Директива Джэнсона, стр. 106

Демарест его предал!

А сейчас лейтенант-коммандер, скорее всего, сидит у себя в кабинете и слушает Хильдегарду фон Бинген, а Джэнсон привязан к стулу на базе вьетконговцев. Кровь сочится из порезов, оставленных глубоко впившимися в тело веревками; его плоть ноет от боли, мысли беспорядочно мечутся – мечутся в первую очередь потому, что он понимает: это только начало.

– Что ж, – продолжал Фан Нгуен, – вы должны согласиться, что наша разведка работает гораздо эффективнее вашей. Мы знаем о ваших операциях так много, что сдерживаться было бы бесполезно – все равно что не давать слезинке упасть в бескрайний океан. Да, я так и думал, я так и думал.

Выйдя из хижины, он негромко обменялся парой фраз с другим офицером, после чего вернулся и снова уселся напротив Джэнсона.

Тот перевел взгляд на его ноги, не достававшие до земли, на американские кроссовки, кажущиеся непомерно большими на тонких, детских щиколотках.

– Вы должны свыкнуться с мыслью, что никогда не вернетесь в Соединенные Штаты Америки. Скоро я познакомлю вас с историей Вьетнама, начиная с сестер Чунг Трак и Чунг Ни, двух правивших вместе цариц, изгнавших с нашей земли китайских захватчиков. Это случилось в тридцать девятом году нашей эры – да, так давно! Сестры Чунг были еще до эпохи Хо. [47] А где в тридцать девятом году нашей эры была Америка? Вы поймете всю тщетность усилий вашего правительства подавить справедливые устремления вьетнамского народа. Вам предстоит усвоить много уроков, и у вас будут хорошие учителя. Но вы также должны будете многое нам рассказать. Договорились?

Джэнсон молчал.

По сигналу Нгуена приклад карабина опустился на левое плечо: еще один электрический разряд нечеловеческой боли.

– Наверное, мы начнем с чего-то более простого и постепенно перейдем к более сложным предметам. Давайте поговорим о вас. О ваших родителях и их месте в капиталистической системе. О вашем детстве. О вездесущей американской поп-культуре.

Джэнсон ответил не сразу, и послышался знакомый скрежет металла о металл: ему снова вставили в ножные кандалы стальной прут.

– Нет! – воскликнул он. – Нет!

И Джэнсон начал говорить. Он рассказывал о том, что показывают по телевидению и в кино; Фана Нгуена особенно заинтересовало то, что называлось «хеппи-эндом». Он уточнил, а какие еще финалы могут быть. Джэнсон рассказал о своем детстве, проведенном в Коннектикуте, рассказал о своем отце, сотруднике страхового агентства. Концепция страхования также заинтересовала Нгуена, и он стал по-научному серьезен, заставляя Джэнсона объяснить основополагающие принципы, разбирая понятия «риск» и «ответственность» с дотошностью, сделавшей бы честь самому Конфуцию. Казалось, Джэнсон рассказывает зачарованному антропологу ритуалы духовного очищения аборигенов Тробрианских островов.

– И ваш отец – по американским стандартам, у него жизнь сложилась?

– По крайней мере, он так считал. У него были хороший дом, хорошая машина. Он мог купить то, что хотел.

Фан Нгуен откинулся назад, и на его плоском обветренном лице изобразилось настороженное любопытство.

– И именно это составляет смысл вашей жизни? – спросил он, сложив на груди по-детски щуплые руки и склонив голову набок. – Гм? Именно это составляет смысл вашей жизни?

Вопросы продолжались бесконечно – Фан Нгуен упрямо не желал называть происходившее «допросами»; он говорил, что он «учитель», – и с каждым днем Джэнсону предоставлялось все больше и больше свободы. Ему позволялось гулять вокруг его убогой бамбуковой хижины, правда, под присмотром бдительного часового. Затем, после почти добродушного разговора про американский спорт (Нгуен высказал как само собой разумеющееся предположение, что в капиталистическом обществе классовой борьбе дают воображаемый выход на спортивных площадках), Джэнсону предложили подписать один документ. В нем утверждалось, что Фронт национального освобождения, провозглашенный борцами за свободу, мир и демократию, оказал Джэнсону медицинскую помощь и обращался с ним гуманно. Далее следовали требования к Соединенным Штатам прекратить империалистические захватнические войны. Джэнсону в руку вложили ручку – дорогую чернильную ручку французского производства, судя по всему, оставшуюся в наследство с колониальных времен. Он отказался поставить свою подпись, и его избили до потери сознания.

Придя в себя, Джэнсон обнаружил, что сидит на цепи в тесной бамбуковой клетке высотой шесть футов и диаметром четыре. Он не мог двигаться. Ему было совершенно нечем себя занять. Часовой с непроницаемым лицом поставил ему под ноги миску с солоноватой водой, усеянной воловьей щетиной и дохлыми насекомыми. Джэнсон превратился в птицу в клетке, ждущую, когда ее покормят.

Каким-то образом он почувствовал, что ожидание будет долгим.

– Xin loi, – усмехнулся часовой.

Сожалею.

Глава двадцать пятая

Молнар. Деревня, стертая в памяти.

Молнар. Место, где все началось.

Теперь это была последняя надежда найти ниточку, ведущую в прошлое Петера Новака. Последняя надежда распутать сеть обмана, в которой они запутались.

Но осталось ли здесь хоть что-нибудь?

Они провели в пути все утро. Выбранный маршрут обходил стороной крупные города и автострады; старенькая «Лянчия» стонала и подпрыгивала на ухабах сельских дорог в горах Букк в северо-западной части Венгрии. Джесси всю дорогу молчала, погруженная в раздумья.

– В тех, что караулили меня вчера, было что-то странное, – наконец сказала она. – То, как эти парни расположились.

– Треугольником? – заметил Джэнсон. – На самом деле совершенно стандартное решение. Только так и можно поступить, имея в распоряжении всего троих человек. Наблюдение и перехват. Все как в учебнике.

– Вот это-то меня и беспокоит, – сказала Джесси. – Все как в нашем учебнике.

Джэнсон ответил не сразу.

– У этих ребят подготовка Кон-Оп, – наконец подтвердил он.

– Мне тоже так показалось, – согласилась Джесси. – Более того, я в этом уверена. Увидев, как тот блондин бросился вперед…

– Как будто он предвидел твои возможные действия и заранее принимал необходимые меры.

– Ну да, именно так.

– С точки зрения тактики очень разумное решение. Какими бы ни были его причины, он должен был убрать тебя или заложника. Ему едва не удалось расправиться с обоими. Хладнокровное убийство коллеги означало, что эти ребята не могли позволить тебе уйти с живым заложником – в первую очередь ими двигали соображения секретности.

– Знаешь что я тебе скажу – мне от всего этого становится не по себе, – заметила Джесси. – Эти намеки на Кон-Оп. Создается впечатление, как будто все против нас. Я вспоминаю слова этого кретина из архива насчет уничтоженных документов. Что-то в том духе, что огонь и вода полные противоположности, но оба являются врагами.

Местность становилась все более пересеченной; когда не осталось даже жилых башен советской эпохи, они поняли, что приближаются к месту назначения. Деревня Молнар была расположена на берегу реки Тиссы, между Мишколчем и Ньередьхазой. В шестидесяти милях к северу была Словацкая республика; в шестидесяти милях к востоку начиналась Украина, а прямо под ней Румыния. В различные исторические эпохи все эти государства были захватчиками – геополитическими хищниками. Горные хребты определяли русло реки; они также определяли путь армии, двигавшейся с Восточного фронта в сердце Венгрии. Пейзаж был обманчиво прекрасен; изумрудно-зеленые холмы уходили вдаль к невысоким голубоватым горным хребтам на горизонте. Тут и там какой-нибудь холм возвышался над своими соседями; внизу ступенями террас поднимались виноградники, оставлявшие самую вершину густым зарослям деревьев. Но земля тоже была покрыта шрамами, как видимыми, так и скрытыми от человеческих глаз.

«Лянчия» проехала по мосту через Тиссу – по мосту, когда-то соединявшему две половины деревни Молнар.