Скажи смерти «нет!», стр. 25

— Хозяйка жалуется, что вы не отдыхаете как следует, дорогая, — сказал он, глядя на нее сверху вниз с тем же недовольным выражением, с каким обычно смотрел на нее хозяин в конторе, когда ругал за ошибки при перепечатке. — Отдых, дорогая моя, и еще раз отдых. Это один из важнейших факторов. При такой болезни, как ваша, лечат три доктора, — он улыбнулся, предваряя собственную шутку, — я имею в виду не себя, своего помощника и рентгенолога, который делает снимок, нет, я имею в виду трех других докторов: доктора Отдыха, доктора Диету и доктора Свежий Воздух.

Джэн пыталась вслушиваться в его слова, но ей с трудом удавалось подавлять нервный смешок, который грозил вот-вот сорваться у нее с губ, когда она вспоминала, что лежит на покрытом простыней лежаке, который обычно служил ложем растрепе Рэфлзу, и что собачий запах заглушает даже запах антисептиков, и что сегодня на ужин у них снова будут копченые сосиски.

Доктор склонился над нею с иглой в руке. Она напряглась, приготовившись к мгновению, когда игла пройдет через плевру. Она старалась думать только о том, что это поможет ей поправиться, хотя сама она не замечала никаких перемен. Да, это должно помочь ей, все уверяли ее в этом.

Доктор Мёрчисон Лейд улыбнулся своей профессиональной улыбкой и потрепал ее по руке.

— В конце месяца мы отправим вас на рентген, и тогда увидим, как продвигается дело. Хозяйка говорит, что вы послушная девочка и выполняете почти все, что требуется, только вот надо больше считаться с доктором Отдыхом.

Она улыбнулась вымученной улыбкой. Лучше бы он не обращался с ней, как со слабоумным ребенком. Ей отчаянно хотелось расспросить его о многом, но у доктора Мёрчисона Лейда никогда нет времени на разговоры.

— Он очень занятой человек, мисс Блейкли. Когда человек так занят, как доктор Мёрчисон Лейд, нечего ожидать, что он будет часами беседовать с каждым больным, — строго выговаривала ей хозяйка, когда Джэн вздумала пожаловаться ей после ухода доктора Лейда.

Когда Джэн вернулась к себе в комнату после поддувания, в ней бушевало возмущение. Интересно, с другими больными он так же мало разговаривает, как с ней? «Нет, он должен был найти время, чтобы поговорить со мной, — твердила она про себя. — Я должна знать, что со мной происходит. Я не дурочка. Он должен был прямо сказать, что происходит со мной, и я постаралась бы поправиться. Я хочу поправиться. Я должна поправиться. Слишком дорого все это стоит Барту».

Раз в месяц она проходила осмотр. В самой процедуре не было ничего страшного, неприятно было лишь состояние напряженного ожидания и неуверенности. Она снова и снова терялась в догадках, что же там слышит доктор, когда, зажав трубки в ушах, он постукивает чашечкой фонендоскопа по ее спине, как будто прикладывая к ней еще одно волшебное ухо, которому открыто то, чего не увидеть простым глазом.

Со всякими «осмотрами» и «терапией» доктор Мёрчисон Лейд справлялся так же проворно, как и со всем прочим. Стоя посреди столовой, Джэн чувствовала себя словно преступница перед судом. Опустив плечи и свесив на грудь голову, она стояла обнаженная до пояса и повиновалась его властным приказаниям.

— Нагните голову, откашляйтесь, дышите. — Стетоскоп ползал по ее спине. — Откашляйтесь… дышите… — Стук-стук…

Что он там слышит? Какие изменения происходят у нее внутри? Что открывают ему ее легкие через непроницаемую оболочку плоти, через перегородку ребер и плеч?

— Скажите «тридцать три».

— Тридцать три! Тридцать три!

Почему эти слова «тридцать три» отзывались в ее сознании как зловещий приговор? Иногда ей хотелось спросить его, что это значит. Пока он выслушивал и выстукивал ей спину, она принимала решение спросить его об этом, но когда стетоскоп передвигался по груди, мужество ее улетучивалось. Она смотрела на грубое, пышущее здоровьем лицо доктора, и вопрос замирал у нее на языке. Он обращался с ней, как с ребенком, и в его присутствии она чувствовала себя настоящим ребенком, и боялась его рассердить.

— Кашлять, дышать… Хватит!.. Кашлять, дышать… Хватит!..

Это было похоже на какую-то причудливую гимнастику. Доктор отрывисто выкрикивал приказы, она выполняла их, и только фонендоскоп знал, что же там происходит у нее внутри. Иногда ей казалось, что костяная чашечка фонендоскопа была такой же скрытной, как лицо доктора. А может, она и ему ничего не раскрывает, так же как и ей. Эта мысль доставляла ей какое-то злорадное удовольствие. Когда-нибудь фонендоскоп обманет его, как обмануло Джэн ее собственное тело. Можно видеть только оболочку своего тела. Внутри же происходят какие-то изменения, возникают и разрушаются ткани, может быть, неожиданно появляются поражения, может быть, поражено уже и второе легкое… может быть… может быть…

Глава 17

Леонард расположился в шезлонге у окна и читал им вслух. Голос у него был тихий и низкий. Джэн вязала, а миссис Карлтон смотрела на Леонарда.

Он часто читал вслух для миссис Карлтон, а Джэн слушала, но обычно, когда он, как сегодня, читал стихи, она прислушивалась только к звучанию его голоса, к музыкальному ритму строк, не вникая в их смысл. Сегодня же слова вдруг поразили ее своей мучительной горечью:

У нее даже дыхание перехватило от внезапно открывшегося ей страшного смысла этих строк. Как будто о ней написано. Как можно было так точно угадать ее чувства? Пальцы ее лихорадочно сжали спицы. «Я не вынесу этого. — Она даже съежилась в своей постели. — О, скорей бы он закончил!»

И, словно угадав ее мысли, Леонард поднял голову.

— Ну, я думаю, хватит с нас Хаусмана [9] на сегодня, — сказал он, закрывая книгу.

Миссис Карлтон взглянула на Джэн, потом снова на Леонарда:

— Я тоже так думаю.

Леонард откинулся в шезлонге, наблюдая за Джэн, которая, с ожесточением уйдя в работу, вязала пуловер для Барта. В глубоко посаженных глазах Леонарда была легкая усмешка.

— Посмотрите на мисс Блейкли. Она еще не постигла искусства ничего не делать.

Миссис Карлтон с нежностью взглянула на Джэн.

— Боюсь, что никогда и не постигнет. Что-то не верится, что она впадет когда-нибудь в такую же праздную апатию, как мы, здешние завсегдатаи.

Джэн покраснела. Она всегда краснела, когда говорили о ней.

— Да нет, право же, миссис Карлтон, не в этом дело. Просто мне хочется… хочется чем-нибудь заняться.

Мысли ее вернулись к дням, проведенным в лачуге. Она вспомнила, как бросалась в огромные волны прибоя, как солнце на пляже припекало ей кожу, как они заплывали далеко-далеко по глади озера, как потом карабкались на деревья — просто так, из-за переполнявшего их острого чувства радости, как они с Бартом плыли на лодке по озеру, а потом завтракали — отбивными, поджаренными на решетке, и картошкой, печенной в золе.

— Не могу я лежать вот так! — вырвалось у нее вдруг. — Не по мне это.

Она пнула ногами одеяло.

— Я тебя понимаю, Джэн. — Глаза у миссис Карлтон были грустные. — Порой мне кажется, что нас заставляют слишком много отдыхать. «Отдых, — долбят они нам, — отдых и отдых».

— Вы это всерьез?

Джэн увидела, что Леонард перевел взгляд на миссис Карлтон. И, глядя на него сейчас, она вдруг сделала неожиданное открытие: в лице его не было больше насмешки, в это мгновение в нем была лишь безграничная нежность. В этот миг на лице его появилось выражение, которого она никогда не видела у него раньше. «Вот так, наверное, выглядит отчаяние, — сказала она себе, — но нет, здесь не одно отчаяние, здесь отчаяние и восторг».

Потом насмешливая маска снова вернулась на его лицо. Он передал им сигареты и, закурив, откинулся поудобней в кресле.