивала бесплатными лекарствами неимущих, устраивала праздники и даже давала юридические советы тем, кто конфликтовал с копами. Каждый был ей чем-то обязан, все ее обожали, и никто не собирался предавать, если хотел и дальше жить в этом месте. Трудно представить, сколько свертков с невесть какими химическими смесями вносили в ее дом и выносили оттуда старушки, приплывающие на сампанах по реке и каналу.

Я доехал на такси до реки в Клонг Toe, прошел по тропинке вдоль моста и оказался на берегу, где ждали два каноэ с мотором. Договорился о цене с лодочником, худющим, не брившимся дня три алкоголиком лет под семьдесят. Он, дернув за шнур, завел крохотный мотор, и мы, повернув к противоположному берегу с поправкой на течение, поплыли мимо возвышающихся над нами у причалов черных корпусов грузовых судов, главным образом китайских и корейских.

Хотя земля доктора Мой примыкала к реке Чаопрайя, она располагалась в излучине, образующей бухту, и была защищена от волн проходящих мимо больших кораблей. Мы замедлили ход, пропуская шумный, ярко освещенный плавучий ресторан, который направлялся к отелю «Гранд Палас», и поплыли к темному пятну пустоты на другом берегу. Затем приглушили мотор до тихого стрекота и скользнули в черную лагуну.

Каноэ повернуло к берегу, и я увидел дом. Он был построен из современных материалов, но строго в традиционном стиле: на высоких сваях с выходящей на реку террасой вдоль всего здания футов двадцать шириной, с щипцами, [55] напоминающими клювы гаруд. [56] Когда мы приблизились, стало ясно, что благодаря утонченному вкусу, Мой превратила жилище в нечто близкое к совершенству: сквозь легкие занавески из больших окон струился золотистый свет, внутри я заметил китайскую мебель черного дерева и шезлонги с пастельной обивкой.