Близнецы-соперники, стр. 86
– Я же вам сказал. Я их едва знал. Мы даже и не разговаривали.
– Потому что они были евреи? Потому что в те времена сюда дошли веяния с севера?
– Я вас не понимаю.
– Думаю, понимаете! – Эдриен не спускал с него глаз. Альпиец отвел взгляд. Фонтин тихо продолжал: – Вы могли их и не знать. Но вы мне в первый раз за все время солгали. Почему?
– Не солгал. Они не были друзьями Гольдони.
– А Капомонти?
– И Капомонти.
– Вы их не любили?
– Мы их не знали! Они всегда держались особняком. Здесь селились другие евреи, и они тоже жили сами по себе. Неужели не понятно?
– Нет! – Эдриен чувствовал, что разгадка совсем рядом. Возможно, сам Гольдони и не знал этого. – Что-то произошло в июле тысяча девятьсот двадцатого года. Что?
Гольдони тяжело вздохнул:
– Не помню.
– Четырнадцатого июля тысяча девятьсот двадцатого года. Что произошло?
Гольдони тяжело дышал, стиснув челюсти. Массивные обрубки некогда сильных бедер нервно задвигались в инвалидной коляске.
– Это неважно, – прошептал он.
– Уж позвольте мне об этом судить! – мягко возразил Эдриен.
– Теперь-то времена другие. Многое изменилось в нашей жизни, – проговорил альпиец срывающимся голосом. – Но тогда так думали многие.
– Четырнадцатое июля двадцатого года! – Эдриен бил в одну точку.
– Я же вам сказал! Это неважно!
– Черт бы вас побрал! – Эдриен вскочил со стула. Он был почти готов ударить беспомощного человека.
И тут слова были произнесены:
– Избили еврея. Молодого еврейчика, который пришел в церковную школу… Избили. Через три дня он умер.
Альпиец сказал. Но не все. Фонтин отошел от инвалидного кресла.
– Сына Ляйнкрауса? – спросил он.
– Да.
– В церковной школе?
– Он не мог поступить в государственную школу. А там можно было учиться. Священники приняли его.
Фонтин сел, глядя на Гольдони.
– Вы не сказали… Кто участвовал в избиении?
– Четверо подростков из Шамполюка. Они сами не понимали, что делают. Так потом все говорили.
– Не сомневаюсь. Это самое простое. Глупые дети, которых надо оградить от наказания. Чего стоит жизнь какого-то еврея!
В глазах Альфредо Гольдони стояли слезы.
– Да…
– Вы были одним из тех четверых мальчишек?
Гольдони молча кивнул.
– Пожалуй, я сам вам скажу, что тогда произошло, – продолжал Эдриен. – Ляйнкраусу стали угрожать. Ему, его жене, остальным детям. И они молчали, никуда не стали жаловаться. Умер еврейский мальчик – вот и все.
– Давно это было, – прошептал Гольдони. Слезы текли по его щекам. – Теперь уже так больше никто не думает. А мы жили с этим грехом на душе. В конце жизни бремя еще тяжелее. До могилы ведь недалеко.
У Эдриена перехватило дыхание. Его изумили последние слова Гольдони. «Могила… недалеко». Могила. О Господи! Неужели – это? Его так и подмывало вскочить, проорать старику свой вопрос прямо в ухо и кричать до тех пор, пока безногий не вспомнит. Точно. Но так нельзя. Не повышая голоса, он резко спросил:
– И что же произошло потом? Что сделал Ляйнкраус?
– Что сделал? – Гольдони печально пожал плечами. – А что он мог сделать? Молчал как рыба.
– Похороны состоялись?
– Если и состоялись, мы об этом ничего не знали.
– Но ведь сына Ляйнкрауса надо было похоронить. Ни одно христианское кладбище, конечно, не приняло бы покойника-еврея. Где у вас тут хоронили евреев?
– Сейчас есть кладбище. А тогда не было.
– А тогда – где? Где? Где его похоронили? Где похоронили убитого сына Ляйнкрауса?
Гольдони отшатнулся, точно его ударили по лицу.
– Поговаривали, что взрослые – отец и сыновья – отнесли тело высоко в горы. Там и похоронили, чтобы над телом мальчика больше никто не измывался.
Эдриен вскочил на ноги. Вот и разгадка.
Могила еврея. Ларец из Салоник.
Савароне Фонтини-Кристи узрел вечную истину в трагедии, случившейся в альпийском городишке. И использовал ее. Чтобы и святые отцы не забывали.
Паулю Ляйнкраусу было под пятьдесят, внук торговца и сам торговец, но живущий в другое время. Он не многое мог поведать о своем деде, которого едва помнил, или об эпохе унижений и страха, которую и вовсе не знал. Но это был энергичный, толковый коммерсант, которому удалось значительно расширить семейное дело. И он сразу понял, что внезапное появление Эдриена вызвано событиями чрезвычайной важности.
Ляйнкраус отвел Фонтина в библиотеку, подальше от жены и детей, и снял с полки фамильную Тору. На фронтисписе книги был изображен подробный план с указанием маршрута к горной могиле сына Ройвена Ляйнкрауса, похороненного 17 июля 1920 года.
Эдриен тщательно срисовал план и сверил свой рисунок с оригиналом. Все точно. Теперь путь к месту, где покоится неведомое, открыт.
У него осталась последняя просьба. Ему надо позвонить в Лондон – разумеется, он оплатит этот звонок.
– Наша семья, – ответил торговец, – в неоплатном долгу перед вашим дедом. Так что звоните, пожалуйста.
– Не уходите! Я хочу, чтобы вы присутствовали при разговоре.
Он позвонил в отель «Савой». Поручение было несложным. Как только начнется рабочий день в американском посольстве, пусть портье позвонит туда и оставит записку для полковника Таркингтона, сотрудника Генеральной инспекции вооруженных сил. Если его нет в Лондоне, в посольстве знают, как его разыскать.
Полковнику Таркингтону следует незамедлительно выехать в городок Шамполюк в Итальянских Альпах и найти Пауля Ляйнкрауса.
Итак, он отправляется в горы на охоту. Но он не питал иллюзий. С майором ему, конечно, не тягаться. Его попытка может оказаться бесплодной. А может, и смертельной. Это он тоже хорошо понимал.
Мир не осиротеет без него. Он ничем особенным не замечателен, хотя ему хотелось думать, что он не совсем бесталанен. Но что будет с миром, если Эндрю вернется из Альп с содержимым железного ларца, доставленного сюда из Салоник более трех десятилетий назад?
Если из Альп суждено выйти только одному из братьев и им будет предводитель «Зоркого корпуса», то его нужно обезвредить.
Положив трубку, Эдриен взглянул на Пауля Ляйнкрауса.
– Когда с вами свяжется полковник Таркингтон, расскажите ему в точности обо всем, что произошло здесь утром.
Фонтин открыл дверцу своего «Фиата», сел и только сейчас заметил, что от волнения оставил ключи в замке зажигания – непростительная оплошность!
Подумав об этом, Эдриен перегнулся вправо и открыл «бардачок». Сунул руку внутрь и нашарил там тяжелый черный пистолет. Альфредо Гольдони объяснил ему, как обращаться с этой штукой.
Он повернул ключ зажигания и опустил стекло. Ему вдруг стало трудно дышать. Сердце заколотилось в груди: он вспомнил.
Ему довелось стрелять из пистолета лишь однажды в жизни. Много лет назад в спортивном лагере в Нью-Хэмпшире. Вожатые возили их на стрельбище местного полицейского управления. С ним был и его брат-близнец. Они тогда здорово повеселились.
Где оно, то веселье?
Где его брат?
Эдриен ехал по дороге, обсаженной деревьями с обеих сторон, и, свернув налево, вырулил на шоссе, которое вело на север, в горы. Высоко в небе утреннее солнце скрылось под покрывалом нависших туч.
Глава 32
Девочка вскрикнула, поскользнувшись на тропе. Брат схватил ее за руку и удержал. Обрыв был неглубокий, но более двадцати футов, и майор подумал: не лучше ли ударить мальчишку по руке, чтобы девчонка сорвалась вниз? Если она подвернет или даже сломает ногу, с места ей уже не сдвинуться. И, конечно, не спуститься вниз по горным кручам на дорогу. Они ведь уже покрыли двенадцать миль за время ночного марша.
На тропах, по которым ходили путешественники пятьдесят лет назад, делать нечего. Другой на его месте этого бы не понял. А он понял. Он читал карты так, как простые люди читают книжки. Глядя на черточки, цифирки и разноцветные пятна, он мог представить себе местность словно на фотографии. Никто не сравнится с ним в умении ориентироваться по карте. В этом деле он ас!