Крестный отец Катманду, стр. 26

— Никогда не видел, чтобы Викорн так быстро двигался, — усмехнулся Зинна.

Он явно считал, что выжал из полковника все, что можно, в последовавших напряженных переговорах, хотя тот оставил в соглашении бреши, через которые могла проехать запряженная буйволами повозка.

Генерал дернул подбородком в сторону окна. Два солдата поставили Лека прямо перед стеклом. Вид у него был совершенно униженный.

Я так разозлился, что подумывал, не ударить ли Зинну в промежность. Даже ощутил, как бью его носком ботинка. Сладко будет видеть, как он корчится на полу, — ради этого можно снести и побои. Но затем что-то странное произошло в моем сознании. Сама собой в мозгу стала повторяться мантра Тиецина. Возникло то же чувство, что в чайной, — ощущение, будто я плыву, мысленно освобождаясь от тирании пребывания здесь и сейчас. Даже страдающий Лек стал вдруг нереальным.

Зинна упорно глядел на меня.

— Ну?

Я с усилием сосредоточил внимание на пяти чувствах.

— В тот день, когда была арестована австралийка, нам поступила информация. Звонок был из Катманду в Непале. Мы проверили его. Ничего необычного, если бы не факт, что звонивший находился в Гималаях. В девяноста девяти случаях из ста таким образом торговец наркотиками наносит удар в спину своему бывшему партнеру. Когда в информации заключается нечто особенное, мы ставим в известность иммиграционную службу. Это был именно тот случай, поэтому я приехал в аэропорт и помогал осуществлять арест. Это все, что я могу вам рассказать.

— Но сегодня ты ездил с ней повидаться.

— Конечно. Хотел выяснить, нельзя ли получить еще информацию. Я же коп.

Зинна презрительно ухмыльнулся.

— Ты не коп, ты шавка Викорна. Встаешь на задние лапки по команде хозяина. — Генерал помолчал, чтобы я полнее прочувствовал оскорбление. — Ты ведь знал, что она наша?

— Мы ничего не знали. — Я почесал ухо. — Но она перевозила очень много «дури». И поскольку была не нашей, резонно было предположить, что принадлежит вам.

Я ждал новых вопросов о тибетском информаторе и, честно говоря, не очень понимал, как буду отвечать.

— Информатор вам представился? Так и сказал, что он доктор Тиецин?

Я вскинул руки ладонями вверх.

— Помилуйте, имя можно придумать какое угодно.

Зинна больше минуты смотрел на меня нервирующе пристально, затем будто потерял интерес.

— Да, имя может придумать каждый. Даже такое.

— Может, на тибетском языке это что-то вроде шутки? — предположил я и, отвечая на его скептический взгляд, добавил: — Понимаете, как если бы кто-то назвался Микки-Маусом или Наполеоном Бонапартом. Тибетская национальная шутка.

— А что тебе известно о тибетской культуре? — неожиданно спросил Зинна.

— Ничего.

К моему удивлению, он решил не продолжать разговор.

— Хорошо, можешь идти.

Я поднялся.

— Кстати, она ничего не сказала.

— Кто? — удивился Зинна.

— Австралийка Рози Маккой. Она ничего не сказала и, похоже, ничего не знает. Вы ведете дела умело. Ее ведь невозможно связать ни с кем из ваших людей?

— И с твоим тибетцем ее тоже нельзя было связать, пока вы ее не арестовали.

— Хотите, я поговорю с Викорном, и мы постараемся убедить иммиграционную службу прекратить дело? Сделаем это, чтобы заранее подсластить ваши грядущие переговоры.

— Нет, — ответил он, подумав. — С этим делом я предпочту разобраться сам. — Он одарил меня фальшивой улыбкой. — Вас не потревожу.

Когда я уже уходил, он огорошил меня замечанием:

— Все, что произошло в Непале: расстрел наследным принцем собственной семьи в июне 2001 года, гибель монархии, победа коммунистов… [39] Знаешь, откуда ноги растут?

— Нет.

— Так вот, узнай. Там двадцать лет возили наркотики из Тибета в Непал. Операция гораздо масштабнее, чем все, что мы имеем в Таиланде. Кто контролировал правительство, тот заправлял доставкой товара. По размаху не сравниться и Колумбии. Но это Гималаи; что там происходит — не знает никто, даже американцы. На Тибете разведка ЦРУ почти не действует — сведения поступают только от людей далай-ламы из Дхарамсалы и от немногочисленных шпионов из Лхасы. — Зинна многозначительно посмотрел на меня. — Эти люди умеют молчать.

— Откуда вам известно? — спросил я с порога.

— Тибетец рассказал.

— Тиецин? Он был здесь? Или звонил вам из Катманду?

Генерал мотнул головой. Видимо, это должно было означать, что он не собирается отвечать на эти вопросы.

— Но зачем возить товар через Тибет? Почему не через Пакистан и Индию? Мумбай, Дели и Калькутта печально прославились тем, что стати центрами транспортировки наркотиков.

— Именно поэтому, — отозвался Зинна. — Эти места слишком известны. Все западные спецслужбы присутствуют в Индии в неимоверном количестве — не только ЦРУ и Управление по борьбе с наркотиками, но также французские, немецкие, голландские, не говоря о британской М16. Но когда товар исчезает на Тибете, никаких следов не остается. И не может быть никаких информаторов. Зато существует сотня путей из Тибета в Непал, о которых знают только тибетцы, шерпы и гуркхи. Наркотики переносят пешим способом, и нервным покупателям так спокойнее. — Он бросил на меня насмешливый взгляд.

В такси, по дороге в город, мы с Леком почти все время молчали. А когда въехали в пригороды, он спросил:

— Ты, наверное, хочешь знать, трахнули меня или нет?

— Не хочу ничего знать такого, о чем ты не хочешь рассказывать.

— Есть очень много способов трахнуть таких, как я. Какая разница, как это сделали?

Через десять минут, выходя из такси, он сказал:

— Не остается ничего иного, как идти домой и хорошенько выплакаться. К утру я приду в себя.

Глава 18

Если понимаю, что я сумасшедший, означает ли это, что я нормальный? Задаю этот вопрос, поскольку сейчас двадцать две минуты четвертого утра. В это время я со стоном просыпаюсь каждую ночь — точно в двадцать две минуты четвертого. Знаю, что шум, который я слышал — тот, что меня разбудил, хотя и кажется, будто он доносится со двора, словно там кто-то ходит, — на самом деле продукт моей психики. Сердце бешено стучит, пот так обильно выступает на лбу, что подушка становится мокрой, и я, лежа на спине, застываю от страха.

Ты, фаранг, наверное, думаешь, я недостаточно сбрендил, чтобы слышать воображаемые звуки при свете дня, когда сознание не спит? Достаточно. Вот опять: теперь не во дворе, а внутри черепа — странное, пугающее чириканье, будто попавшая в силок птица предупреждает остальных: опасно, не лезьте сюда.

Как советовала та монахиня, глубоко вдыхаю, до самого солнечного сплетения, места, где живет свихнувшийся нерв, который заставляет меня паниковать. Не могу оторвать глаз от своей вздымающейся груди, а затем закрываю веки.

«Ну-ну, воспользуйся мгновением, — говорю я себе, — не отворачивайся, что бы это ни было. — Проглатываю застрявший в горле ком и повторяю: — Ну же, посмотри дьяволу в глаза, и пусть он первый отведет взгляд».

Я страшусь этой картины, а она снова и снова встает передо мной: маленькое тельце Пичая в который раз соскальзывает в печь. Боюсь глубины горя, которое, словно подземная река, несет меня в самый ад. Есть ли путь назад? Я, как ночной ныряльщик в холодное море, заставляю себя дышать ровнее и постепенно успокаиваю мечущийся ум.

«Ну вот, — говорю я себе, — а теперь смотри!»

Но неужели обязательно, чтобы каждый раз звонил телефон, стоит мне набраться храбрости и решить действовать? Сигнал настоящий, а не воображаемый — я еще могу распознать. Проморгавшись от такого быстрого перехода к обыденности, я хватаю мобильник и, умудрившись не промахнуться мимо зеленой кнопки, кладу его рядом с собой на подушку. Звонящий себя не называет. В этом нет необходимости.

— Как дела?

Я выжидаю мгновение.

— Куда, черт побери, вы пропали? Я постоянно пытался до вас дозвониться.